Страница 14 из 16
- Почему?
- Никто не упомянул развод, так что я сразу отмел его, как вариант. Ведь ты говорила, что твои родители расстались.
- А вдруг нет? Почему этого человека бросили?
- Какая-то старуха сказала, он долго болел. Может, жена испугалась сложностей?
Задумчиво прикусываю губу: болел? Но и мой папа болел. Сильно. Просто раньше я этого не замечала. А то видение: он – в кресле, рядом грязный поднос.… Было ли это галлюцинацией, или чем-то другим? Вновь смотрю на пальцы Адама, крепко сжимающие вытянутую, белую чашку, и вдруг замечаю странные, маленькие порезы на запястьях. Недоуменно вскидываю брови и тянусь к ранкам.
- Что это? – парень тут же закатывает рукава и неуклюже усмехается.
- Ничего.
- Ты покраснел.
- Тут жарко. – Сказать, что мне жутко неловко – ничего не сказать. Что же он скрывает? Возможность тайн и у этого человека сбивает меня с толку. Нет, я, конечно, понимаю, что у всех нас есть секреты, но мне хотелось верить в то, что Адам – прозрачен, как стекло.
- Знаешь, мне кажется, ты можешь мне доверять.
- Тут нечего доверять.
- Правда?
Впервые парень выдавливает фальшивую улыбку. Я даже вижу, как ему самому неприятно растягивать лицо, лицемерить, но все же он это делает: неохотно, скрипя сердцем. Что ж, данный жест лишь доказывает, что скрывает он, действительно, нечто серьезное и личное. Не могу сказать, что мне не любопытно, но я послушно затыкаю внутренний голос. Может, он молчит, потому что говорить и, правда, не о чем? Наверно, у меня хорошенько развилась паранойя.
- Ладно, - рассеяно пожимаю плечами, - что ты еще узнал? Неужели у нас в городе всего один Владимир Чадов?
- Трое. Одному четырнадцать. Второй живет в частном доме. Но ты вроде упоминала старую многоэтажку, значит…
- Все опять сводится к этому человеку. Бред какой-то! Я ведь с мамой никуда уезжала.
- И твой отец жив, - Адам отпивает чай и вздыхает. – Тот мужчина, о котором я разговаривал, умер пару дней назад. Так что, без вариантов. Да, и…
Он видит мое лицо, замирает. А я забываю, как дышать. О, Боже. Боже мой. Что это значит? Как это понимать? Перевожу взгляд на парня и шепчу:
- Папе стало плохо, я отрубилась, а очнулась уже на похоронах.
- Как же так? Неужели твой отец, действительно, умер? О, Мия, мне так жаль! – он ласково гладит мои плечи и сжимает руки в своих ладонях. – Почему же ты сразу не сказала? Почему молчала?
- Я ведь не думала, что…, - запинаюсь и высвобождаю пальцы. Закрываю ими рот и горблюсь так сильно, будто на меня вновь взвалили все небо. – Он и, правда, умер, Адам! Мой папа. Он умер. Мне не показалось. Не почудилось. Но почему? Как же так?
- Тише, все хорошо. Я рядом.
Слышу эти глупые слова и понимаю, что Адам понятия не имеет, что нужно говорить. Но, на самом деле, наверно, и никто этого не знает. Сейчас меня спасают лишь его руки. Понимаю: бессмысленно окунаться в этот океан, однако я окунаюсь потому, что впервые так резко и четко ощущаю одиночество. Как же я буду без папы? Я не смогу. Я ведь ничего не сказала ни о своих чувствах, ни о своих переживаниях. Он ушел, так и не узнав, что дочь его любит. И все от того, что она попросту не умеет говорить.
Неожиданно я чувствую головокружение. Боль вспыхивает где-то между висков и медленно проходит через все мое тело, будто напоминает: сейчас все кончится, как и раньше, как и всегда. Резко выпрямляюсь и смотрю Адаму прямо в глаза.
- Забудь, что я сказала. Не бросай меня.
- Не брошу, - решительно говорит он.
- Не бросай! – Мы касаемся друг друга лбами.
- Мия, я всегда найду тебя, слышишь? Я тебя…
И темнота.
