Гусар

Конский топот, яростный галоп Нуаро, его нервный храп, разрывающий легкие запах пороха, капли пота на лошадиной шее, сжатые челюсти седока, дождевые потоки, стекавшие с кольбака на лоб и щеки… Дороги назад не было. Не было ничего, кроме яростной скачки и желания смести ненавистную стену зеленых мундиров и алых киверов, угрожавшую всадникам смертоносными штыками. Семьдесят шагов, пятьдесят. Испанские стрелки зажимали пули во рту, стреляли, перезаряжали, доставали новые пули.

Заиграл горн, и из сотни глоток рванулся дикий, леденящий душу вопль:

— Да здравствует Император!

Фредерик до крови царапал шпорами бока Нуаро, но конь и сам уже не чувствовал узды. Он летел стрелой, вытянув шею, ничего не видя перед собой, обезумев, как его всадник Вокруг скакало все больше лошадей с пустыми седлами. Тридцать шагов.

Весь мир превратился в последний короткий отрезок между ним и рассыпавшими смертоносные искры мушкетами. Фредерик больше не прятался от пуль, бесстрашно выпрямив спину. Словно во сне, он видел, как второй ряд испанцев вразнобой поднимает мушкеты, как одни солдаты целятся, не прекращая заряжать, а другие не успевают вытащить из стволов шомпола. Десять шагов.

Офицер в зеленом мундире выкрикнул какой-то приказ, но его голос потонул в шуме битвы. Разрядив в испанца свой пистолет, Фредерик засунул его обратно в кобуру и, насколько возможно вытянувшись в седле, поднял саблю. Новый залп наполнил все вокруг вспышками, дымом, криками, кровью и грязью. Фредерик не понимал, ранили его или нет, он видел только, что Нуаро мчит его прямо на штыки. Врезавшись в неприятельский строй, юноша поднял коня на дыбы и, с размаху опустившись, с безумным криком нанес удар — яростный, слепой, смертоносный. Голова, рассеченная пополам до самой нижней челюсти, раненые в грязи, под копытами лошадей, кровь на лезвии сабли, хлюпанье человеческой плоти, в которую врезается клинок, безумный танец Нуаро, рубящий вслепую гусар, окровавленное лицо, испуганное ржание лошадей, потерявших всадников, крики, звон клинков, выстрелы, вспышки, дым, стоны, лошадиные ноги в распоротых животах, внутренности, намотанные на копыта, резать, колоть, кусать, вопить.

Эскадрон разметал испанцев, но инстинкт гнал коней и всадников дальше. Опомнившись, Фредерик обнаружил, что правая рука намертво сжала саблю, а вражеские позиции остались позади. Трубач сыграл построение для новой атаки, и гусары возвращались назад, задерживаясь, чтобы проверить сбрую коней после бешеной скачки. Фредерик выпустил саблю, чтобы она болталась на запястье, и с силой натянул повод, так что Нуаро почти до земли изогнул шею. Сердце рвалось из груди, затылок онемел от адской боли, кровь неумолимо стучала в висках, и все же он снова пришпорил коня и поскакал к орлу.

Правая рука майора Берре безвольно висела, перебитая пулей. Он был очень бледен, но оставался в седле, держа саблю в левой руке, а поводья зубами. Единственный глаз ротмистра горел, будто раскаленный уголек. Уцелевший Домбровский, невозмутимый, словно это была не атака, а учебные маневры, подъехал к своему командиру, чтобы принять командование.

— Первый эскадрон Четвертого гусарского!.. Вперед! В атаку!

Прежде чем эскадрон вновь ринулся в атаку, Фредерик успел найти глазами де Бурмона и убедиться, что его друг жив, только потерял в бою шапку и разодрал доломан. Кони вновь ускоряли бег, копыта звучали в такт, и гусары плотнее сжимали ряды, летя на неприятельский строй. Дождь совсем разошелся, и кони вязли в грязи, обдавая всадников, скакавших следом, черными брызгами. Фредерик, жестоко пришпоривая Нуаро, занял свое место слева, во главе второй линии. Юноша с удивлением заметил, что рядом нет ни одного офицера, и тут же вспомнил, как оглушенный взрывом конь Филиппо летел куда-то без седока.

Перед испанским строем образовалась целая гора из человеческих и конских трупов. Ряды врагов сильно поредели, и все же те продолжали стрелять. Конь подпоручика Блондуа вдруг дернул головой, сделал несколько шагов, припадая на передние ноги, и сбросил седока. От эскадрона тотчас отделился светловолосый гусар с непокрытой головой и выхватил штандарт из рук знаменосца, прежде чем тот рухнул на землю. Это был де Бурмон. Ощутив внезапный холод в груди, Фредерик что было сил закричал:

— Да здравствует Император! — и его клич с готовностью подхватил весь эскадрон.

До неприятеля оставалось не больше пятидесяти шагов, но густой туман позволял разглядеть лишь неясные очертания неприятельского строя. Что-то горячее стремительно скользнуло по щеке Фредерика, зазвенел медный ремень кольбака. Нуаро перепрыгнул мертвого коня, придавившего своего седока. Туман прошивали россыпи искр. Юноша прижался к шее Нуаро, чтобы спастись от свинцового дождя, но, спустя несколько мгновений, снова выпрямился, невредимый, чувствуя лишь мучительную сухость во рту и дрожь во всем теле. Сжав зубы и просунув ноги поглубже в стремена, он принялся рубить направо и налево, отбиваясь от алчущих его крови штыков.

Он дрался за собственную жизнь. Дрался со всей силой, со всей энергией своих девятнадцати лет, и правая рука его вскоре утратила чувствительность, стала будто чужая. Он нападал и отступал, колол и наносил удары, рубил руки, пытавшиеся стащить его с седла, продирался сквозь лабиринт из грязи, свинца, стали, крови и пороха. Он кричал от страха и возбуждения, пока горло не превратилось в сплошную рану. И снова, очнувшись, обнаружил себя вдалеке от сражения, в чистом поле, под проливным дождем, среди лошадей, потерявших всадников. Фредерик ощупал себя и почувствовал острый всплеск радости, увидев, что остался цел, без единой царапины. Только на правой щеке была кровь.

Медный голос горна снова звал эскадрон под орла. Подтянув поводья, Фредерик усмирил коня. Вокруг бродили осиротевшие лошади, раненые, завидев юношу, тянули к нему руки, прося о помощи. Фредерик поднес к глазам саблю, которую заточил всего несколько часов назад: теперь клинок покрылся зазубринами, на лезвии запеклась кровь, налипли чьи-то волосы и кусочки мозга. Молодой человек с отвращением вытер саблю о собственные штаны и бросился догонять товарищей.