Страница 38 из 50
После взвешивания я отправился в район под названием Маленькая Италия, которая оказалась совсем маленькой и зажатой со всех сторон, как железными челюстями, местным Чайна-тауном. Когда я это увидел, мне даже пришло в голову, что подобная участь ожидает очень многие районы и регионы, а некоторые из них ее уже дождались.
В Маленькой Италии меня быстро зазвали в один ресторан, где очень вкусно и обильно накормили, называя при этом исключительно боссом. Ну а я весь растаял и поплыл от такой благодати. И даже на радостях заговорил по-итальянски, хотя сказать, что знаю этот язык, было бы преувеличением. Правда, я разобрал, что все здесь говорили на неаполитанском диалекте, да еще деревенском его варианте, который отличается от классического итальянского примерно так же, как закарпатский украинский от русского, и поделился своими наблюдениями с персоналом. На меня посмотрели пристально и поинтересовались, откуда у босса такие познания, кто из его родственников был итальянцем и откуда родом. Я по сохранившейся со школы привычке врать, не задумываясь, ответил, что моя бабушка была из Флоренции. В ответ мне вежливо улыбнулись.
В общем, все было классно, пока не принесли счет. И вот тогда я сказал отнюдь не mamma mia, как положено бы внуку флорентийской бабушки, а очень даже русское универсальное восклицание из трех слов, последнее из которых с некоторой натяжкой можно перевести на итальянский как mamma. Все было сделано очень квалифицированно: с меня просто содрали очень отдельную плату за сервис и за накрытие стола. Или, точнее было бы сказать, за обутие лоха? Впрочем, я не знаю. Вполне возможно, что сам напросился. Дело в том, что отношения между северянами и южанами в Италии очень сложные, а у американских итальянцев они до сих пор остаются такими же, как в старину, то есть весьма неприязненными. Так что, вполне возможно, меня обули не как обычного лоха, а как лоха флорентийского, что, согласитесь, все-таки не так обидно. Но все равно, если бы я попал в этот ресторан сейчас, то сказал бы, что моим итальянским родственником был дедушка с Сицилии, и звали его Дон Корлеоне, а еще лучше Гамбино, и, хотя глава этого клана вроде бы сидит в тюрьме, грабить меня, думаю, на всякий случай не стали бы. Если бы, конечно, сразу не убили.
Как ни странно, но именно это веселое происшествие окончательно настроило меня на оптимистичный лад, и я решил, что раз теперь все складывается так неважно, то закончится непременно хорошо.
Предварительные бои шли своим ходом, и вот в ходе очередного поединка по залу прокатился вопль. Это пришел Мохаммед Али, точнее, его сюда привезли. Весь Мэдисон-сквер-гарден встал. Людей как будто мгновенно смыло волной с насиженных мест. Все забыли о Кевине Келли и Мануэле Медине, которые в тот момент сражались на ринге. АЛИ ПРИШЕЛ! То, что это только его живые останки или прижизненный, но уже обветшавший надгробный памятник великому бойцу, ничего не меняло. Для американцев этот человек такой же символ их непобедимости, как отцы нации XVIII века Джордж Вашингтон и Томас Джефферсон.
Али приехал посмотреть на бой своей дочери Лейлы, чемпионки мира среди женщин по версии WBC в категории до 76,2 кг, и дочка не подкачала. Она славно отмутузила свою соперницу Шелли Бертон. Уже после второго раунда та шла в свой угол как будто на ней были рыцарские доспехи весом килограммов шестьдесят. А в четвертом раунде Лейла окончательно забила свою соперницу.
Главное, что я могу сказать по поводу этого поединка, так это то, что Лейла Али удачно сменила форму одежды. Раньше она выходила в каких-то бездонных трусах, которые с успехом поганили ее почти безупречную фигуру и даже непонятным образом отбрасывали какую-то тень на ее красивое лицо.
