Страница 10 из 44
— Пожалуйста, Уилсон, ускорьте раздачу корреспонденции,— попросил Скотт.
Физик собрался уходить.
— Вы уже спешите покинуть нас, Берначчи? — удивился начальник экспедиции.
— Мне вспомнилось, как все мы к концу зимовки едва не помешались от радости, когда капитан Иенсен привез почту. Вот я и подумал, что в такие минуты каждому хочется остаться наедине с письмами, нехорошо, если мешают чужие люди.
— Подобная деликатность делает вам честь, но прошу не считать себя чужаком, вы свой, Луи! Можно называть вас по имени?.. Вот и отлично! Уверен, что мои товарищи вам понравятся, а вы им, народ у нас подобрался дружный.
Скотт подозвал четвертого штурмана, искоса с любопытством наблюдавшего за незнакомцем.
— Представляю вам Луи Берначчи, участника борх-гревинкской зимовки, о котором я не раз вспоминал в пути, а это — штурман Эрнст Генри Шеклтон, мой друг и частый собеседник. Возьмите, Шеклтон, нашего нового товарища на свое попечение, а он будет опекать всех нас в море Росса...
Работа шла споро. Убирали в трюмы экспедиционные грузы: продовольствие, запасную одежду, керосин, уголь. Пополнили резервуары пресной воды. На палубе устроили два десятка ездовых собак.
Декабрьским вечером за кормой скрылись берега Новой Зеландии. Роберт Скотт проложил на карте курс к морю Росса, к северо-восточной оконечности Земли Виктории — мысу Адэр.
Как это всегда бывает, с появлением нового человека на судне все заметно оживились. Луи Берначчи оказался в центре внимания. До позднего вечера участника первой антарктической зимовки осаждали будущие исследователи ледникового континента. Серьезный и скромный, влюбленный в науку, физик делился переживаниями, рассказывал о своих сомнениях. Прибыв с мыса Адэр домой, в Новую Зеландию, Берначчи очень скоро почувствовал, что им все сильнее овладевает стремление вернуться обратно — в царство могучих глетчеров и пурги. Предложение Скотта восхитило молодого ученого, он готов был тут же согласиться, но удержала неуверенность в своем здоровье. Зимовать в Антарктиде тяжело, а два года подряд, на его взгляд, просто немыслимо.
— Но у вас же было достаточно времени для отдыха в привычных условиях,— заметил Шеклтон.— «Южный Крест» вернулся из моря Росса в апреле 1900 года, а сейчас на пороге уже 1902 год, прошло больше двадцати месяцев. Может, вам было страшновато?
— Я, конечно, не герой, но и не из пугливых,— возразил Берначчи.— Все обстоятельства я продумал неоднократно, решимость пойти на «Дискавери» не ослабевала, однако предпочел выждать. Спору нет, был риск, что вы, £эр Роберт, пригласите другого физика.
— ПриШать^я, я уже подумывал об этом, но, как видите, жед^ще, чтобы вы отправились с нами, оказалось достаточно сильным,— сказал Скотт.— Мною руководил чистый практицизм — хотелось включить в экспедицию одного из первых десяти зимовщиков.
— Из девяти,— тихо поправил физик.— Зоолог Николай Хансон навсегда остался в Антарктиде. Он заболел еще осенью. Наш друг очень скоро понял, что ему не выкарабкаться, и просил похоронить на вершине мыса Адэр, у большого камня. Хансону было только тридцать два года...
Чтобы отвлечь физика от тяжелых воспоминаний, Скотт заговорил о Великом барьере. Не правда ли, какое потрясающее творение природы! Даже ради изучения его одного стоило бы снарядить экспедицию. А горные хребты, вулканы, животный мир!..
Фауна шестой части света особенно интересовала доктора биологии Уилсона, он тотчас продолжил мысль Скотта:
— Пингвинов называют символом Антарктики, ее эмблемой. Вы, Берначчи, один из немногих, которым посчастливилось наблюдать этих нелетающих птиц в их отечестве, на гнездовьях, в природной обстановке. Поделитесь с нами впечатлениями.
Физик улыбнулся. О пингвинах Адели, самых распространенных на побережье материка, можно рассказывать часами.
— На редкость занятные существа, а маленькие к тому же трогательны. Я заранее извиняюсь за возможное повторение того, что хорошо знакомо, если не всем вам, то большинству, а доктору биологии подавно.
