Страница 53 из 54
На немногих свободных от посадок и леса местах мы заложили разведочные траншеи и шурфы. В некоторых из них нам попадались древесные угли, отдельные куски глиняной обмазки и древней посуды. Это были следы поселения, по какие слабые и невыразительные следы!
Мы знали, верили, что поселение где–то здесь, поблизости, но все поиски его оказывались тщетными. Это отражалось на всей нашей жизни. Все реже вечерами пели у костра молдавские песни, все меньше шуток и смеха раздавалось в лагере. Мы все превратились в разведчиков, но в разведчиков–неудачников. И каждый переживал это по–своему. Молча, упорно, методично вели разведку Ион и Витя. Откровенно выходил из себя, стал раздражительным и крикливым Георге. Павел возымел привычку вечерами уходить из лагеря и просиживать часами где–нибудь на лесной поляне. Я же не особенно хорошо спал последние ночи. Впрочем, может быть, в этом был повинен непрерывный шум тракторов. Колхоз после уборки урожая круглые сутки производил осеннюю вспашку в нашей долине.
Ранним утром, ещё до завтрака, когда я вышел из лагеря, чтобы пройтись лишний раз по долине, ко мне подошёл старый знакомый — дед Кирилл, сторож с соседнего виноградника.
— Вот вы, Георгий Борисович, всюду черепки ищете, — сказал он весело, — а плуги их за ночь знаете сколько наворотили!
— Где?
— А вон на том склоне, напротив Четауци (так дед называл городище). Пойдёмте, покажу.
Но мне не нужно было показывать. Едва поднявшись на склон, я замер. Такого мне ещё не приходилось видеть! На огромной площади, более двадцати гектаров, плуги за ночь сняли верхний покров почвы. И на всей этой площади на желто–сером фоне суглинка чётко проступали прямоугольные чёрные пятна. Их было девяносто три. Они располагались гнёздами по три — пять в каждом. В почве в большом количестве встречались фрагменты древнерусской керамики, такой же, как на городище, глиняные пряслица для верётен, обломки серпов, железные крюки, стержни. Это были остатки жилищ или мастерских. Тех самых, которые мы искали. А вокруг них находились тёмные пятна поменьше — круглые и овальные. Что это такое, нам ещё предстояло выяснить. Вспашка почти ничего не разрушила…
Я вернулся в лагерь, когда завтрак уже кончился и все собрались на работу.
Подойдя к Георге, спросил нарочито безразличным тоном:
— Юра, а что ты дашь за открытие поселения — полцарства?
Георге хмуро ответил:
— А я вам говорю, Георгий Борисович, теперь не до шуток. И вообще, у меня уже ноги болят от этих разведок.
— Ну, а все–таки, что бы ты дал?
Георге, бросив на меня негодующий взгляд, проворчал:
— Да что хотите, хоть всё царство.
Я не мог больше терпеть, все рассказал, и через несколько минут всё население лагеря собралось на склоне долины.
После тщательного осмотра всех пятен, после сбора обломков посуды и вещей с поверхности каждого пятна, радостные и возбуждённые, мы возвращались в лагерь за инструментами.
Я спросил Георге:
— Так как же, Георге? Хочу с тебя должок получить — царство.
Но Георге, который находился в прекрасном расположении духа, уже не так легко было подловить:
— Это же не мы открыли, Георгий Борисович, это пахота — чистая случайность!
— Нет! — Зло сказал Павел. — Вот и врёшь. Это не случайность. Случайно, что колхозники именно теперь вспахали этот склон. Но не случайно мы искали это поселение и не случайно оказались здесь. Мы бы всё равно нашли, открыли его дневную поверхность. Да, момент открытия поселения случаен. Так часто бывает. Зато сам факт открытия закономерен. Быть не могло, чтобы мы не открыли!..
С колхозом, на территории которого уже ряд лет ведутся археологические работы, нетрудно было договориться. По нашей просьбе сельскохозяйственные работы на склоне долины были приостановлены. Колхоз помог нам всем, что было к его силах. Мы начали раскопки, причём как только другие отряды экспедиции заканчивали работу на своих объектах, они вливались в Алчедарский лагерь. Нужно было торопиться. Тем более, что председатель колхоза велел втащить на вершину холма плантажный плуг и его сверкающий лемех на протяжении всех раскопок висел над нами, как дамоклов меч. Впрочем, мы и сами всё понимали и не нуждались в этих деликатных намёках.
Один за другим чёрные прямоугольники раскопов покрывали склон, одно за другим выступали на дневную поверхность, проявляясь до мельчайших деталей, все новые и новые жилища, мастерские, зерновые ямы и производственные сооружения.
