Страница 53 из 59
Переезд «Олимпа» был всеми признан необходимым и никаких разговоров, кроме зубоскальств и ухмылок местных масштабов, не вызвал. Однако то, что за переездом последовало, взбаламутило всех и вся, полило животворным бальзамом раны одних, другим же, наоборот, разбередило шрамы.
Первыми встали на дыбы «девочки» Громова.
– Надо же: в коридор выбросили! А этот горе-теоретик, жердь неблагоустроенная, и в ус не дует! – Елизавета-отпускница, специально пожаловавшая в институт, готова идти к директору, в президиум академии, еще выше.
– Право же, не понимаю я Ивана Ивановича, – вежливо возмущается Мезин, а Жукова:
– Товарищи, я полагаю, что шеф что-то скрывает, иначе он так легко не сдал бы позиций.
Для Зиночки шеф – Громов. И шеф успокаивает, изобразив на лице смирение:
– Терпите! Все к лучшему… Устраивайтесь в коридоре, не прекращать же работу! – И тут же на ушко дражайшей своей половине: – Заткнись! Завтра второй тур переезда. Не прогадаем!
В тот же день вывешивается объявление: «В 15.00 состоится совещание руководителей групп…» Возле него летучие митинги следуют один за другим: совещание руководителей групп – новая форма работы, ранее не бывало такого, больше того, руководители групп перечислены, и перечень выглядит странно: Басова, Дзуриди, Громов, Титов, Брагин, Шнейдер. Как не удивляться, если у Басовой, Дзуриди, Брагина, Шнейдера никаких групп нет?
В 15.00 перечисленные апробировали пружины дивана и кресел «Нью-Олимпа».
Шаровский торжествен:
– Я собрал вас, товарищи, чтобы обсудить перестройки в работе лаборатории, вытекающие из требований дня и новых задач.
Далее следовало изложение сюрпризов. Вот оно в сокращенном виде: 1) Каков главный тормоз в развитии радиобиологии? Отсутствие подготовленных кадров. Кандидатов полно, а вот докторов наук мало. Между тем страна, наука нуждаются в докторах. Многие способные кандидаты, пожалуй, даже пересидели на стартах. И старт им дается: Басова, Дзуриди, Громов, Брагин, Шнейдер в ближайшие годы должны защитить докторские. 2) Пребывая в новом качестве члена-корреспондента, заведующий лабораторией не сможет, как прежде, ежедневно вникать в ход каждой темы, руководить каждым сотрудником и лаборантом. А посему на докторантов возлагается руководство группами. 3) Отсюда следует перераспределение кадров и помещений…
Назавтра был день всеобщего шкафодвижения. Шкафы, столы, приборы двигались туда и сюда по коридору, сталкивались и расходились снова. А вместе со шкафами бродили мысли: ну, Шнейдер, Брагин, Громов – ладно, им вроде пора стать докторами, но почему Дзуриди, а не Николаев? И почему кандидат наук Павлова должна работать под руководством кандидата наук Шнейдера? А Шаровский? Как он-то обойдется двумя сотрудниками, один из которых всеобщий помощник Семечкин? Потом: референты! У Ивана Ивановича будет два референта. Это чтоб, значит, литературу за него читали. Да где это видано, чтоб кто-либо, будь он семидесяти пядей во лбу, ухитрился прочесть статью раньше Шаровского?! Нет, все неспроста! Не только докторов Шаровский готовить задумал, но и еще что-то…
– Ну конечно! – бросает в коридоре Елизавета, выглядывая из-за шкафа, застрявшего в дверях лаборантской. Что ж, что она в отпуске! Может ли она, мама-патронесса своей группы, усидеть дома в такой день? – Не только в докторах дело. Став член-корром, шефуля увидел во сне директорское кресло! А ну, навались плечом, руководитель группы!
Руководитель группы наваливается плечом, шкаф движется, а на ходу Громов вставляет в разговор:
– Нелепые домыслы! Подготовка докторов – логическое завершение создания научной школы, чему Шаровский и посвятил всю свою жизнь.
Кончилось шкафодвижение, и все поняли: хоть и есть пострадавшие от перестройки, но их меньше, чем выигравших. Нечего и говорить о Брагине, Дзуриди и Шнейдере. Они выиграли. Но и группа Громова тоже. Теперь у них две комнаты: бывшая лаборантская и бывший «Олимп». Да и два новых лаборанта разве не выигрыш?
