Страница 6 из 19
Не прошло и мгновения, за которое можно положить табак за губу, он привел под мышкой среднего ханты. Привел и сказал братьям–хантам:
— Пусть вашим домом будет эта лесистая сопка.
Остались ханты здесь жить.
ЯБТАНЕ, ЯБТАКО И ЯНДОКО[11]
Вдали от людных стойбищ одиноко стоит летний домик. Стоит он там, где нет леса, где замедляют бег бурные горные реки, а вершины гор царапают небо. Равнинная, слегка холмистая земля гола, как колено, и ветру не за что зацепиться.
В домике живут двое — Ябтако и Ябтане, брат и сестра. Брат старше сестры. Он все дни ходит на диких оленей охотиться. Есть у них Яндоко — песик. Вместе с собачкой Яндоко в домике их — только три живые души. Если надо подвезти к жилью туши хоров[12], Ябтако впрягается в санки вместе с Яндоко.
Удачлив юноша. Когда на охоте застанет непогода, Ябтако с Яндоко от ветра и снега рогами убитых оленей укрываются — так много оленей брат добывает.
Так и живут они. Дружно живут. Ябтако все дни на тропах диких оленей пропадает, Ябтане дома остается, камусы с оленьих ног снимает, сушит их, от мездры очищает и шьет наряды себе и брату, хозяйство ведет, еду готовит.
Однажды, когда брат с Яндоко ушли на охоту, Ябтане перед работой решила прибрать волосы. Распустила косу, только взялась за гребень и — под самым потолком на одной волосине повисла. Испугалась девушка, все тело до краешков ногтей заныло! Когда опомнилась, стала биться, пытаться вырвать волос руками — волос руки режет! Одна только волосина, а не рвется! Так и висит Ябтане. Весь день висит.
Завечерело. Брат с охоты возвращается. Ябтане уже слышит, что брат с Яндоко на дворе объявились, и тут — волосина то ли лопнула, то ли опустилась — девушка на пол упала.
Так и не прибрав волосы, Ябтане скорее принялась готовить еду.
— Ты и волосы не прибрала, — заметил брат. — Чем занималась?
— До косы ли? Весь день с камусами провозилась.
Брат замолк.
Погас день, спать улеглись.
Утром Ябтако — он же охотник, рано уходит — еще до зари ушел. Вместе с Яндоко они ушли.
«Опять косу не прибрала. Чем все занята?» — уже днем представила Ябтане, что скажет брат, и стала прибирать волосы. Только распустила косу — и повисла на одной волосине под самым потолком. Попыталась раскачаться, чтобы оторваться, — не смогла. Хотела разорвать волос руками — руки в кровь изрезала. Волосина только одна, а не рвется! И снова висит Ябтане весь день.
Завечерело. Брат оленьи туши тащит на санках. Вместе с Яндоко тащат. Но вот они уже во дворе, и волос то ли оборвался, то ли распутался — Ябтане на пол упала.
— И камусы не сняла, и волосы не прибрала… Чем же ты все занята? — ворчит недовольно брат.
— Мало ли дел по дому! — обиделась Ябтане.
Ябтако ничего не ответил.
После ужина брат из каких–то своих тайников семивершковую саблю вынул и начал ее точить. Весь вечер он ее точил, да так наточил, что, положи поперек лезвия волосину — она тут же пополам.
Утром Ябтако не пошел на охоту, на полати залез. Там он, может, спит, может, так просто лежит — не шелохнется, точно нет его. Яндоко в уголке калачиком свернулся, его тоже как будто нет.
Когда рассвело, Ябтане принялась за волосы. Только распустила она тяжелые пряди, потянулась за гребнем, слышит, брат вскочил, взмахнул саблей над самой ее головой, и тут же что–то со звоном на пол упало.
Девушка взглянула на пол и возле своих ног увидела кисть человеческой руки с браслетом из бубенчиков на запястье. Обрубок руки еще покачивался, прозрачные бубенчики, точно водяные пузырьки, переливались на свету и нежно звенели.
Ябтако схватил кисть и, подавая ее сестре, сказал:
— Это кисть руки того, кто два дня держал тебя за одну волосину под потолком. Теперь возьми ее и храни. Положи в свою тучейку[13], горловину зашей, а тучейку спрячь так, чтобы никто не нашел.
На глазах у брата Ябтане положила кисть в тучейку, горловину зашила.
