Страница 5 из 22
Вместе с отрядом Хохлакова мы движемся к Одеру. Частые обстрелы не останавливают, не задерживают нас. Хлестнут несколькими очередями по опушкам пулеметы бронетранспортеров, переберется через кювет самоходка, прогрохочет Десяток пушечных выстрелов, а колонна, не снижая скорости, идет на запад, оставляя позади умолкнувшие засады.
Одер! После хмурого дня на несколько минут проглянуло солнце. Засверкали, запрыгали по реке яркие блики. Густая черная тень высокой дамбы скрыла западный берег. Ослепило глаза солнце, уходящее за дамбу. Тихий весенний вечер. Словно и нет войны. Слышно даже журчание ручейков, тянущихся к реке.
— Здесь плацдарм? — спрашиваем мы Хохлакова. — Непохоже.
— Смотрите, смотрите, что делается! — внезапно вскрикивает Завадский, показывая на дамбу.
Там на гребне обозначаются выросшие как из-под земли десятки и десятки силуэтов людей. Они недолго виднеются на гребне и тут же исчезают в тени, отбрасываемой дамбой. На смену им вырастают новые, и идеально ровная неподвижная линия верхней кромки дамбы несколько секунд кажется изломанной, живет, шевелится… Это цепи гитлеровцев, идущих в атаку.
— Опять! В двенадцатый раз! — скрипит зубами артиллерист рядом со мною.
— По атакующему противнику!.. — несутся отовсюду команды.
Оглядываюсь. Из-за деревьев и кустарника, которым обсажена дорога, идущая по берегу, высунулись длинные зеленые стволы орудий, поставленных на прямую наводку. Минута — и не слышно работающих на том берегу пулеметов: все поглотил грохот орудийного огня с нашего берега. Еще минута — и только дым разрывов, багровея в лучах уходящего солнца, клубится над дамбой, только он напоминает об атаке, несколько минут назад затеянной противником и уже оборванной. Тишина. Опять тишина. Скрылись пушки. Умолкли пулеметы. За дорожную будку, под прикрытием которой стоит уже «виллис» Хохлакова, солдаты закатили еще тяжелое противотанковое орудие.
— Он, гад, думал, что не взять его на перекрестье: солнце будет в глаза бить, — весело говорит, вытирая лицо платком, невысокий, коренастый артиллерист. — Нет, брат, не на таких напал!
…Тот, у кого со словом «рота» связано старое представление, живущее со времен парадов, наверно, растерялся бы, если бы попал на западный берег Одера. Тринадцать смельчаков — вот и вся рота — переплыли ночью широкую полынью воды, разлившейся поверх льда посередине реки. Немцы встретили их огнем, и пловцы залегли под дамбой на залитом водой берегу. Вся их огневая мощь — два ручных пулемета.
Их было больше, когда они начинали переправу… Двигались на форсирование Одера и станковые пулеметы и легкие пушки. Шли рядом с этими бойцами и другие. Но не дошли…
От восхода до захода солнца через каждые полчаса-час фашисты атакуют. Атаки отбиваются артиллерийским огнем с восточного берега.
Трупы фашистов устилают скат дамбы. Двенадцать атак — не шутка…
Вместе с Хохлаковым обходим передний край, наносим обстановку на карты. В блиндаже наблюдательного пункта артиллеристы показывают нам разведданные. Много огневых позиций немецких тяжелых батарей.
— Бьют только с наступлением темноты по возможным переправам. Скоро начнут. А там, — артиллерист кивает в сторону амбразуры, через которую виден плацдарм, — целый день так: кончается атака — жди минометного огня, кончается огонь — жди атаки. Перерыва нет. И как только держатся люди? Вот, кажется, всех перебило, присмотришься: нет, живы, стреляют.
Навожу стереотрубу на противоположный берег. Там, на вершине дамбы, серые железобетонные колпаки, прочерченные узкими бойницами, нависли над солдатами, лежащими в наспех, под огнем отрытых копчиках. Поблескивают кое-где котелки — видно, — копы водой заливает, отчерпывают. Кто-то перекидывает соседу сверточек. Сосед подобрал, рукою машет. Что бы это было? Ага, развернул, жует… Сухарями делятся. Точно. Живут люди! В огне, в дыму, в воде по пояс — живут!
— Продержались бы до темноты! — вздыхает у стереотрубы Хохлаков. — Там полегче будет. Кое-что переправим. Должны переправить!
