Партизан Фриц

— Что ж дверь не запираешь? — спросил вошедший вторым, коренастый, широкоплечий парень, один из лучших бойцов отряда, Петр Рыбаков.

— А прятать-то нечего.

Старуха настроена подозрительно: она не знает, кто это — партизаны или переодетые полицаи.

— Ну, что я говорил? Не будь я разведчиком, если немца за версту не почую, — обратился Петр к товарищу, продолжая еще ранее начатый разговор.

В это время входит третий партизан — мальчишка лет четырнадцати. Увидев знакомое лицо, женщина преображается: она понимает, что перед нею свои.

— Да если он подо мной на пять метров в землю зароется, и то найду. — Рыбаков постучал йогой по полу. — Верно, Толик?

— Это уж как есть, дядя Петя.

— Как раз под тобой немец, — вдруг засмеялась хозяйка и, заметив движение партизан, вскинувших автоматы, добавила: — Да не надо ружье наставлять. Не фашистский это немец, наш… Он сам вас давно ищет.

Повернула голову к печке, крикнула:

— Слезай! Вишь, свои!

Партизаны наставили автоматы в ту сторону, куда показала хозяйка. На печи кто-то закряхтел, из-за трубы высунулась борода, с лежанки слез старик Поручиков. Он испытующе посмотрел на пришедших, отодвинул стоявший на полу сундук, приподнял находившуюся под ним крышку люка:

— Ваня! Партизаны!

В темном квадрате подпола показалась фигура молодого человека в кителе немецкого солдата без погон.

— Живей, живей, фриц, — произнес сидевший на лавке Рыбаков.

— Я, я, Фриц, — улыбнулся поднимавшийся.

Старик нахмурился, неодобрительно взглянул на говорившего и подал руку тому, кого назвал Ваней.

Партизаны в упор разглядывали незнакомца. Не злобный, не трусливый, открытый взгляд, спокойные, уверенные движения.

— Командир партизанен? — спросил он Андрея.

— Нет. Командир там. — Красильников мотнул головой и протянул руку в сторону.

— Командир, — сказал немец, показав рукой туда же.

«Совсем не боится», — мелькнуло в голове у Андрея. И мысль эта почему-то была ему приятна.

— Что ж, пошли, — скомандовал он, попрощавшись с хозяевами, и открыл, дверь.

— Сынки, только вы его не обижайте, — бросилась к разведчикам старуха.

Так они и пошли, проваливаясь в сугробах, впереди — Андрей, за ним — немец, а несколько позади — остальные разведчики, размышлявшие вслух, чем этот фриц, на вид совсем молодой парень, так расположил к себе старика.

…В избу, где размещались партизаны, заглянул вихрастый паренек, Толик Крохин.

— Коровин здесь? К командиру.

Чистивший карабин партизан посмотрел в канал ствола, вставил затвор и, обернувшись к Толику, спросил:

— Не знаешь зачем?

— Ты ж у нас по дойч шпрехаешь. Там немца привели. Сейчас его допрашивать будут.

…За грубо сколоченным столом в маленькой комнате, еле освещенной мигающим пламенем коптилки, сидели командир отряда Просандеев и комиссар Тихомиров, оба в прошлом офицеры Советской Армии. Здесь же, на лавке, на полу примостились партизаны, заинтересованные словами Красильникова, уже успевшего рассказать ребятам, что «немец не такой, каких он до сих пор видел».

Нестройный шум голосов прекратился, когда ввели пленного. Десятки пар глаз взглянули на вошедшего: одни — с недоверием, другие — с любопытством, третьи — с откровенным недоброжелательством, но все с ожиданием чего-то.

Просандеев поднялся из-за стола, потер ладонью лицо, тронутое еле заметными рябинками оспы:

— Поступило заявление о принятии в отряд от дезертира германской армии ефрейтора Фрица Шменкеля. Командование решило посоветоваться с бойцами по этому вопросу.

Не успел он сесть, как вскочил Петр Рыбаков, подбежал к немцу, схватил его за грудь и крикнул:

— Его? В отряд? Да у меня фашисты мать убили!

Немец вопросительно посмотрел на Коровина. Услышал перевод и произнес в ответ всего несколько слов:

— А у меня отца.

Обвел взором настороженные партизанские лица. Как давно он ждал этой минуты, какой опасности подвергался, какие испытания перенес, прежде чем встретиться с ними вот в этой маленькой крестьянской избе!

