Полная гибель всерьез

Итак: Соловьев разводит как полярные начала «общественное мнение» и «истинную русскую идею». Причем — это важно! — во-первых, «Русская идея» фактически уравнивается им с «верой и любовью первой своей (т. е. России. —

Ю.П.)

юности»; во-вторых, «Русская идея» нашла свое воплощение в религиозном характере нашего народа, в некоторых событиях нашей истории и в деятельности величайших наших личностей. Следовательно, не так уж и трудно (по Соловьеву) уразуметь «истинную русскую идею».

Правда, имеется одно препятствие, которое нам необходимо преодолеть. «Русская идея … не может быть ничем иным, как некоторым определенным аспектом идеи христианской, и миссия нашего народа может стать для нас ясна, лишь когда мы проникнем в истинный смысл христианства». И здесь Соловьев наконец-то открывает тайну «Русской идеи». Он проникает в «истинный смысл христианства».

Прежде всего, мыслитель совершенно убежден в том, что этот «смысл» находится в социальном пространстве. Более того, смысло- и структурообразующей для христианской религии идее Троицы обнаруживается социальный аналог. «Три члена социального бытия» — церковь, национальное государство и общество — образуют «социальную троицу». И подобно ипостасям Троицы элементы этой посюсторонней триады неслиянны, но и не раздельны. Это так в силу их

единосущное.

«Как в Троице каждая из трех ипостасей есть совершенный Бог, и тем не менее,

в силу их единосущности,

существует только один Бог, ибо ни одно из этих трех лиц не имеет отдельного бытия и никогда не находится вне субстанциального и нераздельного единства с двумя другими, точно так же каждый из трех главных чинов теократического общества (известная всем мечта-утопия Владимира Соловьева. —

Ю.П.)

владеет действительной верховной властью, причем, однако, это не предполагает трех различных абсолютных властей во Вселенской Церкви или в какой-либо ее части, ибо три представителя богочеловеческой верховной власти должны быть,

безусловно, солидарны

между собой, являясь лишь тремя главными органами единого общественного тела, выполняющими три основные функции единой коллективной жизни».

Здесь важны два момента. Первый. Соловьев уподобляет структуру горнего мира структуре мира дольнего. Сакральное и профанное у него тождественны. Второе. Социальное для русского философа это — «единое общественное тело», «единая коллективная жизнь». То есть посюсторонний мир органиста — чен, «коллективен», центрирован и пр.

Конечный же вывод Соловьева ошеломителен: «Русская идея, исторический долг России требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа и обращения всех наших национальных дарований, всей мощи нашей империи на окончательное осуществление социальной троицы, где

каждое

из трех главных органических единств, церковь, государство и общество, безусловно свободно и державно, не в отъединении от двух других, поглощая или истребляя их, но в утверждении безусловной внутренней связи с ними. Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы — вот в чем русская идея».

Перечитывая эти строки, я каждый раз с изумлением говорю себе: «Да-а!». Владимир Сергеевич предлагает нам «всю мощь империи», исторической русской власти направить на осуществление — «окончательное»! — «Русской идеи». Причем сама «Идея» не «просто» реализация «социальной троицы», это одновременно и по существу — вслушайтесь! — «восстановление на земле … образа божественной Троицы». Это значит свести небо на землю … И опять же в этом деле без «всей мощи империи не обойтись». А «Русская идея» есть абсолютно справедливое социальное устройство. До того справедливое, что изоморфно и даже одноприродно небесной Троице. И все это абсолютное духовно-социальное бытие находится в «субстанциальном и нераздельном единстве»…

Хочу только напомнить: перед нами не чудаковатый и наивный одиночка, маргинал, неудачник. Нет, Владимир Сергеевич Соловьев — фаворит и любимец «всего прогрессивного человечества», отец-основатель русской религиозной философии XX столетия. Наряду с Достоевским и Толстым он конститутивен для современной отечественной культуры. И его трактовка «Русской идеи» стала «генеральной линией» нашей мысли. Приведу в пример Н.А. Бердяева, всемирного полпреда этой самой мысли, с его знаменитой книгой «Русская идея».

В поисках этой «Идеи» он, подобно Соловьеву, мало интересуется «эмпирической Россией». Более того,

эта, наличная,

Россия ему не очень-то и приятна. «Есть очень большая трудность в определении национального типа, народной индивидуальности. Тут невозможно дать строго научного определения. Тайна всякой индивидуальности узнается лишь любовью, и в ней всегда есть что-то непостижимое до конца, до последней глубины. Меня будет интересовать не столько вопрос о том,

чем эмпирически была

Россия, сколько вопрос о том,

что замыслил Творец

о России,

умопостигаемый образ

русского народа,

его идея … Для постижения России нужно применять теологальные добродетели веры, надежды и любви. Эмпирически столь многое отталкивает в России»

(выделено мной. —

Ю.П.).

Этими словами Бердяев начинает свою работу. А заканчивает следующими: «Русский народ — религиозный по своему типу и душевной структуре … Русская идея — эсхатологическая, обращенная к концу … В русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению. Русские люди любовь ставят выше справедливости. Русская религиозность носит соборный характер … Все это — черты, находящие свое выражение не только в религиозных течениях, но и в течениях социальных … Русская … идея есть идея коммюнотарности и братства людей и народов … У русских моральное сознание очень отличается от морального сознания западных людей, это сознание более христианское. Русские моральные оценки определяются по отношению к человеку, а не к отвлеченным началам собственности, государства, не к отвлеченному добру. У русских иное отношение к греху и преступлению, есть жалость к падшим, униженным … Русские … ищут не столько организованного общества, сколько общности … У русских — иное чувство земли, и самая земля иная, чем у Запада … Русский народ, по своей вечной идее, не любит устройства этого земного града и устремлен к Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму, но Новый Иерусалим не оторван от огромной русской земли, он с ней связан, и она в него войдет. Для Нового Иерусалима необходима коммюнотарность, братство людей, и для этого необходимо еще пережить эпоху Духа Св., в которой будет новое откровение об обществе. В России это подготовлялось».

Я специально не стал выделять жирным шрифтом «ударные места». Здесь все ударно. Хотя за специфически-бердяевским стилем скрываются уже известные — соловьевские — мысли. Главная из них — это утверждение «Русской идеи» как построения на земле совершенного христианского социума. Все та же тождественность сакрального и профанного, все то же небо на земле, все та же органицистичность (на языке Бердяева — «коммюнотарность») общественного и общества.

Впрочем, подобное или очень близкое мы найдем у столь разных и даже — более, конечно, «внешне» — противоположных Ф.А. Степуна, Г.В. Флоровского, И.А. Ильина … Список можно продолжить.

«Русская идея» как «МЫ-мировоззрение»

Размышляя сегодня о «Русской идее», нельзя, конечно, пройти и мимо С.Л. Франка. В одной из своих работ я довольно подробно разбирал некоторые важные (на мой взгляд) мотивы его творчества. Однако та моя статья писалась вне контекста

«Русской идеи», и поэтому придется не то чтобы повторить, но — суммировать некоторые ее выводы и положения.

В середине 20-х годов он создал две работы, имеющие для нашей темы огромное значение, — «Сущность и ведущие мотивы русской философии» и «Русское мировоззрение». Причем обе по-немецки. Это, видимо, хорошая русская традиция: главные русские разговоры о главном вести не по-русски. Вспомним хотя бы «Философические письма» П.Я. Чаадаева, «Русскую идею»

B.C.

Соловьева и т. д. Конечно, каждый раз была своя, так сказать, практическая причина … Однако заметим эту странную последовательность.