Полная гибель всерьез

Но до сих пор речь шла о положении крестьянства в целом, т. е. не учитывался процесс его социально-экономической, имущественной дифференциации. А процесс этот, несмотря ни на что, в том числе и на ряд мер правительства, призванных затормозить расслоение в деревне, неуклонно расширялся и углублялся. В 1877 г. П.П. Семенов-Тян-Шанский, известный географ, этнограф и государственный деятель, произвел описание крестьянских хозяйств Мураевенской волости Данковского уезда Рязанской губернии. Сопоставляя соотношение между разными по имущественной обеспеченности группами крестьян в 1877 г. и при крепостном праве, он пришел к выводу, что если, «с одной стороны, явилась между крестьянами большая пропорция богатых и зажиточных дворов, то, с другой — усилились и появились такие неимущие дворы, которых до 1861 г. почти не существовало». Согласно П.П. Семенову-Тян-Шанскому, «к «сельской буржуазии» относилось около 23 % всех крестьянских дворов, к середнякам — 37 и к беднякам — 40 %. Число безлошадных и однолошадных составляло 54 %. На их долю приходилось всего лишь 13 % общего количества крестьянских лошадей, в то время как 23 % дворов, владевших каждый тремя и более лошадьми, имели 56 % общего количества лошадей». Заметим, что исследование было проведено П.П. Семеновым-Тян-Шанским в 1877 г., т. е. уже тогда процесс имущественно-социальной дифференциации шел в деревне на всех парах. Надо сказать, что основные выводы П.П. Семенова-Тян-Шанского очень близки тем, к которым позднее, в 90-е годы, пришли в своих работах, посвященных «аграрной проблеме», Струве и Ленин.

Итак, в тот период, когда Россия переживала мощный промышленный подъем (в среднем 9 % в год, первое место в мире по темпам развития), крестьянство в целом беднело. При этом основные тяготы кризиса выпадали на долю беднейших слоев. В результате — впервые в русской истории — сложилась ситуация, при которой в деревне появились десятки миллионов людей с постоянно (как тенденция) снижающимся уровнем благосостояния. И социальное напряжение неумолимо поползло вверх. И не было уже крепостного права, не было наброшенной самодержавием на основную массу населения страны цепи, не было надзора и контроля помещика (его влияние и возможности воздействия слабели год от года), «посредующего элемента» между крестьянством и Русской Властью. Крестьяне фактически оказались один на один с чуждым, непонятным и враждебным им миром. Это не могло не травмировать их и не повергнуть в психологический шок. В 1910 г. В.И. Ленин — в своей манере, утрируя и окарикатуривая, но в целом правильно и точно — писал об «ужасе патриархального крестьянина, на которого стал надвигаться новый, невидимый, непонятный враг, идущий откуда-то из города или откуда-то из-за границы, разрушающий все устои деревенского быта, несущий с собой невиданное разорение, нищету, голодную смерть, одичание, проституцию, сифилис, — все бедствия "эпохи первоначального накопления", обостренные во сто крат перенесением на русскую почву самоновейших приемов грабежа, выработанных господином Купоном».

И это происходило в условиях, когда, напомню, всю доступную тогда целину в Европейской России распахали. «Кочевому земледелию» был поставлен природный барьер. Пространственное, важнейшее измерение русской культуры, в том числе и земледельческой, оказалось под вопросом…

Ну а понимали ли правящие верхи России всю сложность и опасность создавшейся ситуации? Когда в тугой клубок противоречий сплелись патримониальная власть и начатки конституционного строя («правового государства»), развитие капитализма и сохраняющаяся община в деревне, расширяющаяся зона господства частной собственности при одновременной активизации сопротивления этому процессу и т. д. Казалось, что понимали. И последовавшие вскоре Столыпинские реформы вроде бы лучшее тому подтверждение. Однако я возьму в «свидетели» не модного ныне Петра Аркадьевича (и его сотрудников), а тех, кто проложил ему дорогу и во многом облегчил осуществление великих преобразований.

