Страница 22 из 23
Громогласно гукнул корабельный гудок. Загремела якорная цепь. Игорь вглядывался в Валино лицо, которое удалялось вместе с катером, и вот уже стало просто белым пятном. А скоро и сама она, неподвижно стоящая на корме, превратилась в потешную, игрушечную фигурку.
Протяжно запел гудок, прощаясь с берегом, и Игорь будто проснулся. Он весело хохотнул, шлепнул кого-то по плечу и представил себе Невский, шумный, праздничный, и сфинксов у Академии. А это все-таки здорово — топать домой!
Он подумал, что Валин отъезд освободил его — будто все эти четыре дня он носил какую-то тяжесть, а сейчас сбросил ее, и вот ему опять легко и свободно.
Игорь глубоко вздохнул и посмотрел на берег, плывущий сбоку узким стальным лезвием, на несколько точек, чернеющих там. Он в последний раз махнул им рукой, и повернулся спиной к скучному берегу.
Ковшик Медведицы
Поздним вечерам, когда Генка забрался на полати, поближе к теплой трубе, и Анна уселась на кухне, чтобы поштопать носки сыну, кто-то постучал в оконный переплет. Анна отложила штопку и, прикрыв ладошкой глаза от яркого света лампочки, глянула в окно.
Там, среди серебряных сугробов, на тропинке, утоптанной непоседливыми Анниными ногами, вырисовывались две бесформенные фигуры в тулупах. «То ль мужики, то ль бабы?» — подумала про себя Анна и тут же услышала голос Ивана Дмитриевича, бригадного конюха:
— Открой-ка, Анна! Гости к тебе!
«Уж не Серега ли?» — подумала она, радуясь, и тут же решила, что нет, не он это, не Серега, тот бы тулуп не надел — в кабине-то тепло, да она бы и услыхала шум его машины, и опять же к чему ему Иван Дмитриевич — сам бы пришел, застучал громко, требовательно, по-хозяйски.
Анна накинула шаль на голову и, как была в дырявых валенках на босу ногу, — выскочила в морозные сенцы отпереть дверь. Не оглядываясь, она вернулась в избу, и следом, впустив седой клуб морозного воздуха, вошел первым Иван Дмитриевич, а за ним тот, второй, которого Анна приняла за Сергея.
Иван Дмитриевич, рыжий пожилой мужик, по-извозчичьи хлопнул овчинными рукавицами и спросил:
— Анна, мужик-то у тебя в отъезде?
— В отъезде, — ответила она, посмотрела на того, второго, и, к удивлению своему, увидела, что это не мужчина, а женщина.
— Не пустишь ли переночевать, Анна? — сказал Иван Дмитриевич. — Вот агрономшу везу. А у тебя — вольно, если мужика нет, не помешает.
«Агрономшу? — со смутной тревогой подумала Анна. — Агрономшу, значит. Ну, что ж, раз агрономшу…».
— Раздевайтесь! — ответила она, обращаясь к женщине. — Места хватит!
Конюх потоптался еще малость и ушел домой, сказав на прощание той, приезжей:
— Завтра по звездам еще поедем. Часиков в пять… Не проспите.
Агрономша скинула тулуп, и под ним оказалось легкое и короткое городское пальтишко.
— Не замерзли? — весело спросила Анна.
— До косточек! — в тон ей ответила приезжая, дуя на озябшие пальцы. — Три часа от станции ехали.
Гостья окинула пальто. «Совсем девчонка», — удивилась Анна. А та шагнула к хозяйке и протянула ладошку:
— Жанна.
Анна улыбнулась этому не деревенскому имени, взяла протянутую руку, задержала ее в своей шершавой, не по-женски большой руке, будто взвешивала, много ли в ней силы.
— Это сколько ж вам лет-то, Жанна?
— Двадцать. А что?
— Да так, ничего, — задумчиво сказала Анна. — А ручки-то, поди, лосьоном мажете?.. Мягкие… У нас лосьон этот тоже имеется. Стоит в сельпо, киснет.
— Постойте, ответила Жанна, — и мне скоро не до лосьона будет…
Анна, поглядывая на гостью, выставила чугунок с вареной картошкой, принесла молока, нарезала огурцов и теперь стояла, прислонившись к косяку своим грузным, крупным телом, глядя на тоненькую девчонку в зеленой кофточке с короткой прической — такую Анна видела недавно в каком-то нерусском фильме, который в клубе крутили, — с носиком тонким, не обветренным. И щеки у агрономши разовые, пухлые.