Вообще, я знаю множество женщин, которые по складу характера вполне могли бы пойти на ринг, но их остановила бы необходимость надевать бандаж и боксерские трусы, которые, особенно вместе, фигуру, мягко говоря, не украшают. Так уродовать себя они бы не согласились ни за какие деньги. Лейле это до поры до времени не мешало, но сейчас то ли она сама вспомнила, то ли ей напомнили, что она не только боец, но еще и красивая женщина. В результате в Мэдисоне она выступала во вполне изящных шортиках. На пресс-конференции в вельветовых джинсах в облипочку она была, конечно, еще лучше, но и так ничего. Что же касается техники, то Лейла прибавляет и здесь. Нет, нокаутирующего удара у нее так и не появилось. У женщин он вообще, по-моему, бывает очень редко. Я знал только одну такую: незабвенную Мамулю из Харькова, которую я уже не раз вспоминал в своих статьях. Двадцать два года назад в Коктебеле она у меня на глазах вырубила одним ударом немаленького и почти трезвого мужчину, проявившего интерес к ее анатомии, когда самой Мамуле по причине жестокого похмелья было не до мужчин.
Зал набился почти полностью. Очень много было русских и украинцев, которых почти всегда легко узнать из-за склонности советских и постсоветских людей к униформе. Например, если вы видите бритого наголо мужика в черной кожаной куртке, и при этом не негра, смело обращайтесь к нему по-русски. Больше здесь никто так не ходит. Негр в таком прикиде тоже может быть нашим, но это все-таки вряд ли. Кроме легкоузнаваемых соотечественников было еще много колоритного народу. Запомнилась немка в интересной кепке, которая наглядно демонстрировала, что крышку под этой кепкой давно снесло, да и вообще много женщин одетых в стиле «шизофрения на марше».
Ну и еще, разумеется, присутствовало множество фантастических красавиц, в основном черных и мулаток. Нет, если бы я жил в Америке в середине XIX века, я бы точно стал борцом за освобождение рабов. И особенно рабынь. Потому что покупать любовь: а) аморально, б) унизительно и в) накладно, никаких денег не хватит. Но это так, к слову.
Еще было довольно много знаменитостей, в основном из боксерского мира. Пришел и сел в двух шагах от меня старейшина боксерского журналистского цеха Берт Шугар, фигура в Америке почти легендарная. Чуть позже мимо меня к одному из комментаторских мест проследовал Леннокс Льюис.
В общем, все были в сборе. И тогда начался главный бой.
Причем начался именно так, как и должен был. Владимир Кличко действовал практически исключительно левой рукой и удерживал Кэлвина Брока на дистанции, попутно нанося ему урон. Американец поначалу никак не мог освоиться и, маневрируя, почему-то все время цеплялся за ногу Кличко. Два раза он покачнулся, а в третий – упал. Но на рисунке боя это никак не сказалось: когда он встал, Кличко по-прежнему засаживал ему в голову один джеб за другим.
В какой-то момент Брок сделал нечто вроде борцовского прохода в ноги. По-моему, он просто понятия не имел, что ему делать. Хотелось спросить: где ваш план, о котором вы столько говорили, мистер Брок? По первому раунду, честно говоря, могло показаться, что дальше третьего-четвертого дело не пойдет.
Но во втором раунде Брок немного активизировался. Для начала это вылилось в удары по почкам во время клинчей – правда, Владимир нечасто предоставлял ему такую возможность. Он по-прежнему контролировал дистанцию левым джебом. Брок в ответ чуть подсогнулся и провел хороший плотный удар правой по корпусу. За полтора раунда это был, пожалуй, первый серьезный удар, который ему удался, но впечатления он не произвел. Тем не менее Брока, кажется, и этот маленький успех окрылил, он стал бросаться на Кличко.
Главная опасность в этих бросках крылась не в кулаках американца, а в его голове, которая то и дело не долетала считаных миллиметров до челюсти Владимира. Попади Брок, и такой таранный удар еще бог знает чем мог закончиться. Конечно, бить головой запрещено. Но, как известно, если нельзя, но очень хочется, то можно. Не думаю, что Брок делал это преднамеренно, хотя кто знает.
Между тем Кличко стало уже не так удобно с ним работать. Брок провел еще один правый по корпусу, и два обозревателя журнала «The Ring», которые сидели рядом со мной, наперебой заговорили о том, что в этом и заключается план Брока – измотать Кличко ударами по корпусу. Мне так не показалось. По-моему, американец просто бил туда, куда мог достать. Что совершенно точно, однако, так это то, что Брок потихоньку выравнивал бой. Кличко по-прежнему держал его на джебе, но американец понемногу к этому приспособился, то есть перестал пропускать два джеба из трех.