Обитатели неукреплённой части поселения жили в небольших полуземлянках с каменными печами. Они занимались земледелием и скотоводством. Мы находили в жилищах и возле них железные серпы, косы, лемехи для плугов, каменные жернова ручных мельниц, кости коров и других домашних животных, ямы с обугленными, а потому сохранившимися зернами пшеницы, ржи, проса, гороха…
Кроме того, жители поселения охотились, ловили рыбу, собирали мед. Мы находили кости кабана, косули, различных рыб, охотничьи стрелы — срезни с тупым концом, чтобы не попортить шкуру, рыболовные крючки и блесны для ловли крупной хищной рыбы, медорезные ножи с их характерной широкой лопаточкой лезвия и изогнутой коленом рукояткой. Все это мы, собственно, и ожидали найти. Но потом пошли находки совершенно неожиданные.
…Рабочий день уже заканчивался, когда с объекта №67, с раскопа Георге, за мной пришёл в лагерь Тиника — мальчишка из села Трибужены, не первый год работавший в экспедиции.
— Георге Феоктистович сказал, чтобы вы сейчас шли к нему! — Скороговоркой выпалил он.
— А что там такое? — Спросил я по пути к раскопу.
Типика пожал плечами:
— Сам не знаю. Такая дырка в земле, как будто большой крот сделал, а потом пожар был и крот убежал. А Георге Феоктистович говорит: «Купьтор де фер». Чудно.
— Ну, ты ещё мало на свете видел, — довольно сердито сказал я. — Тебе ещё не раз чудно будет.
На раскопе все рабочие стояли наверху у отвала, опустив лопаты, а начальника вообще не было видно. Только подойдя к самому раскопу, я увидел Георге, который стоял на коленях посередине довольно большого пятна и что–то усиленно расчищал ножом.
— Правда домница? — С нетерпением спросил я.
— Смотрите сами! — Отозвался Георге, не отрываясь от расчистки.
Я спустился. Никаких сомнений быть не могло. Из материковой глины выходил на поверхность колошник небольшой доменной печи — домницы. В изломе хорошо были видны четыре слоя глиняной обмазки ее толстых стен. Георге ножом вынимал из домницы уголь и куски железного шлака. Стенки расширялись книзу, дно было слегка вогнутое. Сбоку небольшое полукруглое топочное отверстие с горизонтальным кирпичиком — лотком. В это отверстие входили четыре глиняные трубки. Концы их, обращённые к внутренности печи, к шихте, были забиты застывшим шлаком. Это были сопла, через которые мехами но время выплавки нагнетался в домницу воздух. Ведь даже для получения тестообразного, губчатого железа нужно было достигнуть температуры немногим ниже полутора тысяч градусов…
Маленькая, высотой всего около метра печка, но это, безусловно, домница — далёкая предшественница современных доменных печей, служившая для тех же самых целей, что и гигантские домны XX века! Вот это находка! О такой мы и мечтать не смели. Раньше весь доменный процесс древности, конечно существенно отличавшийся по технологии от современного, восстанавливался только по шлакам и железу да по этнографическим аналогиям. А теперь здесь, на Алчедарском поселении, мы впервые увидели древнерусскую домницу в натуре, совершенно целую, если не считать слегка повреждённой верхушки — колошника…
Весь лагерь собрался у объекта №67. Но Георге, категорически отказавшийся от какой–либо помощи, сам уже поздним вечером закончил расчистку. В продолжение двух последующих дней домница сохла, чертёжники делали чертежи в разных ракурсах, художники зарисовали её, а Георге описывал и фотографировал с разных сторон. Эту, первую в Молдавии древнерусскую домницу мы решили в целости и сохранности взять и перевезти в музей. Но оказалось, что это не так–то просто. Да, конечно, по сравнению с современными домнами это малютка, а вот для перевозки — целая махина. Многослойные стенки её имеют в толщину сантиметров двадцать. Тяжёлая, да при этом ещё, того и гляди, развалится. Почти тысячу лет была погребена домница в земле. Стенки и дно её стали расслаиваться, глина приобрела хрупкость. Дня два домница должна была обсыхать. Но дальше нельзя было ждать ни одного дня. Если бы глина пересохла, стенки стали бы трескаться и крошиться. Георге предложил пропитать домницу жидким пятипроцентным раствором клея БФ–4 на спирте. Расчёт был правильным. Такой жидкий раствор мог проникнуть глубоко в толщу стенок. Потом спирт улетучился бы, а клей остался, цементируя и скрепляя глину. Для этого нужно было впрыскивать раствор под давлением. И тут выяснилось, что, не рассчитывая ни на что подобное, мы не взяли с собой пульверизатор. Но Георге уже ничем нельзя было остановить. В сельской больнице он в два счета раздобыл несколько резиновых груш, и они с успехом заменили пульверизаторы. Когда стенки, пропитанные раствором БФ, затвердели, мы подрыли под домницу прочный щит из досок, прибили к щиту ручки и на этих импровизированных носилках торжественно перенесли домницу в лагерь.