«Эдакая пичуга, — подумала Анна. — Какая же из нее агрономша? Маленькая, неавторитетная. Поди-ка, и кадушку с пойлом не поднимет. Что и за хозяйка будет. Мужу одна маята…».
— Далеко же вы собрались? — спросила Анна улыбаясь.
— В Селезни. В третью бригаду. Бригадным агрономом назначили, — ответила девчонка, хрустя соленым огурцом.
«Брига-адным, — подумала Анна. — Ишь ты, сразу да и бригадным…».
— А не боишься, бригадным-то? — спросила она.
Жанна перестала жевать и посмотрела на Анну.
— Боюсь, — ответила она и помолчала. — Я ведь люблю деревню. И колхозную работу. Вы не улыбайтесь, я же знаю, что вы не поверите… Правда, я в пединститут поступала, а оказалась в техникуме. Да еще в сельскохозяйственном. Но вы не думайте, — сказала она быстро, — я колхозную работу полюбила, вот увидите.
Она посмотрела на Анну. Глаза у девчонки были голубенькие, чистые…
— Меня дома ругали на чем свет стоит. Какая, говорят, из тебя колхозница. Да я настойчивая, если решу, то твердо…
«Вот, поди ж ты, — с жалостью подумала Анна, — занесло девку в такие места. Здесь даже сугробы-то выше ее ростом». Она задумалась и услышала только последние слова Жанны:
— …Здесь была уже. В прошлом году. В Селезнях. На практике. Практика у нас два месяца, потом каникулы, а я еще осталась, даже на занятия опоздала. Мне тут, на практике, кукурузу поручили. Сеяли вручную, на глине… Я-то все надеялась, надеялась. А вышло — совсем ничего. Завфермой надо мной издевался. «Во, говорит, передовица приехала! Мы тут век живем, да не решаемся. А она учить вздумала!..» Да не только он так…
— Зачем же ты едешь сюда, коль опозорилась?
Жанна удивленно посмотрела на Анну.
— Как зачем? Доказать хочу. Хочу на том же поле центнеров двести-триста вырастить, — она выпрямилась, сложила руки на коленки и сказала с вызовом: — И докажу!
Анна усмехнулась: ишь ты, какая уверенная. Она пошла в комнату, застелила постель свежей простынью, спросила:
— Вдвоем со мной будешь спать? Не стесню?
— Ничего, — ответила Жанна. — Разве же может хозяйка стеснить? Вот гостья — может…
Анна усмехнулась про себя и подумала, что с приездом этой Жанны, и правда, на душе у нее стало неспокойно, вроде как стеснила в жизни ее, Анну, сильную крестьянскую женщину, эта тоненькая девочка.
«Форсит, наверное, — думала она о гостье, — фасонит. Кому охота из города ехать. Театры, наряды, двадцать лет, кавалеры. А тут чего? Клуб, в котором из всех щелей холодом несет, танцуют в шубах, значит наряды ни к чему. И кавалеры опять же разбежались. Кто в райцентр, кто в город».
Мысли у Анны были какие-то тяжелые, думала о девчонке, как о самой себе, хоть ни о каких кавалерах и мыслей у нее не было — есть Серега, муж, и наряды ей ни к чему — уже за сорок ей. И чего ей далась эта девчонка, чего вдруг ее, Анну, взбудоражила на ночь глядя!
— Значит, докажешь, что кукурузу сеять можно, и в город укатишь? — спросила она с иронией.
— Что вы! — удивилась Жанна. — У вас тут так хорошо!
— Чего же у нас хорошего-то?
— Места какие!
— А-а, — протянула Анна, — разве что места…
— И люди! Я вот только лето в Селезнях прожила, а сколько людей хороших узнала. Они тут сверху, может, грубые, а сердце у них доброе.
Агрономша говорила как-то странно, необычно для этой избы. Слова ее были немножко высокими, может быть, даже чуточку лишне красивыми… Она говорила про деревню, про знакомых ей колхозников, про вредного завфермой, который воровал молоко, про доярок, которые поймали его и, галдя, привели в бригаду… Она, городская девчонка, убеждала ее, Анну, исконную крестьянку, в том, какая это удивительно хорошая крестьянская жизнь…
— Вот я сейчас ехала сюда по морозу, в санях, — сказала она вдруг, — и все смотрела в небо. И знаете, что я увидела? Звезды у вас очень крупные, яркие. Они здесь близко к земле! Совсем близко! Ближе, чем в городе. Вот протяни руку и ухватишь ковшик Большой Медведицы! И черпай им воду из колодца!..