Страница 10 из 41
На стоянке легковых машин возле здания штаба беспрерывно гудели автомобильные моторы. Одни машины прибывали, другие уходили.
В тот день с утра возле штаба стояли плотными рядами юркие газики. Но уже в середине дня автомобили покинули стоянки. В голове колонны машин, следовавших в северную часть города, шел газик подполковника Германа. Кроме него, сидевшего рядом с водителем, ехали Манухин и Даховник. В воздухе безветренно, душно. Машина шла быстро, и пассажиров обдавал приятный сквознячок. Герман попыхивал самокруткой. Думал о том, что говорилось на совещании в штабе, прикидывал, что нужно сделать для повышения боевой готовности дивизионов.
— Н-да-а. Стрелять-то нам лучше надо, — проговорил командир полка. — Пугаем стервятников, а их сбивать надо. Вот в чем суть! И правильно критиковали нас…
Манухин положил руку на плечо Даховника, сощурил глаза:
— Лука Иванович пример нам в таком деле покажет, как в соревновании трубочных. Да?
Старший лейтенант свел брови, заговорил спокойно:
— Первый залп буду лучше готовить. От него, главным образом, успех стрельбы зависит.
Когда машина, прибыв в Спартановку, остановилась возле школы, Манухин пригласил Дахозника к себе. Он передал приготовленные заранее материалы для политинформаций, бесед с бойцами. Затем достал десятка два листовок «Три заповеди бойца ПВО», присланных из Москвы.
— Вручите эти памятки агитаторам, комсомольцам. Вывесите их на видных местах. Пусть каждый боец прочитает!
От спартаковской школы — штаба полка — Даховник направился на вторую батарею. Машина вышла к восточной окраине поселка, повернула к реке, остановилась возле: огневой.
— Где моя волжаночка? — сразу спросил Даховник у Новицкого.
— Здесь! Вызвать?
— Нет, нет. Не торопись, — остановил комбата Даховник, и мягкий веселый голос его стал строгим. — Слушай меня, Хлебороб. Фашистские самолеты не отгонять, а уничтожать надо! А значит, по тревоге быстрее собираться, первый залп лучше готовить. Строго выдерживать темп стрельбы. За боевой техникой смотреть в оба. Понял?
— Понял, товарищ старший лейтенант!
Подошел политрук Михайлин, как всегда живой, подвижный.
Развернув папку с бумагами, Даховник отдал ему часть листовок-памяток, другие материалы, переданные Манухиным. И, обратившись к командиру батареи и комиссару, сказал:
— Да, товарищи, за соревнование нам похвала. Но не зазнаваться! А теперь давайте ПУАЗО устанавливать. — И они направились в центр огневой позиции.
В тот день на батарею был доставлен новый прибор. Установка его требует много хлопот, и Даховник хотел лично проверить, как будут проходить эти работы.
Из; глубокого окопа выкатили старый прибор, требующий ремонта, и поставили новый. На нем быстро сняли пломбы. Опытные специалисты тщательно осмотрели каждый агрегат, шкалу, рукоятки. Командир приборного отделения, хорошо знающий свое дело сержант, уже хотел было доложить, что осмотр закончен, но в этот момент послышался голос Михайлина, стоявшего вместе с прибористами в окопе:
— Да это, товарищи, особенный ПУАЗО! Послушайте, что здесь на табличке написано! — И он начал читать громко, так, чтобы было слышно всем: — «Прибор изготовлен коллективом завода сверх плана, в честь 25-й годовщины Великого Октября»,
Зенитчики подошли поближе, чтобы посмотреть на медную табличку с надписью. Лица расцвели улыбками. Кто-то радостно воскликнул:
— Вот это здорово!
Затем послышались новые возгласы:
— Благодарить надо рабочих!
— Спасибо!
Создавалось такое впечатление, будто здесь, на огневой, среди бойцов присутствовали ребята и девчата, пожилые рабочие в спецовках и вручили батарейцам свой подарок.
— Тыл ничего не жалеет для фронта, — обращаясь к бойцам, громко говорил Михайлин. — В поте лица трудятся наши люди, чтобы дать нам все необходимое для разгрома врага.
— А теперь проверим, как работает этот прибор, — проговорил Новицкий, убедившись, что установка его закончена.
Комбат подал сигнал:
— Включить ПУАЗО!