— Литература о них скудна,— заметил Уилсон.— Известно, что пингвины Адели, эти нелетающие птицы, «нелёты», ростом 60—80 сантиметров, весом 7—8 килограммов, в апреле покидают гнездовья и отправляются за сотни миль к северу, чтобы провести морозные месяцы у кромки дрейфующих льдов. Весной, в октябре— ноябре, вернувшись на каменистые берега материка и островов, они тотчас принимается строить гнезда. Почти весь огромный путь нелепы плывут и лишь изредка движутся по дрейфующим льдам. Интересно узнать об их повадках, образе жизни.
Берначчи сразу согласился: . rtf "Т
— Ладно!.. Как сейчас, вижу шествий пингвинов в районе нашей зимовки. Длиннейшей чёфцрй^ цепочкой они пробирались по льду, напоминая маленьких тол-стячков-джентльменов в черных фраках с ослепительно белой манишкой на груди. Встречая полосу рыхлого снега, птицы ложились на брюшко, загребали крепкими куцыми крылышками, словно веслами, и отталкивались ногами. Потом они снова поднимались и продолжали поход. Безмерно их любопытство: птицы заглядывали в шалаши, где . мы вели наблюдения, пытались взобраться по сходням на палубу «Южного Креста», а сколько пингвинов поплатилось жизнью за свое бесстрашие и несообразительность, став жертвами ездовых собак!.. Когда «Дискавери» подойдет к мысу Адэр, вы убедитесь, что на земле или на льду нелеты, как именует их доктор, всегда уморительны: спят ли они, ссорятся, играют, сердятся, проявляют неудержимое любопытство либо пугаются. Пингвины заставят смеяться самого хмурого человека. Вода -— их стихия; до чего ловко и красиво ныряют они стрелой в море, выпрыгивают из него!
— Говорят, они ныряют на глубину четырех метров и даже больше,— вставил геолог Кётлитц.
— Да, это приходилось видеть,— подтвердил Бер-наччи.— Я назвал бы пингвинов Адели морскими акробатами, но так уже окрестили дельфинов... Вы, полагаю, знаете, что не только самки, но и самцы насиживают яйца, выводят потомство. Пингвинята быстро растут, они очень прожорливы. За пищей, к морю, взрослые уходят большими группами, во главе с предводителем, оставляя потомство под надзором своего рода воспитателей и сторожей, защищающих маленьких от хищных птиц — поморников. Вдоволь насытившись рыбками, моллюсками и прочей морской мелочью, нелеты возвращаются домой с полным клювом пищи для птенцов. Как-то, в первые недели зимовки, зоолог Хансон, человек уравновешенный, прибежал из гнездовья возбужденным. Он утверждал: пингвины кормят маленьких, не делая различия между своими и соседскими. Этому не верилось, но зоолог, желая доказать свою правоту, пометил пятнышками определенной краски различные семейства нелетов. Когда же родители принесли в гнездовье пищу, можно было видеть, как пингвины с красными пятнышками на фраке раскрывают свой клюв птенцам с зеленой пометкой, а маленькие с белой полоской на спинке извлекают пищу изо рта взрослых, у которых позади синий кружок...
— Вот пример для приматов животного мира — людей! — не удержался от возгласа Роберт Скотт.
— Действительно, редкое бескорыстие,— удивился Шеклтон.
— Люди могли бы позаимствовать у пингвинов и традицию взаимопомощи,— сказал Берначчи.— Мы наблюдали, как шедшие к гнездовью нелеты оставили своего захворавшего спутника под опекой пяти птиц, а те медленно-медленно, с остановками, отвели больного домой...
В этот вечер кают-компания «Дискавери» опустела поздно.
— А правда ли, что пингвины жуликоваты? — неожиданно спросил Шеклтон.— Говорят, они покушаются на чужую собственность?
Берначчи развел руками:
— Не знаю, право, как юридически квалифицировать их неблаговидные поступки. Мы видели, как в период постройки гнездовьев пингвины выкапывали небольшие ямки и обкладывали их плоскими камешками, голышами, принесенными в клюве. Судя по всему, им не доставляло удовольствия транспортировать строительный материал, и каждый старался утащить голыши у других. Со смиренным видом приближался какой-нибудь плут к соседскому гнезду, и чуть хозяин зазевался, хватал добычу и спешил восвояси. Жульничество не всегда оставалось безнаказанным, кое-где пингвины затевали сражения, а этим немедленно пользовались иные, торопливо утаскивая камешки из гнезд драчунов. Обиженные нелеты гневно жестикулировали, очень походя на рассерженных маленьких человечков.