Страница 8 из 100
В чердачном проеме сверкнуло. Пустой подъезд откликнулся громом эха. Визг отрекошетировавшей пули превратился в стеклянный звон и улетел в окно.
Выстрел ответил на выстрел и тут же над головой послышался топот убегающих ног. Нервы у вражины сдали. На всякий случай Федосей бросил вверх кепку, потом приставил лестницу, взлетел наверх.
Сквозь далекое чердачное окно лился сероватый свет, в котором чердак казался заполненным туманом.
Сероватые простыни колыхались, словно заросли водорослей под приливным течением.
Отодвигая стволом нагана сырые полотнища, чекист, осторожно наступая на сухие дубовые листья, пошел вдоль стены, ловя звук чужих шагов.
Бах!
Федосей прыгнул в сторону. Грохот выстрела в пространстве чердака походил на гром, но от него преследователю было больше пользы, чем стрелку. Стреляли издалека, не прицельно. Не раз попадавший под пули Федосей понимал разницу – когда стреляют чтоб попасть, а когда – чтоб отпугнуть.
Враг уходил. Бежал.
За простынями что-то скрипнуло, задребезжало железо, и тут же удар. Глухой, словно… Ну конечно, враг спрыгнул на землю.
Федосей обрывая веревки, рванул следом. Никуда теперь ему не деться. С двумя патронами в барабане не воевать, а только застрелиться.
Сразу за окном уступами вниз уходили крыши каких-то сараев.
На глазах Федосея беглец припустил к выходу со двора. В этот момент туда вбежал милицейский с наганом и державшийся за его спиной дядя.
«В город ему не уйти, – подумал Федосей, прыгая по крышам. Железо под ногами прогибалось, грозя не удержать на себе – Приплыл дядя…»
Только беглеца не интересовал город.
Шуганутой мышью он юркнул в сарай. Через пяток секунд в слепых окошках вспыхнул оранжевый свет, внутри что-то взревело и деревянная хибара словно взорвалась изнутри. Федосей видел это с десяти шагов. Неслышно, за затопившим дворик ревом, вылетели стекла, крыша дрогнула и, разваливаясь на куски, отлетела в сторону. Через секунду по двору прокатилась волна жара, от которого занялись доски, и на столбе пламени в небо унесся какой-то кусок темноты.
Откатившись в сторону Федосей ведя за огненным пятном наганом, пускал в небо пулю за пулей. Когда патроны кончились – обернулся.
Милицейский за его спиной крестился, зажав в кулаке наган, словно наперсный крест.
Год 1927. Март
СССР. Москва
… Броневичок скатывался по склону, плавно покачивая стволами обеих «максимов». Холодный ветер, качавший ветки редких, высоких колючек и еще более редкие метёлки сухой травы соскальзывал с толстых ребристых кожухов на промерзшую от утреннего мороза броню и попадал под колеса.
Литой резины ободья на стальных дисках наворачивали его на себя, перемешивали с подтявшим снегом, глиной и обломками веток в холодную грязь.
На все это смотрел военный с большими красными звездами на петлицах.
Весна в этом году в Подмосковье выдалась холодная, и начальник штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии Михаил Николаевич Тухачевский подумал каково сейчас красноармейцам внутри, за броней и передернул плечами. Длинная кавалерийская шинель пошла складками, и он поглубже надвинул на лоб буденовку. Холодно. Ветрено. Хорошо, хоть не шумно…
Рядом, позади, на бруствере укрепленной траншеи, лежала каска, но он не стал её надевать – артиллерийских стрельб сегодня не обещали, а к пулеметному треску он привык еще с Империалистической, когда командовал бронедевизионом таких же вот как этот красавцев.
Он поднял к глазам бинокль и броневичок превратился в броневик – стали видны заклепки и щербины от когда-то пробовавших на крепость броню пуль и осколков. Да нет. Пожалуй, не таких. Те, пожалуй, попроще были… В груди маршала поднялось теплое чувство благодарности народу и Партии, что не жалели денег, чтоб вооружить Красную Армию самой современной техникой. Там, за Западной границей, пожалуй, не было лучше. Ни у поляков, ни у французов, ни у бедных немцев…
Хотя по нынешним временам, когда наука идет вперед семимильными шагами и эти красавцы уже не Бог весть что.
