Люди легенд

…Возвратился из Москвы командный состав партизанских отрядов. Командующий объединенными отрядами Д. В. Емлютин горячо поздравил комиссара с боевыми успехами и, улыбаясь, протянул газету:

— Читай, Алексей Дмитриевич.

На первой полосе был опубликован Указ о присвоении звания Героя Советского Союза группе особо отличившихся партизан. Среди удостоенных высокого звания А. Д. Бондаренко увидел и свою фамилию.

После освобождения Брянщины Алексей Дмитриевич Бондаренко работал первым секретарем Брянского обкома партии, все силы отдавая восстановлению разрушенного войной хозяйства…

Более двух десятилетий прошло с тех пор, как брянская земля очищена от гитлеровских захватчиков. Все дальше и дальше уходят от нас годы Великой Отечественной войны. Многих героев уже нет в живых, умер в 1956 году на посту секретаря Тамбовского обкома партии Алексей Дмитриевич Бондаренко. Однако пройдут многие и многие годы, но не померкнут, не потускнеют прекрасные, благородные черты тех, кто с оружием в руках в глубоком вражеском тылу защищал честь, свободу и независимость нашей любимой социалистической Отчизны,

Г. Зиманас, бывший первый секретарь Южного подпольного обкома КП Литвы

НАВСТРЕЧУ ОПАСНОСТЯМ

Существует одна распространенная фотография Губертаса Борисы. С нее делают все портреты. Худощавый молодой человек, правильные черты лица, но глаза глядят грустно и даже несколько подавленно, в них как бы затаилась какая‑то тоска, глубокая боль. Родные не знают, когда была сделана эта фотография. Я запомнил его совсем другим. Когда раскрылась дверь нашей землянки, в нее вошел приветливый юноша с серьезным лицом. Чуть заметная, сдержанная улыбка очень украшала его лицо. Он совершенно спокойно стал рассказывать, что его привело к нам. Я внимательно слушал. В тылу врага человек невольно становится подозрительным, и, слушая, я вглядывался в собеседника.

Он не мог, конечно, не чувствовать, что партизаны его подозревают или во всяком случае не вполне уверены, что он тот, за кого себя выдает. С первых же слов он назвал свою настоящую фамилию и кличку, открыто сказал название своей группы, свое задание, кто его послал. Прошло несколько минут, и я почувствовал, что мне совершенно не хочется его в чем‑либо подозревать или не доверять ему. Сразу создалась какая‑то прочная уверенность, что человек говорит правду, что он ничего не утаивает и ему нечего утаивать.

Он был послан в тыл тогдашним Наркоматом внутренних дел. В пути летчики заблудились и сбросили его с группой, правда, над Литвой, но совсем в другом месте, чем полагалось. Трудно было сориентироваться и узнать, куда они попали, ибо они боялись выдать себя расспросами. Наконец им удалось установить, что сбросили их около города Алитус, что им надо идти еще около 150 километров до места назначения. Каков будет путь? Как удастся пройти? Часть груза решили спрятать, чтобы идти налегке. Закопали все, что мешало бы продвигаться быстро, в том числе и запасы питания для рации.

В Каунас пришли благополучно, устроились. У Губертаса в Каунасе проживал брат Витаутас, но он ушел вместе с Красной Армией. Губертас не решился пойти к его жене. Он встретил знакомого шофера из Утены и остановился у него. Попросил послать жену брата Витаутаса к старшему брату Бронюсу, который в это время скрывался около Утены у своего дяди, зажиточного крестьянина, под видом батрака. Брат Бронюс сразу же приехал в Каунас, снял комнату. Но вот беда — связаться с Москвой по рации никак не удавалось. Сначала думали, что в городе много помех. Поехали в Утену, в деревню к дяде, пытались там связаться, подняли громадную антенну, ничего не получалось.

— А может быть, ваша рация была неисправна?

И так думали, решили рацию проверить. Нашли хорошего инженера. Он не был в партии, но помочь не отказался. Проверил всю рацию досконально, не обнаружил никаких неисправностей.

— Тогда почему вам не удалось связаться?

