Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 35

Он с минуту смотрел на маленького негра, потом сделал над собой усилие и заговорил:

— Сыграем в та-те-ти, хочешь?

— Ладно! — радостно согласился Минго.

И, взяв лист бумаги, принялся чертить на нем расходящиеся лучами линии для игры в та-те-ти.

Валентин почувствовал огромную радость. Его охватил такой восторг, словно тысячи светлых огоньков зажглись у него в душе. Он ведь боялся, что Минго откажется, боялся почувствовать себя униженным его отказом. Но Минго оказался таким добрым, таким незлопамятным, готовым забыть все на свете, для того чтобы сохранить друга… Валентину захотелось хоть чем-нибудь отплатить маленькому негру за этот благородный поступок.

— Я очень сильный! — сказал он. — Видишь? Дома, когда еще мама была жива, я учился гимнастике, ко мне специальный учитель ходил. Видишь? — Он ударил кулаком по крышке парты. — Если тебя кто-нибудь из мальчишек захочет поколотить… Видишь? Р-раз!.. Тебя собирается кто-нибудь бить?

— Нет!

— Хорошо. Но если кто-нибудь соберется, я тебя буду защищать. Я как ударю — кровь из носу! Видишь? Р-раз!..

Минго радостно смотрел на друга, и милое его личико освещалось сверкающей белозубой улыбкой, а большие, добрые глаза с ослепительными белками излучали ясный, ласковый свет.

Валентин оторвал обложку от своей тетради, вырвал из нее чистый листок и быстро нервными пальцами принялся скручивать шарики для игры в та-те-ти: три белых и три красных.

НИ КО И ЕГО ДЕДУШКА

Старый Гайтан вошел в каморку, подпрыгивая от радости. У стола, тесно прижавшись друг к другу, сидели за миской с макаронами его дочь и пятеро внучат. Он весело крикнул:

— Ура!

Четверо малышей подняли шум и возню. Они хором кричали:

— Иди к нам, дедушка, иди к нам!..

И, потеснившись, освободили для старика место за столом.

Присутствие дедушки, с его всегда улыбающимся лицом, полным веселых морщинок, с его живым, простодушным нравом, приводило внучат в восторженное настроение. Старик вытащил из кармана кулечек с конфетами:

— Сегодня я сяду рядом с Нико.

Николас, или попросту Нико, был старшим сыном в семье. Ему уже исполнилось тринадцать лет. Он был молчалив, даже немного мрачен — точь-в-точь, как его мать.

Дедушка сел рядом с Нико и обнял его:

— Знаешь, почему я сел рядом с тобой?.. Потому что у меня есть для тебя хорошая новость: я нашел тебе работу!

— О! — воскликнула мать, и ее увядшее лицо вспыхнуло, словно внезапная радость снова окрасила его ярким отблеском юности.

— Хорошо, — серьезно отозвался Нико. — А где?

— В том же доме, где служу я, у моего хозяина. Там ты будешь жить и получать двадцать песо в месяц. Да еще кормить тебя будут… Вот видишь! — обратился он к дочери. — Неплохо, а? Этого почти хватит, чтобы платить каждый месяц за комнату. К тому же его оденут в форму, и так он лучше свою одежду сбережет. А сеньор обязательно даст ему что-нибудь из своего старого платья. Он добрый. У него есть свои недостатки, но он не жадный, нельзя сказать…

Нико что-то пробурчал себе под нос. Никто не расслышал.

Но мать и дедушка разом запротестовали:

— Ты еще недоволен?

— Пусть уж лучше он ничего мне не дает!

— Тебе трудно угодить!

— Нет, он хочет, чтобы хозяин дарил ему вещи, ни разу не надеванные.

— Между прочим, вещи, которые он считает старыми и дарит слугам, на самом деле новехонькие. Помнишь, какое он мне в прошлом месяце пальто подарил?

— С иголочки. Мы его за двадцать песо продали. А чтоб старьевщик дал двадцать песо!..

— Хватит разговоров! — радостно воскликнул дедушка, наливая в стакан вина. — Выпьем за Нико — он у нас теперь работник! Да здравствует Нико! Ура!

— Ура! Ура! — нестройным хором подхватили четверо малышей, мигом заразившись буйной веселостью дедушки.

Нико улыбнулся. Мать поцеловала его в лоб и расплакалась.

— Что ты плачешь, дочка? Надо смеяться, а не плакать.