Пора было начинать. Не оборачиваясь, знал, что ждут его слова, спросил:
– Что ж, Владимир Иванович, готовы?
– Я, как советский пионер, Михаил Николаевич…
– Ну тогда удивляйте меня, как обещали…
За спиной краскома, над изогнувшейся углом траншеей поднялся сложный, суставчатый контур антенны, напоминавшей те кусты, которые сейчас крушил броневик.
– Ветер?
Кто-то невидимый, скрытый в траншее бодро, радостно даже, отрапортовал.
– Девять метров в секунду, профессор. Направление – строго на северо-восток!
– Отлично… Огонь!
Началось то, за чем он приехал.
В хорошую германскую оптику видно было, как броневичок вздрогнул, чуть повернул башню, словно что-то в нем расслабилось, и сквозь холодный воздух до траншеи донесся частый грохот двух пулеметов. Маршал смотрел спокойно, ничего удивительного в этом для себя не видя. Навидался уже…
«Даже мишень не поставили, – внутренне улыбнулся он, – штатские… Куда палят?»
Глядя, как бесцельно броневик ворочает башней, поливая горизонт свинцовыми струями, он выпустил улыбку наружу.
– Не удивил, Владимир Иванович… В белый свет, как в копеечку они у тебя садят? Это многие могут… – пошутил маршал, так и не оторвав бинокля от глаз. – Эдак у нас первогодки палят. Глаза зажмурят – и палят!
Ученый не ответил.
– Сейчас к нему с гранатой подползти и все. Конец вашему чуду, Владимир Иванович, – поддел ученого маршал. – Без поддержки пехоты ему на поле боя не выстоять. Так?
– Нет. Не так, уважаемый Михаил Николаевич… Не так!
– Смотрите, – прошептал кто-то за спиной.
Маршал оглянулся и натолкнулся на хитрый профессорский взгляд.
– Смотрите! Смотрите! – подтвердил с усмешкой профессор. В голосе его сквозило обещание неожиданностей и приятных сюрпризов. – И представьте, что вокруг него собралась вражеская пехота, чтоб гранату кинуть… Окружает его, окружает…
Застывший броневичок в один миг окутался дымом, словно враг-невидимка добрался-таки до него и сунул гранату в мотор.
Только не дым это был и не пар… Облако отсюда выглядело зеленоватым. Оно расплывалось в воздухе, словно капля краски в воде и, прижимаясь к земле, текло вширь, поднимаясь выше колес.
– Что это? – уже догадываясь об ответе, спросил Тухачевский. Навидался он таких облаков, когда Антоновщину выводил в тамбовских лесах.
– Мотоброневагон «Ураган». Помните, восемь месяцев назад я на совещании у товарища Ворошилова обещал? Так вот он!
Газ растекался. Он оказался тяжелее воздуха и ник к земле, оплетая щупальцами кусты и травы. Кольцо вокруг броневика стремительно расширялось и отсюда казалось, что оно движется вширь быстрее, чем мог бы бежать человек.
Взревев мотором, газовый монстр развернулся и, словно катер, выставляющий дымовую завесу, прокатился несколько десятков метров вдоль горизонта, поливая полигон свинцовыми струями.
– Экипаж в противогазах?
– В том-то и штука, что нет, – весело ответил профессор. Ветер рвал волосы из-под шляпы. – В том-то и штука…
– Как это «нет»? – ахнул военный. – Как это «нет»?
Он спрыгнул с бруствера вниз, встал перед улыбающимся профессором и, перекрывая грохот пулеметов скомандовал:
– Немедленно прекратить! Кто вам дал право так людьми рисковать?
Он хотел сказать что-то еще, но сдержался, сообразив, что что-то не так.
Ученый с усмешкой поднял руку, останавливая поток грозных слов, и закончил начатую фразу.
– То-то и оно, что нет там никакого экипажа, Михаил Николаевич!
Тухачевский замолчал. Потом бросил взгляд на стальные стержни, что торчали над траншей за спиной профессора, и слегка кивнул, запоздало подумав, что ждать чего-то другого от Отдела Волнового Управления не стоило. Конечно, нет экипажа… Владимир Иванович, поняв, что маршал догадался и сам соглашаясь, качнул головой.