Маршал Блюхер

А после завтрака Вася познакомился со многими новыми «делами», которые нужно было выполнять быстро и точно. Об этом постоянно напоминал хозяин, его братья, приказчики, лотошники, коробейники. Вася только и слышал:

— Живей, живей, пошевеливайся, размазня!

— Пулей лети! Ворона!

— Смотри, одна нога здесь, другая — там.

Купец Яков Клочков имел несколько магазинов на Холщевой линии Мариинского рынка и на Сенном. Его компаньонами были братья Федор и Георгий, которые тоже занимались мануфактурно–галантерейной торговлей и владели магазинами на Витебской улице и Загородном проспекте. Жили братья Клочковы довольно далеко друг от друга. К вечеру у Васи разболелась голова. Он так устал, что отказался от ужина и сразу же лег спать. А в пять часов утра его подняла кухарка:

— Вставай, вставай! Наколи и принеси дровец, сыночек.

И, как вчера, все пошло установившимся чередом.

Обладая хорошей зрительной памятью, Вася довольно быстро запомнил улицы, прилегающие к Невскому проспекту. Здесь, в центре столицы, жили многие постоянные покупательницы купца Клочкова. Они редко заходили в магазин. Обычно звонили по телефону 25–80, и любезнейший, старательный Яков Герасьевич заносил заказ в толстую бухгалтерскую книгу и приказывал мальчикам разнести «пакетики» по указанным адресам.

«Магазинный мальчик» Вася Блюхер каждый день встречался с людьми, которые ничего не делают и думают лишь о том, как бы пошикарнее, побогаче одеться, удивить своих знакомых последним «криком моды», самыми изысканными и, конечно, парижскими духами и драгоценными украшениями. И как‑то перед сном не удержался, сказал своему товарищу:

— Ох, и много же в Питере бездельников! Сколько я квартир обошел, и все круглые лодыри. Не знают, куда деньги деть, швыряют налево и направо, забавляются всякими безделушками…

— А ты чаевые берешь?

Вася смутился:

— Не всегда. Стараюсь поскорей уйти.

— Вот это зря. Ты благородненького‑то не разыгрывай. Ведь это тобой заработано. Вручил товар — вынь платок, вытри физиономию. Дескать, вот как спешил, старался, употел даже. Говори «спасибо», если дают самую мелкую монету. Слышал, как Герасьевич свою шайку поучает: копейка рубль бережет. Скопишь целковый–другой — матери подарок купишь или книжку нужную приобретешь. Не теряй времени, Вася, умней. Грамотешка‑то у тебя совсем крошечная. Не стесняйся, бери мои книжки. Читай. Что не поймешь, спроси. Помогу, растолкую.

Вася ничего не сказал, но решил непременно воспользоваться дружеским советом. На купцовское жалованье рассчитывать не приходится — отец все заберет и протранжирит. А как хорошо было бы будущим летом приехать в Барщинку в новом костюме и при часах и подарить маме хромовые полусапожки и большой мягкий шерстяной платок, чтобы ей и зимой было тепло. Да и сестер и Павлика нельзя обойти, надо что‑нибудь купить для них, всех порадовать питерскими гостинцами. Да, надо копить деньги. И про книжки Петя тоже правильно сказал. Надо учиться. Хотя бы час в день. Вот Петр — самоучкой в университет готовится, до поздней ночи читает и пишет. Хороший человек, сам вызвался помогать.

И, старательно подражая своему новому и пока единственному другу, Вася купил изрядно потрепанные учебники русского языка и арифметики. Занимался ежедневно. Решал задачки, усердно выводя каждую букву, писал сочинения. Не стеснялся, словно учителю, все отдавал на проверку Петру. Даже письма в Барщинку к матери и сестрам показывал товарищу:

— Взгляни‑ка, пожалуйста, много ли я здесь поднапутал.

И тот терпеливо и тщательно выискивал ошибки, отмечал красным карандашом и требовал:

— Ошибки выпиши в тетрадку. Каждую — пять раз. Письмо перекатай начисто и покажи мне снова. И не спеши, вникай, что к чему.

И Вася вникал с предельным упорством. Не обижался, когда строгий «учитель» ставил крупные, жирные двойки и поправлял сугубо деревенские, «пошехонские» слова:

— Смотри в корень: с питерской, лощеной знатью имеешь дело, ярославец. Разговаривай с ними на городской манер, чтобы все эти барыньки не подсмеивались, не издевались над мужицким сыном. Прежде чем слово произнести, покрути его во рту, подумай, ладно ли получается. Понял?