— Если бы Хуан его видел! Хуан всегда мне говорил: «Нико уже взрослый, скоро он тебе помогать будет». Он утешался этой мыслью в последние дни своей жизни…

И она обняла сына.

— А, вот как! — вскричал дедушка. — Ты, значит, плачешь от радости? Бедная ты моя дочурка! От горя — плачет, от радости — плачет… Ты только и умеешь, что плакать… Эй, ребята, а ну давайте посмеемся!

И дедушка громко захохотал. Четверо малышей вторили ему: «Ха, ха, ха, ха!» — замирая от восторга.

— Ну ладно, Нико, — сказал дедушка старшему внуку, — кончай обедать и одевайся.

— А чего ж мне одеваться? Надел шапку — и готов. Ведь штаны и куртка у меня одни.

— Сеньор, — сказал старик, входя в кабинет хозяина, — вот тут я внука привел.

— Какого внука?

— Которого вы обещали взять помощником привратника.

— Ах, да! А я было уже забыл. Пусть войдет.

Старик приоткрыл дверь в прихожую, где мальчик стоял и ждал, смущенно вертя в руках шапку и глядя в землю.

— Нико, входи…

И Нико оказался перед хозяином, который что-то писал на большом листе бумаги. Мальчик пробормотал:

— Добрый день!

Но, наверно, он сказал это очень тихо, потому что хозяин не ответил и продолжал писать.

Нико и дедушка стоя ждали. Нико рассматривал хозяина: он был еще довольно молод, хотя лысина, ранние морщины и землистый цвет лица старили его. Какой худой! А руки как у мертвеца. Мальчику стало страшно, когда он взглянул на эти руки. Наконец хозяин подписал бумагу, промакнул ее и посмотрел на мальчика. Потом сделал презрительную гримасу и обратился к старику:

— Ну ты, старый хрыч, это и есть твой внук, о котором ты мне столько говорил?

— Да, сеньор.

— И он на что-нибудь годен, а?

— Ну как же, сеньор! Первые-то дни он, может, будет немножко неловок, ведь бедняжка никогда по коврам не ходил. Но вот увидите, сеньор, он привыкнет, а как привыкнет…

— Ну, ну, хватит! Заткни клюв, а то будешь тут каркать целый день. Тебе бы на аукционе работать, цены выкрикивать.

— Хорошо, сеньор, — ответил дедушка, склонившись в почтительном поклоне, и, отступив на шаг назад, заискивающе улыбаясь, ждал.

Хозяин надписал конверт, положил в него письмо и протянул дедушке:

— Возьми. Наклей марку и брось в ящик.

— Хорошо, сеньор. — Старик снова низко поклонился и направился к выходу.

— Эй, ты, подожди! Потом отправишь… Поговорим насчет мальчишки. — Он указал на Нико. — Не знаю, брать его или нет.

Старик принялся умолять:

— Возьмите его, сеньор! Пожалуйста, возьмите! Ведь дома еще четверо остались, мал мала меньше, А мать целый день сидит за иглой, чтобы всех прокормить. Возьмите его, сеньор. Я вас на коленях умоляю! Вы благородное дело сделаете, сеньор…

— Ух, надоел! Замолчи!

— Хорошо, сеньор.

Растерянный и дрожащий, Нико наблюдал эту дикую сцену. Возмущение и гнев душили его. Мысли путались. Он понял, что дедушка унижается перед этим человеком, который называет его на «ты» и обращается с ним как с собакой.

Он не знал, что делать. Слезы жгли ему глаза. Горло стеснило, словно он проглотил кость. Он с удовольствием бросился бы бежать куда глаза глядят, только бы оказаться где-нибудь подальше от этого гадкого человека, который так обижал его любимого дедушку. Но он вспомнил слова старика: «Ведь дома еще четверо остались, мал мала меньше. А мать целый день сидит за иглой, чтобы всех прокормить…» Он словно наяву увидел перед собой мать, склонившуюся над швейной машиной, и десятилетнюю сестренку Росину, готовящую жалкий обед на всю семью, для того чтобы матери ни на минуту не приходилось отрываться от работы. А он? Что он задумал?.. Он сделал над собой усилие: придется покориться. С трудом заставил он себя взглянуть на хозяина, обращавшегося к нему:

— А ну, молодчик, подойди!.. Да какой ты грязный! Разве V вас в трущобе нет воды?

Что?

— Как тебя зовут?

— Меня?