Девушки-лрибористки заняли свои места по боевому расчету. Введена скомандованная высота. Монотонно зашумели сложные механизмы…
Даховник и Новицкий медленно шли по расположению батареи. Комбат показывал траншеи полного профиля, окопы для пулеметов.
— Крепко поработали! — оценил увиденное командир дивизиона. — Так и нужно!
Затем Новицкий пригласил Даховника в свою землянку. Предвечернее небо было чистое, голубое. Воздух наполняли запахи полевых трав.
— Чудесная погодка, и заходить в землянку не хочется, — промолвил Даховник.
Застучали каблуки по дощатым ступенькам. Скрипнула дверь.
— Жиром бы смазали петли-то? — пошутил Даховник. — А то пищат, как поросята.
— Скрипеть двери положено, чтобы слышно было, что командир идет, — усмехнулся Новицкий. — Прошу извинить, выйду на минуточку.
Заглянув к дежурному телефонисту, Новицкий спросил:
— А где Земцова?
— Только сменилась!
— Передайте, пусть зайдет к комбату.
Спустя несколько минут Земцова вошла в командирскую землянку, приложила руку к пилотке и доложила, как положено. Выслушав ее, Даховник обрадованно воскликнул:
— Здравствуй, Лена! — и, подойдя к девушке, пожал обе руки, показавшиеся ему горячими и очень маленькими. — Садись, рассказывай! — продолжал он все тем же взволнованным голосом.
Глаза Земцовой расширились.
— Как же ты на батарею попала? Как служится? — спросил Даховник.
Лена рассказывала. Но вскоре на полуслове ее перебил резкий скрип двери.
— Тревога! — приглушенно, как бы не желая говорить об этом, крикнул Новицкий и убежал на БКП.
Звонко, переливисто звенела подвешенная гильза снаряда, слышался гулкий топот сапог.
Даховник на газике умчался на КП дивизиона.
Боевые расчеты батареи на своих местах. Матвей Петрович то почесывал затылок, то теребил усы. Он немного нервничал. Не видел заряжающего Петухова. Вместо него — Абдул Трисбаев. Не было и Синицы на месте наводчика. Там — Надя Соколова. Установщиком угла места, а также считывающего трубку тоже работали девушки.
— Не пидкачайте, дочки! — по-отцовски предупреждал их Кулик.
Разведчики обнаружили высоко в сгущающейся синеве неба маленькие черные точки. Нарастал, усиливался прерывистый гул моторов. «Юнкерсы»!
С КП дивизиона подана команда на батареи открыть огонь.
— По самолету! — прозвучал голос Новицкого, давшего целеуказание.
Лязгнули затворы. В казенники орудий посланы снаряды. Прошли секунды — и загрохотали пушки. Вздрогнула земля. Потемнело на огневой от вихрем поднявшейся пыли. И сквозь эту серую пелену бойцы увидели в небе горящий ком, от которого длинным шлейфом к земле тянулся дымный след.
Очередной команды для стрельбы не последовало.
— Горит! Стервятник горит! — послышались радостные возгласы.
Несколько батарей вели огонь по фашистским самолетам. Чьи же орудия угодили в цель? Новицкого не особенно это волновало. Важно, что один из хищников сбит и не понесет больше бомб на своих крыльях.
На батарею позвонил Даховник.
— Хлебороб, урожай нашего дивизиона. Вторая раньше других открыла огонь — значит на ваш счет записывается и победа.
Конечно, Новицкий был рад такому сообщению. Но теперь, когда окончились волнения, сидя в землянке, он особенно почувствовал неприятную ноющую боль в руке. Утром по телефону он сообщил об этом Ковальскому, а вырваться с огневой не может. Ковальский обещал заехать. И вот с КП дивизиона врач заглянул на вторую.
В конце лета сорок первого года, когда дивизион вел бои у Днепра, прибыл на должность врача Николай Ковальский. Перевязывал раны пострадавшим, делал операции. Порой вместе с другими ходил в атаки. Как-то вместе с водителем «санитарки» вывез десять раненых из вражеского кольца.
— Значит, сбили «юнкерса» над Волгой? — оживленно произнес Ковальский, здороваясь с комбатом.
— Да, боевой счет открыт!
— Ну а чем могу помочь, Иван Александрович? — осведомился врач.