Страница 9 из 50
Во всех этих историях Тайсона можно было скорее пожалеть, но потом скандалы с его участием приобрели совершенно иной характер. Началось все 28 июня 1997 года с откусывания Холифилду куска уха во время матча-реванша. Эта история обошлась Тайсону в полтора года дисквалификации. Затем была крайне некрасивая история с избиением двух пожилых автомобилистов после мелкого дорожного инцидента: итог – три с половиной месяца тюремного заключения. Потом было еще много мелочей в том же высоком духе, а закончилось все тем, что в январе 2002 года на пресс-конференции, посвященной предстоявшему матчу Тайсона с Ленноксом Льюисом, случилась драка, которую, возможно невольно, спровоцировал сам Майк. Он укусил Льюиса за ногу, а потом, держа себя за гениталии, рассказал представителям прессы, кто они такие и что он с ними сделает с помощью удерживаемых органов, не разбирая пола и возраста.
После этого он ушел от нас и в качестве скандалиста.
И остался только человек.
Нормальный человек, у которого было ненормальное детство. Который прятался от старшего брата за холодильником. У которого на его глазах за кражу голубей повесили дружка и которого бы повесили самого, если бы у убийц было время. Который до одиннадцати лет патологически не умел защищаться, а потом в одну секунду научился, когда какой-то подонок оторвал голову его любимому голубю.
У него сложилось мировосприятие жертвы, на которую весь мир вышел на охоту, и он сопротивлялся этому миру, как мог. Еще на заре своей карьеры он как-то сказал, что хотел бы так ударить в кончик носа своему противнику, чтобы кость ушла в мозг. Только он, наверное, имел в виду не противника на ринге, а весь мир, который он ненавидел, потому что был уверен, что тот ненавидит его.
8 июня 2002 года Леннокс Льюис избил Железного Майка, и что-то в Тайсоне сломалось. Как будто Льюис своими восьмьюдесятью шестью нокаутирующими ударами выбил из него тот страх перед миром, который испытывал на самом деле не такой уж железный Майк.
После боя Тайсон стоял перед своим победителем и его матерью в согбенной позе и извинялся за все свои грехи. Никто не заставлял его это делать. Никто не дергал его за язык. Он извинялся, потому что у него была потребность извиниться. Потому что нужно было как-то оправдаться – перед людьми и перед самим собой.
После своего следующего боя, с Клиффом Этьеном, которого он в марте 2003 года нокаутировал в первом раунде, Тайсон сказал: «Мне кое с чем нужно разобраться. У меня душа болит, и я борюсь с сильными демонами». Это уже был совсем новый Тайсон. Раньше, как классический герой русского шансона, он искал виноватых только вокруг себя. Теперь он понимал, что главная проблема кроется в нем самом. Ну а после поражения Макбрайду Тайсон говорил так, как еще никогда в жизни.
Дадим слово ему самому, без всяких ремарок, даже если не всегда понятно, что он хотел сказать, потому что чувство важнее, чем слова, и не нуждается в комментариях.
В твоей жизни наступает время, когда тебе уже больше неохота заниматься этим делом (боксом. – Прим. А. Б.). Наступило время молодых. Я был так рад, что это все закончилось. Я так долго этим занимался. Я жил в каком-то мелочном мире и больше не могу этого вынести. Это все равно, что жить в том месте, где нет никакой справедливости.
Я не тот человек, которого вы все жалеете. Я не хочу, чтобы люди брали с меня пример. Я знаю, кто я такой. В своей жизни я делал вещи, которыми я совсем не горжусь. Я не хочу, чтобы кто-то брал с меня пример. Я человек, который живет один, сам по себе. Люди думают, что они знают меня, но они меня не знают.
Я не слишком хороший отец. Я добрый и щедрый со своими детьми, но я не буду говорить, что я хороший отец. Я должен что-то сделать для мира, и я должен учить их быть полезными для мира. Смысл нашей жизни в том, чтобы приносить что-то в мир. Что-то такое, что сделает этот мир лучше. То, что приносил в него я, делало его хуже.
Моя жизнь вызывает у меня странное чувство. Я больше не агрессивный человек, а вся моя репутация была построена на крайней агрессии. Я сейчас не очень понимаю, как с этим жить. Я даже больше в стрип-клубы не хожу. Иногда я не знаю, кто я такой. Но я не тот человек, которым был. Я не ангел или что-то в этом роде. Иногда я бываю похотливым. Я просто хочу найти какое-то равновесие в жизни.