Перед глазами двадцатишестилетнего парня промелькнула вся его короткая жизнь…

Детство. Школа. Друзья по комсомолу. Листовки: «Гитлер — это война. Свободу коммунистам». Тюрьма. 1941. Восточный фронт. Смоленск. Вязьма. Дезертирство из части, скитания по вяземским, бельским, бутуринским, ярцевским лесам и пролескам, поиски партизанских троп. Ежедневный риск быть схваченным и расстрелянным искавшими его гитлеровцами, голод и холод, ночевки в занесенных снегом копнах соломы, в заброшенных сараях, жизнь в надежде на эту встречу.

И вот она наступила. Но как сказать этим тоже усталым и измученным, тоже ежедневно подвергавшимся опасности, тоже смотревшим смерти в глаза, тоже полуголодным и обмороженным людям, что он нашел, наконец, их, что он свой? Где и как найти эти, такие нужные сейчас, русские слова?

Шагнул вперед, протянул руку, ткнул пальцем в грудь сидящего за столом командира:

— Ленин! — Показав пальцем на себя: — Тельман! — И наклонившись, сжав обеими руками ладонь командира, тише, дрогнувшим от волнения голосом: — Товарищи, камрад.

А потом, назвав себя по-немецки, быстро, сбивчиво, торопясь, так, что Виктор Коровин едва успевал улавливать смысл, стал рассказывать о себе, о том пути к этой встрече, который он прошел.

Лучших слов не мог найти Фриц.

Задумался командир. Тяжелое время переживает отряд: зима, нет постоянной базы, плохо с продовольствием, не хватает патронов. Гитлеровцы засылают в партизанские отряды провокаторов и предателей. Нужна особая осторожность, а кругом враг. Почти каждый день бой.

Просандеев встряхнул головой, потер воспаленные от бессонницы глаза, вслушался в разноголосый гул партизанского разговора. Мнения были различны: были и такие, у кого осторожность питала подозрительность, недоверие — враждебность.

Поднявшийся шум разрезал метнувшийся из дальнего угла голос:

— Давай слово, командир. Тут Виктор что-то больно быстро пробормотал, не вес понял я, главное упустил. А в фашистской партии-то он не состоял?

Воцарилась тишина, разрываемая запинающимся голосом переводчика. Шменкель подобрался и медленно, четко выговаривая каждое слово, произнес несколько фраз.

— Он говорит, что ни в каких партиях не состоял и не состоит, кроме Германского коммунистичего союза молодежи.

— А есть сейчас этот союз-то? — произнес все тот же голос.

Несколько отрывисто брошенных слов:

— Он был. И будет.

Партизаны зашумели снова, но в их голосах слышалось одобрение: ответ этого немца им понравился.

Поднялась Кудимова, врач.

— Думаю… В отряде оставить надо. Человек, видать, наш, трудовой. Да и с лекарствами поможет разобраться. Вон их сколько, и все по-немецки написано.

— Он разберется, из пулемета. По каждому позвонку вдарит, — не вытерпел Рыбаков. — В расход его, фрица!

— А товарищ Маркс, Петя, горячку не порол, — одернул неугомонного соседа пожилой колхозник. — По фронту бьешь, фланги не наблюдаешь. Как вчера под Холоповом…

Разведчик опустил голову, помрачнел.

— После первого боя решим. Смелый — к нам. Кишка тонка — языком на Большую землю. Шпион — твою характеристику примем, — вмешался Тихомиров.

— Дело говорит комиссар! — закричали партизаны.

— Но оружие пока не давать, проверить надо, — пробурчал из-за чьей-то спины Рыбаков.

Просандеев снял висевший на груди полевой бинокль, протянул Шменкелю:

— Тебе на первый бой. Будешь наблюдателем. Переведи, Виктор…

На следующий день, 16 февраля 1942 года, близ деревни Курганове Ярцевского района Смоленской области началась партизанская жизнь Фрица Шменкеля.

Раннее утро. Чуть брезжит рассвет, а партизаны уже в боевой цепи, опоясывающей западную окраину деревни. Стволы берез, полуразвалившиеся сараи, снежные завалы — все использовано для укрытия: нужно встретить карателей врасплох, подпустив их как можно ближе, нанести им урон, пока походные построения не успели развернуться в боевые порядки.