Люди легенд

Первую диверсию Гриша совершил на железной дороге Гомель — Бахмач. Вместе с ним в этой диверсии принимали участие еще двое партизан — Иван Полищук и Петр Романов…

К вечеру партизанская кобыла Машка привезла будущих диверсантов к деревне Величковке. Здесь у Гриши была знакомая жительница.

Хозяин — отец учительницы, симпатичный, веселый дед Макар — охотно рассказывал о месте, которое интересовало партизан.

— Ого еще какой мост, — поглаживая роскошные белые усы, распространялся дед Макар. — А для меня так вдвойне знаменитый. До революции, когда еще молодым был, так нашел возле того моста кошелек с двадцатью карбованцами… Ох и выпили же мы тогда с товарищами, ох и выпили же!.. Только вот оно какое дело, хлопцы, — добавил дед, понижая голос. — Больно уж охраняется тот мост. Днем и ночью часовые ходят, будь они прокляты!..

— Ладно, ладно, диду, — усмехнулся Балицкий. — 3 ранку пойдем побачим на твой мост. Глядишь и еще двадцатку найдем. Да и погуляем!

На рассвете собрались в дорогу. Дед Макар отправился проводником. Усевшись на передок тачанки, он погонял Машку.

Всходило солнце, когда партизаны пересекли картофельное поле и остановились в зарослях кустарника. Дед Макар по–хозяйски принялся распрягать Машку. Невдалеке виднелись ажурные формы моста на четырех железобетонных быках. С обеих его сторон расхаживали часовые, а метров за триста стоял кирпичный домик, возле которого умывались голые до пояса солдаты.

К счастью, на поле вышло несколько девчат копать картофель. Григорий предложил помочь. Девушки с радостью приняли в свою компанию трех рослых парней, вручили им лопаты, и работа закипела…

Вспоминая нынче об этом, Григорий Васильевич Балицкий усмехается. Подобное нарушение всех партизанских правил могло дорого обойтись. Что и говорить — картина: три партизана, сложив оружие на траву, копают бульбу, перебрасываются шутками–прибаутками с девчатами. Дед Макар печет ее на костре. Мирно пощипывает траву стреноженная Машка. А совсем рядом разгуливают вооруженные гитлеровские солдаты. Только малым партизанским опытом да еще тем, что гитлеровцы той первой военной осенью еще были мало пуганы, можно объяснить, что партизаны решались на такое безрассудство и что все обошлось благополучно…

Разумеется, партизаны даром времени не теряли, подсчитали солдат, присмотрели подходы… Гарнизон состоял примерно из двадцати гитлеровцев. Были замечены две пулеметные точки возле домика. Возле моста виднелась колючая проволока. Подползти можно только возле насыпи, мимо часового… Конечно, нужно выбрать момент, когда он перейдет на правую сторону полотна, где стоит каменный домик.

После обеда ребята развезли картошку по домам девчат, заехали за зарядами взрывчатки, которую припрятали в клуне деда Макара, а вечером двинулись назад к мосту. Деда хотели оставить, но он запротестовал.

— Да як же я пропущу такой эпизод в своей жизни? Я — старый щорсовец? Я партизанил, когда вы еще под стол пешком пройти не могли!.. Да и с дороги без меня как пить дать собьетесь. По рукам Грицько?

— Ну, коли так, по рукам! — усмехнулся Балицкий.

Как только стемнело, полил дождь. Ни зги не видно. Все благоприятствовало задуманному делу… Впрочем, в кромешной темноте ничего не стоило сбиться с дороги. Хорошо еще, что дед Макар и впрямь знал округу как свои пять пальцев…

— Тпру… Приехали, — сказал наконец дед. — Вылезай потихоньку!

Балицкий соскочил на землю, пригляделся. Что‑то слабенько светилось впереди. «Да это же окно того самого кирпичного домика, в котором расположился гарнизон! — сообразил Балицкий. — Плохо прикрыли, вот и пробивает!..»

Балицкий и Петро Романов нащупали на повозке заряды, распихали по карманам бикфордов шнур, запалы, проверили, сухие ли спички.

— Ну, пошли!.. — спокойно скомандовал Балицкий. — Тихо!..

Сгибаясь под тяжестью зарядов, Балицкий и Романов двинулись к месту, ориентируясь на светящуюся цель в окне. Позади с карабином наперевес шла стрелковая поддержка — Иван Полищук. Дойдя до насыпи, Гриша и Петро поползли, осторожно волоча за собой заряды. Вот они уже у моста. Сквозь шум дождя донеслись мерные шаги невидимого часового.

