Страница 33 из 114
— Тебе ведь нужно мясо, правда? — продолжал поддразнивать констебля Стоффель. — Попробуй только устроить доктору Армстронгу какие-нибудь неприятности, и мяса для тебя больше не будет.
Охотники здесь пользуются постоянными маршрутами во время поездок в отдаленные уголки буша и знают по именам всех полицейских на дорожных заставах. По заведенному обычаю, полицейские получают от них своего рода пошлину — bonsela.
— Эй! — крикнул Стоффель сидевшим в кузове егерям. — Дайте-ка Джуно буйволиную ногу пожирнее. Посмотрите, как он отощал. Нужно его немного подкормить. Те вытащили из-под брезента буйволиную ляжку, с которой еще не была ободрана толстая черная шкура, покрытая пылью и облепленная мухами. Надо сказать, что в распоряжении охотников оказывается буквально неограниченное количество мяса диких животных, которых на совершенно законных основаниях убивают их клиенты.
— Этим беднягам вечно не хватает протеина, — объяснил Стоффель своему клиенту-американцу, который тоже вылез из машины и подошел к ним. — За буйволиную ногу он продаст вам жену, за две — собственную душу, а за три, пожалуй, и всю эту чертову страну. Правда, все это — никуда не годный товар! — Он громко расхохотался, а затем представил Дэниелу своего клиента: — Это — Стив Конрек из Калифорнии.
— Конечно же, я вас знаю, — тут же разговорился американец. — Для меня большая честь познакомиться с вами, доктор Армстронг. Я всегда смотрю по телевизору ваши передачи. У меня с собой как раз ваша книга. Я бы с радостью получил ваш автограф для своих ребятишек: они — ваши большие поклонники.
«Вот она — цена популярности», — подумал Дэниел, мысленно поморщившись, но, когда американец достал из кабины экземпляр одной из его прежних книг, безропотно расписался на титульном листе.
— Ты в какие края направляешься? — спросил Стоффель. — В Лусаку? Давай-ка я поеду впереди и замолвлю за тебя словечко, а то ведь что угодно может произойти, и будешь ты туда добираться, может быть, неделю, а может — и целую вечность.
Дежурный полицейский, все еще улыбаясь, поднял шлагбаум и отдал честь путешественникам, пропуская машины. Дальше их повсюду встречали как королевский кортеж, и повсеместно из-под брезента неизменно появлялись громадные куски буйволиных туш.
«Весь наш путь устлан розами и кусками буйволиного мяса», — улыбнулся про себя Дэниел, нажимая на газ, чтобы не отстать от грузовика.
Сейчас они проезжали через плодородные равнины, которые орошались водой из реки Кафуэ. Это был район производства сахара, маиса и табака, где фермы принадлежали главным образом белым замбийцам. До получения Замбией независимости они старались перещеголять друг друга по части внешнего вида своих владений. Видневшиеся с автострады фермерские дома, выкрашенные в белый цвет, сверкали чистотой, походя на жемчужины в оправе зеленых, старательно ухоженных пастбищ. За аккуратными изгородями паслись стада холеных коров.
Нынче же фермеры намеренно старались придать своим владениям неряшливый, обветшалый вид, чтобы не привлекать жадных глаз охотников до чужой собственности.
— Если ферма выглядит слишком хорошо, — объяснил как-то один землевладелец Дэниелу, — ее отберут. Так что мы следуем золотому правилу: не выставляй напоказ то, что имеешь.
Кто именно отберет ферму, не было нужды уточнять.
Белые фермеры жили здесь обособленно, в своем крошечном замкнутом мирке. Подобно их предкам, первым белым поселенцам этих краев, они сами обеспечивали себя всем необходимым, включая даже мыло, поскольку на местные лавки с их пустыми полками рассчитывать не приходилось. Жили они главным образом на доходы от продуктов собственного труда, причем жили не так уж плохо: имелись у них свои гольф-клубы, клубы любителей поло и даже общества любителей театра.
Своих детей они отправляли учиться в школы и университеты Южной Африки на те нищенские суммы жестко нормируемой иностранной валюты, которые им могли выдать, и всячески старались не высовываться, чтобы не привлекать к себе внимания. Правда, те, кто заседал в правительственных учреждениях Лусаки, понимали, что без фермеров едва живая экономика страны окончательно развалится. Маис и сахар, который они производили, позволяли остальному населению не умереть с голоду, а выращиваемый ими табак давал стране ощутимую добавку к тому крошечному ручейку иностранной валюты, который ей приносили разоренные медные шахты.