Новые идеи переполнили лабораторию до краев и даже через края перехлестывать начали.
Ученый совет института. Все чинно, гладко, мирно, все на том высочайшем уровне, при котором, по традиционному мнению злых языков, со скуки мрут мухи.
Но вот выходит на трибуну Шаровский, и после первых же его слов члены совета дружно суют руки в карманы, извлекают тюбики с валидолом, флакончики с нитроглицерином: Иван Иванович предлагает ни более и ни менее, как провести омоложение состава совета!
– Мы обязаны заботиться о смене. Молодежь внесет новые веяния, оживит, всколыхнет… Ввести в состав совета дополнительно восемь человек. Поставить вопрос перед президиумом. Не откажут…
А после Шаровского встает Грушин:
– Партийное бюро обсуждало и поддерживает инициативу Ивана Ивановича. Предлагаются кандидатуры: Сакоян, Красникова, Громов, Шнейдер, Быков, Ванюшин, Глыбов, Зайцева. Растущие, принципиальные молодые ученые.
Думаете, были бурные прения? Нет. Поспорили вяло – Красникову или Красницкую? – и проголосовали, посасывая валидол. Иначе и быть не могло: идея правильная, вопрос подготовлен, чего стоит хотя бы корпорация Шаровский – Грушин!
Громов получил при голосовании черный шар: Титов не дремлет…
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
– Хэлло, Бетси! – приоткрыв дверь в коридор, кричит Леонид. Нет, стилягою он не стал, хоть и идет уже пятьдесят девятый год, хоть и купила ему Елизавета несколько рискованных по цвету ковбоек. И все же, пусть в шутку, однако:
– Хэлло, Бетси!
О многом приходится думать, когда вот-вот в семье ребенок появится. Год первый – пеленки, подгузнички, бессонные ночи – куда денешься! Через это пройти можно. Но годы последующие! Родители высокооплачиваемые, на ясли и детский сад рассчитывать не приходится. Няньку взять? А где их берут? И где их селят? При пятнадцати метрах это проблема. Квартиру, конечно, дадут, но когда? А если отпадает нянька, что остается? В садах, на бульварах рождаются стихийные группки. Руководительница – так только говорится. В лучшем случае это бонна – охотница за рублями, в худшем – того хлестче. Пасутся вокруг такой бонны ребячьи стада – сто пятьдесят рублей с головы, и приносят детки на радость папам и мамам из этих групп всякое. Не далее как вчера соседская Маринка принесла рок-н-ролл, неделю назад – книксен. Папа с мамой у нее о книксене лишь понаслышке знают, а дочь… Но книксен куда ни шло, рок-н-ролл хуже, а завтра что будет?
– Я тебе опишу, как будет у нас. Не завтра, а через три года. Приходит Ванька и изображает «рок». Мама у него на руку скорая, раз-раз – вот тебе рок-н-ролл, иди к своему милому папочке, утешайся! Папочка не наказывает – что вы, как можно! – он просто подводит теоретическую базу: «Ты помнишь обезьян в зоопарке? Это они так кривляются и трясут задиками. Ты ж человек, и дедушка Горький…» А по ночам будешь меня воспитывать: «Как смела ребенка ударить, непедагогично!» Говорю тебе: нужно переезжать к моим. Бабке Котовой делать нечего, деду Котову на пенсию пора, вот и пусть с Ванькой носятся!
– Лизонька, пожалей мои нервы! К тебе я привык, но Котовы в большой дозе… И потом вряд ли ребенку полезна судорожно-веселая обстановка вашей семьи.
– Ну хорошо. Через недельку Маринка принесет на радость дорогим нашим соседям кое-что похлестче, чем «рок», тогда и поговорим.
Разговоры эти ведутся часто, почти каждый вечер.
Однако сегодня вечер особенный: они приглашены к Лихову.
Старый дом, старая лестница, архаический звонок-вертушка на двери.
– Бедный Лихов! Здесь нет даже лифта, и он ползает по лестнице на свой четвертый этаж!
Дверь открывает старая женщина. Понятно сразу, что домработница.
– Вы к Якову Викторовичу? Он ждет… – Чистый московский выговор: видно, уже сто лет живет у Лихова. Может, его самого нянчила, хотя, впрочем, она моложе, чем он.
Старый коридор заставлен старыми шкафами со старыми книгами. В углу один на другом сундуки, вышедшие из употребления в прошлом веке. На стенах между шкафами портреты.