Открываю глаза в знакомой мне, темной комнате и тут же кричу. Нет! Только не это! Только не он! Мужчина в грязной, белой майке вновь идет на меня, и, на сей раз, я вижу его круглое, опухшее лицо. Тело сковывает страх, допотопный ужас. Что же он со мной сделает? Что ему нужно? Я начинаю дико вертеться из стороны в сторону, но внезапно осознаю: я не двигаюсь. Не шевелюсь. В душе, в мыслях я сопротивляюсь изо всех сил, однако на деле не могу даже пикнуть. А он не останавливается. Обнажает больные зубы, наваливается сверху и придавливает мое тело своим животом, ногами. И я ору: помогите. Кричу: Адам, папа! А из горла не вылетает ни звука, и все это похоже на такой омерзительный кошмар, что сердце едва не вырывается из груди. Когда он стягивает с меня одежду, я уже не рыпаюсь. Я знаю, что плачу и чувствую слезы на щеках, в волосах, однако на моем лице нет ни мокрого пятнышка. И я не понимаю, что это: иллюзия, обман; я просто сошла с ума. Или со мной бесстыже играет воображение. Но разбитая и сломленная я вдруг думаю о смерти, как о подарке. Какое бы было счастье сейчас отрубиться.
Но я не отрубаюсь.
V
Я сижу на скамье под лысой липой. Наблюдаю за тем, как куда-то спешат люди, и нервно мну на коленях ладони. Пару секунд назад я дала себе обещание, что больше никогда не вдохну в легкие воздух. Я пообещала, что больше никогда не заговорю с Адамом, не приближусь к Марине, ни подумаю об отце, потому что теперь я – другая. Я испорчена, использована. Никто из хороших людей не должен пересекаться со мной. Никто.
И я порывисто вытираю эти чертовы слезы. И понимаю, что вновь дышу, и начинаю по новой. И мне так плохо, как никогда еще не было. Хотелось бы узнать – как бы жалко это и не звучало – чем же я заслужила такую судьбу. Интересно, как она отбирает тех, кому будет легко, кому будет сложно. Есть алгоритм, отличительные черты лица, наследственность? Или дело в социальном положении, достижениях? Вот бы знать секрет заранее, чтобы родиться и не париться на счет трудностей, выпадающих на пути. Да, это было бы слишком просто. И, да, мы бы тогда напрочь потеряли смысл даже в таком бессмысленном существовании. Однако сейчас я согласна на глупости. Согласна на все, что смогло бы избавить меня от ошибок.
- И это все?
Я растерянно оборачиваюсь и вдруг понимаю, что рядом со мной сидит незнакомец в шляпе и пальто. Я помню его, я даже немного рада его видеть, но я не отвечаю. Вновь перевожу взгляд на толпу и крепко стискиваю зубы: теперь все бессмысленно.
- Ты просто так сдашься?
- А у меня есть выбор?
- Вряд ли. – Мужчина пожимает плечами, кладет руки на колени и сцепляет между собой длинные, изящные пальцы. Он смотрит на снежинки. Растягивает лицо в улыбке и загадочным, размеренным голосом тянет, - я люблю зиму. Перед новым годом мечты у людей самые сокровенные и теплые.
- Кто вы?
- А ты кто?
- Вы меня видите?
- А не должен?
- Почему вы отвечаете вопросом на вопрос?
- А ты, правда, готова к ответам?
Хмыкаю. Смущенно ерзаю на скамье и искоса изучаю лицо незнакомца. Он не выглядит суровым. Почему-то мне кажется, что под шляпой лысина, блестящая голова, и я невольно дергаю уголками губ. Интересно познакомиться с нужным человеком в тот момент, когда он тебе больше не нужен.
- Вы знаете, кто я, так ведь?
- Знаю, - он кивает. Ловит пальцами снежинку и смотрит на нее огромными, по-детски любопытными глазами. – А вот знаешь ли ты?
- Я умерла?
- Нет.
- Я болею?
- Тоже мимо.
- Тогда что же со мной происходит?
- А кто сказал, что происходит что-то именно с тобой? – мужчина вдруг переводит на меня взгляд, и я жутко краснею. Есть что-то такое в его глазах, что пугает и завораживает одновременно. Они у него практически серые, с примесью зеленоватых, изумрудных точек. Удивительное зрелище. Лицо узкое, но не костлявое; в целом, приятное. Доброе. – Как ты хочешь, чтобы я тебя называл?
- Мия. А к вам как обращаться?
- Друг.
- Друг? – удивляюсь я. – Вы пугаете меня.
- Тогда почему ты не боишься?
Растерянно вскидываю брови и встряхиваю головой. Наверно, я схожу с ума и у меня очередные галлюцинации, иначе как объяснить присутствие странного, лысого незнакомка, говорящего настолько необычные и дикие вещи, что всерьез задумываешься о собственном здравомыслии.