Страница 22 из 72
— Остались, — сказал молодец и потянулся было за плащом.
— Плащ оставь, — сказала она. — Пусть думают, что ты остановился тут же.
Молодец вышел. Она подошла к стулу, сняла плащ, отстегнула шпагу.
— Садитесь, Ричард, будем разговаривать, — сказала она.
— Но я до сих пор не опомнюсь, миссис Фиттон, пробормотал он, понимая уже все.
— Мэри, — тихо поправила она, смотря неподвижно и прямо большими, черными, чуть матовыми глазами.
Но он все еще колебался, нащупывая почву.
— Я до сих пор не понимаю, миссис Мэри, — сказал он искренне, разводя руками.
— Да нет, Мэри, просто Мэри, — повторила она так же тихо и настойчиво и вдруг улыбнулась ему. От улыбки этой у него сразу зашлась голова, стало холодно и жарко и неудобно стоять. Он взял ее за руку, выше локтя, — она не сопротивлялась — и голосом, неоднократно проверенным им в «Ромео», сказал:
— Я ведь три года ждал тебя, Мэри.
Она молчала.
Так они стояли и смотрели друг на друга. И все же было в ней что-то такое, что его удерживало.
— Три года, — повторил он, скользя пальцами по ее руке, все выше и выше, к плечу и шее.
— Врешь! — вдруг сказала она негромко, но очень хлестко. — Не смел ты меня ждать! Я всегда прихожу к тем, кто меня не ждет.
«Сердится! Да ну же!» — быстро понял он и без всяких разговоров бурно обхватил ее и поцеловал в лицо, — губы у нее были сжатые, неподатливые и холодные. Она молчала и не двигалась в его руках. Он поцеловал ее еще раз, больно и крепко, и тут она ударила его по щеке очень ловко и увесисто.
Он сразу же отскочил от нее на середину комнаты. Она усмехнулась, хотела что-то сказать, но ничего не сказала и подняла обе руки и стала с затылка поправлять прическу. Он стоял и молчал.
Она вдруг фыркнула, как разозленная кошка, и прошлась по комнате. Посмотрела-посмотрела, подошла к стулу и, сошвырнув плащ, села верхом.
— Не особенно-то вы умелый, — сказала она сердито. — Друг вашего величества куда более тонок в обращении.
— Счастливец! — вздохнул Бербедж. Он был серьезно растерян и не знал, что же ему делать.
Она глядела на него жестко прищуренными, теперь совершенно ясными глазами. Она сидела, он стоял, и так, снизу вверх, смотреть на него ей было неудобно. Кроме того, она все-таки хорошо знала, что ей от него нужно, и теперь думала о том, что без шага с ее стороны у них ничего не получится. Уж слишком робеет.
Тогда она пальцем поманила его к себе. Он подошел и неуверенно посмотрел на нее. Она вынула тонкий батистовый платок, свернула его в жгутик и, прищурившись, провела им по его щеке. Щека была чистая, но она все-таки проделала это еще раз. Когда ее рука с длинными ногтями царапнула его кожу, он слегка вздрогнул. Тут она и вторую руку положила ему на плечо так, чтобы большой палец прямо касался ямочки на горле. Он продолжал смотреть на нее дико, но все-таки недоверчиво.
— Ну?! — Она наклонила голову набок. Тогда он решился наконец. Схватил и, сжимая, жестко поцеловал ее в горло.
Она слабо охнула, и тогда он понял, что все неожиданности позади. История идет к обычному концу.
Словно теряя сознание, она откинула голову, слабо мотая ею так, что губы его пришлись в ямочку на горле. Тут он почувствовал, что ноги у него подкашиваются, слабеют, тело ее тяжелеет у него в руках. Схватил и потащил.
«Фрейлина королевы, — быстро и воровато подумалось ему. — И сама ведь пришла. Комнату сама нашла». И вдруг вспомнил: «А Билл?» Но мысль эта была побочная, очень, очень случайная, и сейчас же с торжеством он подумал другое: «Да, Билл-то и поэт, и друзья у него все вон какие, и за этой леди он гоняется уже около пяти лет, и стихов исписал целую тетрадь, а так ничего у него и не вышло. Я же — простой актер, и вот она — моя». Он бормотал что-то несвязное, мало относящееся к обстоятельствам, но уже подходил момент, когда и это бормотание было не нужно и должны были говорить только руки. Тут она гибко развернулась, как пружина, и не легла, а села на кровать и поправила волосы.
— Сумасшедший! — сказала она совершенно трезвым, ясным голосом. — Разве для этого я вас звала сюда?