Партизаны торопливо привязали заряды. Накрылись фуфайками, подожгли шнуры… Есть!.. Слабое шипение возвестило, что шнуры горят.

— Отходим! — прошептал Балицкий. Он хотел было приподняться, но… ноги одеревенели, не слушаются, будто чужие. Дернулся — дикая боль пронизала тело. «Судорога! Свело!»

Гриша попробовал ползти, действуя одними руками, — не выходит. Лег на бок, попытался перекатываться — опять не получается. Неужели конец?!

Да, надеяться не на что. Гриша зажмурил глаза, приготовился к взрыву, к гибели… И вдруг над ухом шепот:

— Гриша, что с тобой?..

Теплая волна омыла Гришино сердце: «Петро, друг, вернулся… Не бросил товарища!..»

— Ноги, — прошептал Балицкий. — Быстрей!..

Петя встал во весь рост, подхватил Гришу, вытащил его из‑под моста, и вместе свалились с насыпи в канаву, царапая лица и набивая шишки. Тут же страшный взрыв потряс землю. За ним другой. Заскрежетало железо. Громко всплеснули падающие фермы. И, может, от взрыва, может, от сотрясения ноги у Гриши отошли. Балицкий, за ним Петр вскочили, пригибаясь, побежали вдоль насыпи, к подводе. А от домика уже поднимались ракеты, освещая все вокруг белым, неживым светом. По мосту ударили пулеметы.

Хлопцы кинулись на подводу, где их уже ждал Ваня Полищук, и дед Макар погнал Машку вскачь.

— Ну, как, диду, — спросил, отдышавшись Гриша. — Как тебе сподобились наши двадцать карбованцев?

— Молодцы, хлопцы, ох и молодцы, — обрадованно отвечал дед. — Желаю вам таких карбованцев побольше на вашем партизанском шляху!

— Почин хороший, — подхватил Петро Романов.

Так оно и вышло: в скором времени Балицкий подорвал около Мены еще два вражеских склада с боеприпасами. А в начале мая 1942 года совершил диверсию, эхо которой отдалось и в Берлине и заставило гитлеровское командование бросить против черниговских партизан крупные силы…

Двадцать человек — диверсионная группа под руководством Балицкого — выстроились перед штабной палаткой.

Командир соединения, секретарь подпольного обкома партии Алексей Федорович Федоров, не спеша прошелся взад–вперед вдоль строя.

— Знаете, на какое дело идете? — спросил он, потрогав рукой заросший подбородок. — Так вот — эшелончик выбирайте повесомей. Из тех, что идут к фронту… Оружие, боеприпасы, технику — вот что надо рвать. На порожняк взрывчатку переводить запрещаю. Имейте в виду!

В сторонке от штабной палатки сгрудилась кучка девчат-партизанок. В строю диверсионной группы есть у этих девчат возлюбленные. И тревожно сжимается девичье сердце: вернется ли любимый? А может, только расщепленный приклад или пробитую пулей шапку принесут и молча положат у костра оставшиеся в живых товарищи…

Стоит среди девчат и Маруся Товстенко…

Балицкий неприметно махнул Марусе рукой и улыбнулся. Потом громко скомандовал.

— Шаго–ом марш!..

Отойдя километра два от лагеря, Балицкий остановил группу, рассадил людей в кружок, сделал многозначительную паузу и спросил:

— Вы, хлопцы, скажите мне откровенно: никому не страшно? Никто не боится на железку идти?..

Балицкий обвел взглядом круг сидящих.

— Если кто боится, пусть скажет прямо. Отпущу назад, и ничего ему не будет… Но уж если кто‑нибудь струсит у железки — пусть спуску не ждет… Ну так что — нет желающих возвратиться?..

Желающих не нашлось, и группа продолжала путь.

«Глухой ночью подошли к большому селу Камень, лежащему в нескольких километрах от железной дороги. Проводник Панков, прихватив с собою еще одного партизана, сходил в Камень на разведку и, вернувшись назад, доложил, что движение поездов происходит только в светлое время. Для охраны железной дороги немцы мобилизовали местных жителей, которые, заметив посторонних людей, должны бить железной палкой о рельс и вызывать охрану. Заодно Панков разузнал расположение постов и время прохода патрулей.