Я больше незнаком с этим парнем. С тем парнем, который жил в восемьдесят шестом и в восемьдесят седьмом. Я не имею никакого отношения к тому парню, который сказал: «Я самый лучший боец, которого сделал Бог». Я не имею никакого отношения к тому парню, который сказал, что хочет забить противнику его нос в мозг. Я просто не знаю этого парня. Я не знаю, кто он такой. Я не знаю, откуда он взялся.
Мог ли кто-то двадцать лет назад представить, что Тайсон так закончит свою боевую карьеру? Вряд ли, но, так или иначе, а он стал частью нашей жизни.
И мы бы хотели его время от времени видеть, хотя бы для того, чтобы знать, что у него все в порядке. Именно так: раньше все с нетерпением ждали от Майка новых скандалов, какого-то еще невиданного хамства, совершенно безумных выходок, типа откусывания Холифилду куска уха или Льюису куска ноги, а теперь мы хотим знать, что у него все в порядке.
Мы же, в конце концов, не звери, хотя, глядя на нас, сходящих с ума от удовольствия при виде сходящего с ума Железного Майка, и могло показаться иначе. Тайсон не наша живая игрушка, а живой человек. И, кажется, совсем неплохой человек.
Когда я только начинал работать в «СЭ», заместитель главного редактора и мой друг Владимир Гескин учил меня «закольцовывать», то есть в конце материала как бы возвращаться к чему-то сказанному в начале. Сейчас я с некоторым удивлением обнаружил, что эта статья, последняя из отобранных о Тайсоне, заканчивается тем, о чем говорилось в первой: о нас, зрителях, которые «играли Тайсона», когда у него самого уже не было сил себя играть. Хотите – верьте, хотите – нет, но здесь я ничего сознательно не закольцовывал. Само так получилось, и в этом есть своя логика. Жизнь без нашей помощи сама так все закольцует, что мало никому не покажется.
Часть вторая
Чемпионы
Большинство, хотя и не все материалы в этой главе написаны «на въезде», то есть просто сидя дома или где-то еще, когда есть время тихо подумать и не спеша написать, между кружкой чая и банкой кофе.
Но это в теории.
На самом деле писались эти статьи обычно быстро, и редко – под заказ. А даже если под заказ, как, например, «Калина черная», то в результате всегда получалось не совсем то, что заказывали, пусть заказчики и не возражали. Наверно, это происходило от того, что во мне годами копилась какая-то информация, перемалывалась, перемножалась на мой собственный жизненный опыт, а потом неожиданно для меня самого отливалась на экране компьютера во что-то цельное.
Изумительный Марвин (Марвин Хэглер)
1993
Это моя первая вменяемая статья. Когда я ее написал, я уже года полтора работал в «СЭ», но писал мало, от случая к случаю, и далеко не всегда то, что хотелось. Газета тогда только начинала свое существование и искала себя. Я тоже только начинал свою журналистскую деятельность и тоже искал себя. Наши поиски далеко не всегда совпадали, но вот здесь это, пожалуй, впервые получилось.
Марвин Хэглер сам присвоил себе прозвище Изумительный, которое с тех пор стало частью его имени. Скорее всего, он выбрал его по созвучию с именем (Marvelous Marvin). Возможно, взял пример с Рэя Леонарда, прозвавшего себя Sugar, что с натяжкой можно перевести как милый, симпатичный. Как бы то ни было, прозвище Хэглера звучало очень иронично. В отличие от Леонарда, который выглядел как красавчик-старшеклассник, по которому сохнут одноклассницы и молодые учительницы, Изумительный смотрелся как кошмарное видение из темного подъезда: обритый наголо негр с усами и бородкой, ломаным-переломаным носом и таким взглядом, что сомнений не оставалось – этот убьет. Будь он белым и живи лет сто двадцать назад, наверняка бы стал шерифом или бандитом на Диком Западе; и, когда он заходил бы в салун, вооруженные до зубов и крепко пьяные головорезы замолкали бы, в сотый раз задавая себе вопрос – что же такого страшного в этом не слишком рослом и крупном малом? Но Хэглер негр и живет в наше время, поэтому он стал боксером. Он выбрал ту единственную профессию, где можно давать волю своему неуемному бойцовскому инстинкту, не нарушая при этом закон.