— Когда–то я женюсь, — снова заговорил Ябтако. — Будет у меня сын. Не успеет прорезаться на небе и второй месяц после его рождения, мальчик начнет ползать и говорить. Будет веселым, бойким. Но однажды горько заплачет. Так, без причины разревется. Ты станешь успокаивать его, разные игрушки будешь давать, но он ни одну не возьмет. «Есть у тебя самая красивая игрушка, — будет он твердить. — Ту мне дай!» Это он кисть с браслетом из бубенчиков будет просить, но ты, смотри, ни за что не отдавай.
И снова течет жизнь по–прежнему: брат с Яндоко на охоту ходят, Ябтане дома остается — камусы с оленьих ног снимает, рукодельничает. Скучно одной в доме и страшновато после случая с кистью. Однажды — это было около полудня — слух Ябтане уловил, что вроде бы на дворе послышались шаги. И не ошиблась она: из–за приоткрывшейся двери женская голова показалась.
— След моею единственного братца вижу только до края твоего дымохода, а дальше куда он пошел — не вижу, — сказала она. — Не видела ли ты его? Не проходил ли?
— Нет, — пожала плечами Ябтане. — Не видела. Не знаю. — И словно опомнилась: — Да ты что за дверью–то стоишь? Заходи. Поговорим, свежих жил из оленьих ножек вместе поедим.
— Ой, нет! — всполошилась женщина. — Братище–то твой, наверное, дома! — И хлопнула дверью.
— Нет братишки. Дома ли быть ему? Все дни на охоте, — запоздало сказала Ябтане, а женщины уж и след простыл.
Завечерело. Вернулся брат. Вместе с Яндоко они туши хоров приволокли на чунке.
— Днем кто приходил? — спросил Ябтако. — След вижу.
— Женщина была, — не замедлила Ябтане, — да в дом не решилась зайти. «Братшце–то твой, наверное, дома!» — сказала она и хлопнула дверью.
Утром Ябтако не пошел на охоту. На полати залез. Спит ли, просто ли так лежит — не слышно его, точно, кроме Ябтане, в доме нет никого. Яндоко в уголке калачиком свернулся, и его тоже будто нет.
Прибрав волосы, Ябтане, как всегда, занялась камусами. Увлекшись, она вроде бы забыла о присутствии Ябтако и Яндоко.
Ровно в полдень объявилась женщина, из–за двери заглядывает.
— Зайди, милая. Не бойся, — первой заговорила Ябтане. — Зайди хоть ненадолго: поговорим, жилами из ног молодых олешек полакомимся. Днем я всегда одна. Скучно.
— Ой, нет! — отозвалась та. — Не нужны мне жилы! Не нуждаюсь! Братище–то твой, наверное, дома!
— Нет братишки. Дома ли быть ему? Все дни на оленьих тропах пропадает, — заверила Ябтане.
Женщина открыла дверь пошире, ступила на порог одной ногой, второй, подалась было вперед, чтобы занести ногу, и в этот миг выскочил Ябтако, схватил ее.
Сильной и верткой оказалась женщина: так и ускользает от юноши. Когда наступил вечер, на уголках рта выступила у нее розовая пена — так она рвалась на волю! Женщина села на пол, пьяная от усталости.
— Ой! Весь дух ты из меня вытряхнул! — сказала она, тяжело дыша.
— Глупая! — говорит Ябтако. — Я не собираюсь тебя убивать. Я на тебе женюсь.
— Вэй!.. Пусть буду твоей. Пусть! Выйду я за тебя замуж и клянусь, что буду самой верной, самой покорной твоей женой.
И поженились.
Два года прошло, и, все как надо, — родился сын. Мальчик быстро растет. Не успел прорезаться в небе второй месяц после рождения, а мальчик уже на четвереньках ползает, заговорил. Мать тогда и сказала озабоченно:
— В зыбку ребенка скоро нечего будет положить. Схожу я, древесной трухи поищу на подстилку.
— Есть же пока сухой мох, — сказала Ябтане. — Потом я сама схожу.
— Где найдешь его, когда все замерзнет? — отрезала мать. — Да и мне — все с ребенком да с ребенком! — надо же погулять. Пойду трухи поищу! — И, шагнув за дверь, наказала: — А племянничек твой пусть не плачет: и до беды недалеко!
Только скрылась мать за дверью, мальчик — в рев! Ногами и головой бьется об пол, все тело красными пятнами покрылось, нос побелел, губы посинели.
11
Ябтане, Ябтако и Яндоко. Рассказала в 1961 г. жительница пос. Черная Ненецкого автономного округа Архангельской обл. А. Ноготысая. Запись и литературная обработка писателя В. Леднева.
12
…туши хоров… — Хор — самец олень.
13
Тучейка — сумочка, изготовляемая из замши, меха и украшенная вышивкой и аппликацией из кусочков сукна.