— Мы хорошо слышали, как нас вызывали. Но, кроме позывных, ничего не слышали. А в последнее время и позывные пропали. Честно говоря, я думаю, что нас подозревают. Мы рассказали о наших злоключениях при приземлении, рассказали, что наше питание для рации пропало (мы потом не могли найти того места, где закопали батареи), что мы купили новое питание. Очевидно, кто‑то подумал, что у нас связь с врагом. А может быть, нас не слышат по техническим причинам, кто его знает…

Он на минуту задумался, лицо его стало озабоченным. Было нетрудно видеть, что он тяжело переживает неудачу.

— А время‑то ведь идет… Кое‑что мы делаем, но без связи работать очень трудно… У нас немало ценных сведений, из‑за которых мы вообще приехали сюда, а передать их нельзя. А может быть, действительно нам не доверяют?

Я пытался разуверить его. Дело в том, что мы уже знали, что некоторые наши рации, в особенности их первые модели, были чересчур слабы и не годились для связи с далеким тылом.

Но его было трудно убедить.

— У меня к вам просьба, — сказал он, — попытайтесь связать нас с центром. Передайте по вашей рации, что мы остались без связи, но стремимся по мере своих возможностей выполнять свой долг. Нам трудно. А может быть, было бы целесообразно, чтобы мы перешли работать в ведение ЦК КП Литвы и Литовского штаба партизанского движения?

Долго еще беседовали мы в этот вечер. Губертас Бориса подробно рассказал о своей работе. Он сумел создать большой актив, втянул в работу обоих своих братьев — старшего Бронюса и младшего Владаса. Кроме того, он установил связь со многими бывшими своими друзьями — комсомольцами. Ему удалось проникнуть в некоторые вражеские учреждения, где у него сейчас имеются свои люди. Он акклиматизировался, имеет надежные квартиры, средства для существования. Но его угнетает отсутствие связи.

— Обязательно свяжите меня с центром, — еще раз просил он, расставаясь.

На другой день мы запросили по рации Москву и очень скоро получили ответ. Было указано передать Борисе, чтобы он оставался на месте и ждал дальнейших указаний. Ему была обещана помощь в самом ближайшем будущем. Мы с ним договорились, согласовали целую программу совместных дел.

Губертас уходил от нас полон сил и надежд. Сколько планов было у него! Таким он и остался в моей памяти — спокойный и смелый, приветливый, уверенный в успехе, деловитый и стойкий. Ни капельки сомнения или уныния нельзя было уловить в этом человеке даже при очень внимательном рассмотрении. Весь натянутый, как стальная пружина, он был вместе с тем прост и обаятелен. Мы договорились о встрече, о скорой встрече.

— Дорогу я теперь знаю. Долго ждать не придется, мы скоро увидимся вновь. И следующая наша встреча будет более радостной, чем нынешняя, — говорил он, твердо пожимая руку.

Но этой встречи не было.

На одной из улочек города Утена стоит довольно красивый дом. Он даже как‑то выделяется среди маленьких окружающих домиков, которые стоят в садах и более похожи на деревенские, чем на городские. Улица называется именем Губертаса Борисы, а дом построен его отцом — Иокубасом Борисой. Своеобразный человек был Иокубас Бориса. Сын крестьянина–бедняка, он рано ушел из дому на заработки. Был он камердинером у богатого барина, ездил с ним за границу, долгое время жил в Швейцарии и по возвращении домой удивлял утенских гимназисток знанием французского языка.

Грянула революция. Хозяйство отца Иокубаса Борисы составляло всего 8 гектаров, и трем сыновьям нечего было в нем делать. Оставил он хозяйство младшему брату, а сам пошел батрачить. Вскоре женился, с трудом обзавелся домом в Утене.

Жизнь складывалась тяжело. Неудачи буквально преследовали Иокубаса. Быстро надломилось здоровье жены. Она умерла, оставив четырех сыновей, старшему было всего 10 лет.

Через четыре года Иокубас женился вторично.

Розалия Пранцкунайте по–настоящему заменила детям Борисы мать. Они звали ее матерью, и действительно она вырастила и воспитала их. Она и поныне живет в старом доме Иокубаса Борисы. Ей 82 года, но она еще все хорошо помнит и много интересного может рассказать.