А как переправиться туда, на подмогу тринадцати? Лед еще не тронулся, по посередине реки глубоко осел. Только у берегов он не залит водой. Глубина ил фарватере до двух метров — промеряли этой ночью. Сложная будет переправа. Того и гляди лед провалится… Снарядов мало, и, значит, артиллерия будет поддерживать слабо, огневые точки противника уцелеют.
Вот уже чуть смерклось, и вражеские батареи бьют почти беспрерывно. Всплывает искрошенный снарядами лед.
Командира части генерала Воробина мы нашли в небольшом темном блиндаже, врезанном в берег над самой водой. Не отрываясь от стереотрубы, он недовольно спросил, кто мы и зачем… Но, услышав голос Хохлакова, вскочил, и папаха, на которую блиндаж явно не рассчитан, смялась, закрыв ему глаза.
— Не надо доклада! — остановил он Хохлакова. — Ты одно скажи — привез?
— Уже разгрузили, — устало улыбнулся полковник. — Полный боекомплект.
— Вот за это… Вот за это… — обнял его Воробин, — полцарства проси — все отдам! Все!
Тут разговор принял обычный, будничный характер. Начался разбор боевой обстановки. Однако Воробин нет-нет да и оторвется от карты, поглядит в стереотрубу в сторону противника. И вдруг грохает кулаком по карте, да так, что, наверно, столик всеми четырьмя ножками уходит в земляной пол.
— Держим, держим, черт побери!
Потом переходит на доверительный шепот:
— Эх, друг, верить-то я верил, что ты пробьешься. Но все же страшно было, знаешь… Снаряды на исходе, патроны кончаются. Сам хотел на тот берег переправиться: плацдарм хоть грудью закрывай.
Поговорив с полковником, Воробин обернулся на дверь и увидел нас.
— Яхимович? — удивился он. — И вы, майор? — Он пристально вгляделся в мое лицо. — Да вас же неделю не было! Можно подумать, что вы только что из штаба прибыли, — усмехнулся он, — или с неба упали. Сейчас это одно и то же.
Хохлаков рассказал все по порядку.
Андрей протянул Воробину небольшой лист бумаги со знакомой всем нам подписью. Не пришлось Андрею в дороге проглотить эту бумагу. Довезли!
— Прорвались?! — глухо пробасил Воробин. Прошла минута-другая, и он, одолев волнение, наклонился к карте.
— Плацдарм создан, — сказал Воробин уже привычным глухим баском. Он уже овладел собой и быстро обводил остро отточенным карандашом узкую полоску берега Одера на карте, — но удержать его — сами видите… Ночью постараемся усилить гарнизон на плацдарме… и одновременно израсходуем столько боеприпасов, что положение вновь сильно осложнится…
Он заглянул в привезенную нами записку и нанес на карту расположение ближайших частей. «Ближайшие» — это только так говорится. На самом деле они расположены далеко отсюда. Вот если штаб нацелит их в нашем направлении, то завтра же здесь обстановка изменится.
— Прикрыли бы нас авиацией, пару боекомплектов бы подвезли, тогда мы и сами расширим плацдарм, как задумали, а? — Воробин вопросительно посмотрел на начальника штаба и Хохлакова.
Оба в знак согласия наклонили головы.
Нам вкратце излагают варианты операции, разработанной здесь. Мы должны передать это в штаб. В общих чертах, конечно, запомнить можно, но детали… Однако вот он, пакет с картами, там подробно изложены все замыслы. Да, этакий пакет не сразу проглотишь, если вдруг ненароком попадешь в переплет. Но взять необходимо.
— Эх, если бы мы сегодня отсюда начали! — переглянулся Воробин со своими боевыми помощниками. — До Берлина бы дошли без больших потерь.
— До Берлина, — удивился Андрей, — без потерь? Я помню, сколько людей легло за Юхнов. Рядовой районный город.
Он знал, что Воробин враг парадных речей, и понять не мог, с чего это вдруг такая похвальба.
— Да ведь вы ничего не знаете! — обернулся тот к нам. Лицо его просияло, и он коротко кивнул адъютанту: — Принесите!
Оказывается, когда передовые подразделения вырвались к Одеру, здесь еще работали немецкие саперы. Наши разведчики с ходу захватили гитлеровского генерала, прибывшего из Берлина инспектировать строителей оборонительного рубежа на подступах к столице. У инспектора нашли планы оборонительных сооружений от Одера до Берлина, да еще с пояснительными записками, в которых указаны районы, занятые гитлеровскими частями и, что еще важнее, не занятые.