— Это я давно понял. Еще за дверь не уйдешь, а они уже зубы скалят, потешаются. Они нас и за людей‑то не считают.

— Ишь ты! Оказывается, способен на глубокие мысли. А ты свое человеческое достоинство перед их буржуйской наглостью и подлостью не теряй. Не унижайся! Сегодня ты на побегушках, а завтра или послезавтра— мастеровой, слесарь там или токарь. Личность, знающая себе цену и умеющая постоять за себя.

— На завод меня не возьмут. Годов мало.

— Не горюй! Походишь, походишь, и примут учеником, пройдешь курс подзатыльников и будешь рабочим. А пока присматривайся к столице и учись… Это главное, Василий свет Константиныч.

— Столица, она бывает разная. На Невском одна, а на Выборгской стороне совсем другая.

— Коряво сказано, но не глупо. Правильно смотришь, в самый корень. Нам с тобой надо держаться Выборгской стороны. Скажу тебе по секрету, придет время, и Выборгская сторона наведет порядок на Невском. Свой, рабочий…

— Чудно ты говоришь… Когда это будет‑то?

Петр прищурил глаза, словно пытался рассмотреть это необыкновенное, грозовое время. Сказал неопределенно:

— Подрастешь — увидишь. Дело большое. На всех хватит…

В воскресенье 9 января 1905 года «магазинный мальчик» Вася Блюхер, помахивая нарядной коробкой, шел по Садовой к Невскому. Погода была ясной, морозной. Спешил. Хотел поскорее доставить заказ покупательнице и на обратном пути заглянуть на Литейный, в магазин Гамулина. Там продают дешевые держаные книги. Можно что‑нибудь очень нужное, полезное высмотреть. В носовом платке завязаны, чтобы не звенели, три увесистых пятака.

Вася вышел к Невскому и, удивленный, остановился— на широком проспекте было тесно, проспект переполнен людьми. По середине мостовой лениво проезжали вооруженные всадники в медных касках. Они что‑то кричали, но их никто не слушал, все спешили к Зимнему дворцу. Степенно покачивались кресты, позолоченные иконы и портреты царя. И, глядя на это бесконечное шествие, Вася вспомнил крестный ход в засушливое, голодное лето. Только в селе Георгиевском на Раменье мужиков было куда меньше, да и одеты победнее, и шли земляки тихо и смиренно, боялись пустыми разговорами разгневать господа бога. А здесь, похоже, спорят о чем‑то, но так тихо, что можно понять только отдельные, часто повторяемые слова: «он поймет», «его императорское величество примет», «государь все узнает». И было непривычно, диковато видеть худощавых бедно одетых мастеровых рядом с важными господами и дамами.

Вася постоял, отыскал в рядах идущих щель и стремительно проскочил на противоположную сторону Невского проспекта.

Хозяйки дома не оказалось. Молоденькая горничная пояснила:

— Мария Васильевна пошли на Дворцовую площадь. Говорят, к народу выйдет само императорское величество. А ты картонку‑то оставь, не бойся, передам в целости и сохранности.

— Яков Герасьич велели в собственные руки…

— Вот так и скажи своему хозяину. Не бойся. Денежки‑то ваш купец уже успел сцапать, так что иди с богом.

Вася поинтересовался, как зовут барышню, и не спеша направился на улицу. Ему показалось, что людей стало еще больше. И вроде не идут, а топчутся на месте, наверное, площадь у дворца переполнилась до отказа. А желающих увидеть царя конца края нет, весь Питер вышел на улицы. И Васе тоже захотелось побывать на Дворцовой площади. Хотя бы издалека увидеть, какой он из себя, этот царь–государь. Пробиваться сквозь плотно сомкнутые ряды было очень трудно. Ругались. Толкали. Какой‑то сердитый краснолицый толстяк стукнул по шее. Вася думал лишь о том, как бы поскорее добраться до Александровского сада. А там можно залезть на забор или дерево и все высмотреть.

Люди вздрогнули — на площади гулко грянул и тяжело прогрохотал по Невскому ружейный залп. И это грозовое, тревожное громыхание остановило огромную толпу. Вася услышал вокруг себя удивленные и встревоженные голоса: