По нехоженной земле

Шлюпка идет к берегу. Гулко рокочет мотор, но вокруг стоит такая тишина, что звуки не сливаются. Помимо хлопков мотора ухо ловит журчание воды вдоль борта.

Я смотрю на своих спутников. Они торжественно сосредоточены. Напротив меня с румпелем в руке сидит радист Вася Ходов, самый молодой член нашей экспедиции.

Когда вопрос о снаряжении экспедиции на Северную Землю был решен, слух о ней быстро разнесся по всей стране. Посыпались предложения. Они шли из больших городов, из глухих деревень. Смелыми людьми наша страна богата. Предлагали свои услуги и ученые, и рабочие, и крестьяне. Больше всего заявлений поступало от молодежи. Сколько здесь было горячих писем с просьбой взять в экспедицию! Можно было бы организовать не одну, а десять экспедиций. Но нам нужно было всего два-три человека. Из них только один, по характеру работы, мог быть представителем славного молодого поколения. Выбор пал на долю Василия Васильевича Ходова.

Ему только недавно исполнилось 18 лет. Он рослый, плечистый и крепкий человек. Но у него еще по-юношески припухлое лицо, еле пробивающиеся усики. А его биография поместилась на половине листа из ученической тетради в клеточку. Поэтому мы не можем звать его иначе, как Васей.

Однако Вася, несмотря на свою молодость, уже поработал председателем секции коротких волн при Ленинградском отделении Общества друзей радио. Секция и рекомендовала его как одного из лучших радиолюбителей, хорошо знающего радиотехнику, способного самостоятельно разработать схему приемника или передатчика и, при наличии материалов, смонтировать их, не говоря уже об умении выяснить возможные повреждения в аппаратуре и устранить их. В то же время о нем отзывались, как о человеке спокойном, выдержанном, скромном и хорошем товарище. Самого Васю не пугала далекая неизвестная Земля и возможные лишения.

Сейчас он впервые остается в Арктике. На лице юноши недоумение, смешанное с грустью; глаза точно спрашивают:

«Неужели? Так скоро?»

На носу шлюпки охотник С. П. Журавлев. Это не новичок, а настоящий полярный волк — опытный промысловый охотник, продубленный полярными ветрами и отлично знающий повадки зверя, охоту на него, а также условия Заполярья и езду на собаках. Такого можно спокойно брать с собой в любой поход и в темную полярную ночь и в самую бешеную метель.

Я долго ломал себе голову, где найти такого человека. Люди, которых я знал и в которых был уверен, — мои товарищи по экспедиции на остров Врангеля — были далеко. Поехать на остров за нужным человеком не позволяло время. Надо было найти где-нибудь поближе.

Я выехал в Архангельск. Здесь, кого бы я ни спросил из знающих Арктику людей, все как бы по уговору отвечали: «Сергей Журавлев вам подойдет». Многие добавляли: «Только не путайте. Здесь несколько Журавлевых. Все они из Шенкурского уезда и все охотятся на Новой Земле. Вам нужен Сергей Прокопьевич».

Слух о Сергее Прокопьевиче Журавлеве дошел до меня еще в Ленинграде. О нем отзывались как о лучшем новоземельском охотнике. Говорили и о его недостатках, но как-то вскользь, как о не играющих роли на фоне заслуженной славы охотника.

По моему вызову явился хорошо сложенный северянин, светловолосый, голубоглазый, статный, пружинистый. Все движения его были четки, резки и уверенны.

После обычного приветствия он заговорил первый:

— Георгий Алексеевич, я уже послал вам заявление. Знаю, зачем вызвали. Согласен! Еду с вами.

— Ну, а если не подойдете?

Охотник оторопел.

— Как не подойду?! Я уже сани начал делать… и подполозки заказал из стальных пил… на лесозаводе обломки нашел.

В голосе охотника слышалось и удивление и огорчение.

— Говорят, выпиваете изрядно. И слушаться не всегда умеете.

— Головы не пропиваю, и силы тоже, — гордо выпрямившись, ответил охотник и мягче добавил: — А слушаться буду. Знаю, на что иду.

— На большой заработок не рассчитывайте. Для промысла времени будет мало. Только чтобы прокормить собак.