— А куда нам деваться? — задал риторический вопрос собеседник Дэниела. — Если уезжать отсюда, то ехать придется буквально в одних подштанниках, потому что нам не дадут взять с собой ничего из наших пожитков. Так что остается лишь терпеть нашу нынешнюю жизнь.
Когда их крошечная колонна из двух машин подъезжала к столичному городу Лусаке, Дэниел столкнулся с наглядным проявлением одного из многочисленных печальных явлений в жизни молодой Африки — массовым переселением сельского населения в города.
Проезжая через пригород, Дэниел почувствовал запах трущоб. Это была смрадная смесь дыма от костров, на которых готовили пищу, вони выгребных ям и куч гниющего мусора, кислого запаха самодельного пива, которое варили в открытых железных бочках, и тяжелого запаха немытых человеческих тел: ведь здесь не было ни водопровода, ни рек, где можно было бы мыться. Это был запах болезней, голода, нищеты и невежества — крепкий запах новой Африки.
Дэниел угостил Стоффеля и его клиента выпивкой в баре гостиницы «Риджуэй», затем извинился и направился к портье, чтобы устроиться в гостинице.
Получив номер, окно которого выходило на бассейн, он первым делом встал под душ, чтобы смыть с себя грязь и усталость последних суток. Затем позвонил в представительство Великобритании и как раз успел застать телефонистку перед самым окончанием рабочего дня.
— Я хотел бы поговорить с мистером Майклом Харгривом, — сказал он. От волнения у него перехватило дыхание, два года тому назад Майк Харгрив работал в Лусаке, но ведь с тех пор его вполне могли перевести куда угодно.
— Соединяю вас с мистером Харгривом, — ответила телефонистка спустя несколько мгновений, и Дэниел с облегчением перевел дух — Майкл Харгрив у телефона.
— Майк, это — Дэнни Армстронг.
— Боже мой, Дэнни, ты где? — Здесь, в Лусаке.
— Добро пожаловать в волшебную страну. Как твои дела?
— Майк, мы можем увидеться? Я хочу тебя попросить кое о чем. — Так приходи к нам поужинать. Уэнди будет просто в восторге.
Майкл жил в одной из дипломатических резиденций на Нобз-Хилл, откуда было рукой подать до Дома правительства. Как и все прочие дома на той же улице, его дом был укреплен не хуже тюрьмы Мейз.[5] Окружавшие резиденцию по всему периметру трехметровой высоты стены увенчала колючая проволока, а у ворот дежурили два ночных охранника — malondo.
Майкл Харгрив успокоил пару своих ротвейлеров и радостно приветствовал Дэниела.
— Сразу видно, Майк, что рисковать ты не желаешь. — Дэниел жестом показал на все эти меры предосторожности. Майкл поморщился: — На одной только нашей улице каждую ночь происходит в среднем по одному ограблению, несмотря на собак и колючую проволоку.
Он провел Дэниела в дом, где его расцеловала Уэнди, жена Майкла, очаровательная розовощекая блондинка.
— Я и забыла, что в жизни ты выглядишь еще красивее, чем на телеэкране, — улыбнулась она ему.
Майкл Харгрив походил скорее на преподавателя из Оксфорда, чем на шпиона, однако как раз был сотрудником британской разведки — MI 6.[6] Дэниел познакомился с ним в Родезии в конце войны. В то время Армстронг переживал душевный разлад, вызванный осознанием того, что он воюет за неправое дело. Переломный момент в его сознании наступил во время рейда, который отряд «Селус скаутс» под командованием Дэниела совершал в соседний Мозамбик, чтобы уничтожить партизанский лагерь. Родезийская разведка сообщила, что это учебный лагерь для подготовки новобранцев Национально-освободительной армии Зимбабве — ЗАНЛА, однако когда они напали на скопление хижин, выяснилось, что живут в них главным образом старики, женщины и дети. Этих несчастных оказалось там около пятисот, и никого из них не оставили в живых.
5
Тюрьма в Сев. Ирландии, в которой содержались североирландские борцы за гражданские права, место пыток и истязаний заключенных.
6
Британская военная разведка.