22 января 1902 г. под председательством С.Ю. Витте было учреждено «Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности». По всей стране создали 82 губернских и областных комитета и 536 уездных и окружных комитетов. Задача состояла в сборе материалов и в подготовке заключений по трем вопросам: крестьянское управление; суд, гражданское и уголовное право крестьян; община, семейное владение и выход из общины. Заключения комитетов рассматривались в Особом совещании с 8 декабря 1904 г. по 30 марта 1905 г. (Петербург), когда указом Николая II Совещание было закрыто. Приведем мнения его ведущих деятелей.

С.Ю. Витте (на 43-м заседании Совещания 12 марта 1905 г.): «Россия составляет в одном отношении исключение из всех стран мира, и как отнесется к этому исключению история — покажет будущее. Исключение это состоит в том, что систематически, в течение более чем двух поколений, народ воспитывается в отсутствии понятия о собственности и законности … Какие исторические события явятся результатом этого, затрудняюсь сказать, но чую, что последствия будут очень серьезные. Великая освободительная реформа 19 февраля 1861 года … не имела в виду считать идеалом отсутствие понятия о собственности у крестьян, но смотрела на ограничение права собственности на землю как на временную меру, которая с окончанием выпуска должна исчезнуть. Что же в действительности произошло? Население воспитано в условиях уравнительного землепользования, т. е. в условиях, исключающих всякую твердость и неприкосновенность прав отдельных лиц на их земельное владение.

Наука говорит, что право собственности на общинную землю принадлежит сельской общине как юридическому лицу. Но в глазах крестьян (не понимающих, конечно, что такое юридическое лицо) собственник земли — государство, которое и дает им … землю во временное пользование. Никакого понятия о собственности в сознание крестьян не внедрилось. Этого понятия не мог создать у крестьян не только порядок владения землею, но и вообще весь характер их правоотношений. Ведь правоотношения эти нормируются не точным писаным правом, а часто "никому неведомым" … обычаем, причем спорные вопросы разрешаются частью волостным судом, т. е. судом темным и небезупречным, а часто даже в административном порядке: сходом и попечительной властью начальства. При таких условиях для меня является огромный вопросительный знак: что может представлять собою Империя со 100-миллионным крестьянским населением, в среде которого не воспитано ни понятия о праве земельной собственности, ни понятия о твердости права вообще … Освобождая крестьян, государство дало им землю, но не в собственность, а в пользование. Затем крестьянство осталось обособленным от всех прочих сословий как в порядке управления, так и суда. Суда, в сущности, у крестьян не оказалось, а получилась грубая форма расправы в лице волостного суда. Наряду со всем этим крестьянское население увеличилось со времени освобождения в два раза, земли не стало хватать.

Что же говорят крестьяне?.. Они говорят: когда нас освобождали, то взяли землю у помещиков и отдали нам — крестьянам. Теперь народу много больше, земли не хватает. Стало быть, можно опять взять земли у помещиков и дать нам. С точки зрения крестьян — такая идея совершенно естественна, логична, и государство своим образом действий — в частности, отрицанием у крестьян прав собственности на надельную землю — как бы поддерживает эту идею о праве на дополнительное получение земли при помощи государства же. Мне представляется, что если идея воспитания крестьян в условиях уравнительного землепользования и вообще в условиях, отдаляющих их от общего правопорядка, будет и далее проводиться с таким же упорством, то Россия может дожить до грозных исторических событий…».

Сенатор Г.А. Евреинов (на заседании 26 января 1905 г.): «Я нисколько не сомневаюсь в том, что если бы могла упрочиться относительно крестьянского дела в России эта политика всестороннего социального обособления крестьян, которая нашла крайнее выражение в трудах редакционной комиссии МВД, то в связи с ней противоположение аграрных интересов высших классов и громадной массы крестьян, создаваемое порядками общинного землепользования, при прогрессирующем обнищании земледельческого населения, в недрах которого сосредоточены главные запасы вооруженных сил страны, — вызвало бы, в относительно не отдаленном будущем, такой социальный катаклизм, который еще свет не видел … Но нельзя, однако, не признать, что создание мелкой поземельной собственности в широких кругах крестьянского населения дало бы наиболее прочный устой общественному и государственному строю России. Многочисленный класс поземельных собственников-земледельцев составил бы наиболее консервативный элемент в населении страны, знающий цену собственности и потому солидарный с личными собственниками других состояний…».