— Тоже понимаю. Зарабатывать — что же… Хочется просто поработать. И еще одну землю посмотреть. Жил на Новой, а оказывается, есть еще новее. Вот и обновим ее. А заработок при деле сам придет.

— Вы видели двухмесячную полярную ночь, — продолжал я, — а на Северной Земле она тянется четыре месяца. Не пугает?

— Ну что ж! Маленький чорт, говорят, бывает не менее опасен, чем большой. А мой однолетний Шурка доставляет больше хлопот, чем четырнадцатилетняя Валентина.

— Как же детей оставите? Ведь самое меньшее — на два года.

— Не впервые. Вот только с дочкой жалко расставаться. Хорошая девка. Умница. Люблю я ее. Крепко буду скучать, но ничего. Потом будет гордиться, что отец ее был с первыми людьми на Северной Земле.

— Ну, а отдыхать? Ведь вы только что вернулись с Новой Земли?

— А вы? Ведь вы только что вернулись с острова Врангеля, — ответил охотник.

Журавлев мне определенно нравился. Чувствовались в нем независимость, сила, удаль. Такими, вероятно, были новгородские ушкуйники, потомком которых он являлся.

Я согласился, что Журавлев должен доделывать сани, чтобы «обновлять» на них землю, которую он справедливо считал «новее Новой».

Он с жаром, по-хозяйски принялся за подготовку охотничьего снаряжения, за изготовление саней, промысловой «стрельной» лодочки и прочего. Через два месяца я сдал на его попечение прибывших в Архангельск 50 ездовых собак. Его опыт сразу пригодился. А опыт был немаленький. Почти двадцать пять лет Сергей Прокопьевич Журавлев занимался охотой на морского зверя и 13 раз зимовал на Новой Земле. Но сейчас и огромный опыт арктических зимовок не избавляет охотника от тревоги и мыслей, навеянных разлукой с людьми. Заметно, что он хочет скрыть свою тревогу. Говорит громче обычного, без необходимости переставляет в шлюпке вещи, гремит бидонами из-под бензина.

Лица участников экспедиции напряженны и строги. Я перевожу взгляд с одного на другого и мысленно задаю себе вопросы: «О чем они думают? Хватит ли у каждого из них да и у меня сил, выдержки, нервов и здоровья? Сумеем ли мы, во многом разные люди, сработаться настолько крепко, чтобы общими силами проникнуть в тайны Северной Земли?..»

Рядом с бортом шлюпки высовывается круглая голова матерого морского зайца. И сразу же картина меняется.

Журавлев с карабином в руках уже стоит на носу, готовый в любой момент выпустить заряд. Ходов застывает над мотором. У меня в руках оказывается гарпун. Но зверь чувствует опасность. Второй раз он появляется далеко в стороне. Однако он сделал свое дело — отвлек нас от мыслей, бродивших в головах.

Причалив к берегу и сложив оружие, мы направляемся к домику.

На земле мы видим, как много нам придется потрудиться на первых порах только для того, чтобы подготовиться к зимовке. Немало работы в доме, но еще больше на «улице», где надо разобрать все продукты и снаряжение. Все это нужно сделать нам своими руками. К тому же работа не ждет никаких отсрочек. Зима, лютая полярная зима не за горами. Положение всем нам понятно. Поэтому мы сразу же и принимаемся за работу: за изготовление коек, за распаковывание рации, ползаем по полу домика, измеряем, режем и прибиваем линолеум.

К ужину пол обит. Втаскиваем столы и любуемся нашей обстановкой. Вася расправляет на передней стенке советский флаг — единственное пока украшение, дорогое для нас, связывающее с далекой теперь родиной.

Так на безымянном острове прошел пасмурный, туманный день 30 августа 1930 года. С тех пор протекли годы, а неизгладимые впечатления его остаются попрежнему яркими и свежими. Картины встают в памяти так, точно все это произошло только вчера.

В последующие два года летом с острова сходил снег, зимой его хлестали бури, в полярную ночь над ним горели сияния, а льды нажимали так, словно хотели срезать этот клочок земли вместе с нашей базой. Но ярче всего ветров, который потом мы стали называть Домашним, запомнился именно таким, каким он был в день ухода «Седова».