— А?.. — начал совершенно сбитый с толку Бербедж, но говорить ему было уже трудно, он задыхался и начинал понимать, что, пожалуй, Биллу действительно приходилось несладко с этой черной змеей.
Она крепко, по-мужски, положила ему руки на плечи и сказала:
— Я вас позвала вот для чего: лучше всего, если вы завтра в театр не пойдете.
Он поглядел на нее. Она сидела неподвижно прямая, спокойная. Эта внезапная перемена поразила его много больше, чем самое предложение не ходить завтра в театр. Он даже не спросил ее: почему же, собственно, не ходить?
Она снова поправила волосы и встала.
— Играете-то вы хорошо, — сказала она с упреком, — много лучше Билла, но целуетесь… — она не докончила.
— Тоже лучше? — быстро спросил Бербедж.
— Не знаю, посмотрим, — ответила она загадочно и так, что он опять тяжело двинулся к ней, но она подняла руку, и он остановился.
— Только не сегодня, — сказала она. — А завтра я жду ваше величество ровно в десять часов.
— Где? — спросил Бербедж.
— Здесь же. Огонь будет потушен, но вы постучитесь, и когда я спрошу: «Кто?» — вы ответите: «Ричард».
— О! — восхищенно сказал Бербедж.
— И еще одна просьба к вашей милости: если вы увидите мистера Виллиама, то передайте ему эту записку, но только наедине.
— Это уже неприятное поручение, — сказал Бербедж.
Она не расслышала. Она подошла к окну и отдернула занавеску.
— Желаю доброго пути вашему величеству. IV
Уже доходило до драки. Уже кто-то вскочил на табуретку. Уже опрокинули жбан, и рыжее пиво хлестало со стола. Уже хозяин бегал между столиками и орал: «Я не позволю! Чтобы в моем заведении!..» Тогда кто-то развернулся и дал ему по затылку.
В это время он вошел, и никто его не заметил.
Он быстро огляделся.
Драка шла кругами. Поднимались самые дальние столики. Люди вставали, и кто сразу нырял в круг, кто шел, чтобы посмотреть, что же там случилось. А впереди словно забил фонтан; вообще уж плохо можно было разобрать, что же происходит? Лупят ли кого или так безобразят? Только кто-то, там, в середине, надрываясь, орал: «Пусти, пусти! Тебе говорят, пусти меня! Ах, ты так!» И наверное, бросился вперед головой, потому что толпа шарахалась.
Бербедж подошел к толпе и остановился, соображая: то ли разыскивать Четля, то ли сейчас же уйти? Он не любил таких происшествий. Ему столько раз в юности приходилось видеть драки в зрительном зале, когда на сцену летели гнилые яйца, моченые яблоки, обглоданные кости, что его всегда немного мутило, когда он видел, что кого-нибудь бьют. Он подумал, что вот Шекспир и Четль не такие: где бы ни дрались, они обязательно сунут свои носы. Так он стоял, раздумывая: уйти ли, остаться ли, и вдруг действительно увидел Четля. Четль лез к нему через толпу, крича и махая руками. Лицо его уже опять пылало.
— Бьют-то, бьют-то как! — сказал он восторженно, хватая Бербеджа за локоть. — Вы посмотрите, как раздает! Эх, и здоровый же матрос. Он сразу рыжему свернул всю скулу. Тот только ножками дрыгнул. Вот посмотрите, я вам покажу, как…
— Да что такое? — с неудовольствием сказал Бербедж. — Куда вы меня поволокли? Идемте-ка отсюда. Еще и нас с вами побьют.
— Да идемте, идемте, я вон там сижу, — взволновался Четль.
Они уселись.
— Так представляете, он его прямо через стол, на вытянутую руку. Вот так, в подбородок! Кулаком. Раз! Раз! Раз! И спрашивает его: «Мало?» А в это время поднимается какой-то с завязанным глазом, я думаю, его товарищ, да и говорит: «Джентльмены, держите этого фальшивомонетчика!» А тот ему: «Молчи, королевский шпион! Чего ты лезешь к актерам?!» А этот: «Это я шпион? Какой я шпион? Чей я шпион? Откуда я шпион? Ты мне деньги платил? А?» Матрос ему: «Я вот тебе сейчас заплачу». Раз! Раз! Раз! в морду. «Мало? Еще надо?» А Виллиам встает и говорит…
— Стойте, стойте, — ошалело остановил его Бербедж. — Я ничего не понимаю. Виллиам-то при чем?