Гибель дракона

— Да... — командующий полистал страницы. — Интересная беседа... «Счастлив вас видеть, дорогой господин Кавасима...» Гм... «Счастлив». «Некоторые сведения о вашей работе под руководством господина Исии...» Кавасима — работник отряда?

— Начальник одного из отделов. Крупная фигура.

— Да... «Стране, за которой будущее, Америке». Ишь ты! О будущем заговорили, — он просмотрел всю запись. — Ну-ну... Вы с начальником санслужбы связались?

— Так точно. Вот его заключение о материале: «В беседе Кавасимы нет секретных сведений о методах выращивания бактерий. Эта запись — популярное изложение истории развития микробиологии, во многих частях дилетантское, с позиций идеализма».

— Ясно. Где Ван Ю?

— Неподалеку, в городе. Вот письмо, — полковник подал листок, испещренный тысячами знаков. — От жителей Маньчжурии. Здесь больше трех тысяч подписей. Подписывались выборные за целые общины и даже районы. Ван Ю настойчиво требует свидания с вами.

Командующий прочитал письмо. Встал, подошел к окну, отдернул синюю штору.

Гулял по городу сердитый ветер. Бил в окна сухими желтыми листьями, подметал улицы. Пыль и снег кружились на площади под фонарями. Около подъезда ходили часовые в тулупах. «Если вы не поможете, кто вам поможет?» — слова эти не давали покоя. «Тяжело. Гибнут люди».

— Пригласите, пожалуйста, товарища Ван Ю завтра днем сюда.

Полковник понимающе склонил голову и вышел.

Приходили с докладами начальники служб, отделов, управлений. Начальник штаба принес на подпись приказ об осенней поверке.

— Обязательно посылайте поверяющими офицеров-фронтовиков. Привлекайте выздоравливающих из госпиталей, из запасного полка. Установить нашу боеготовность — вот главное.

Утром свет в окнах штаба погас. Но люди работали. Машина командующего стояла в гараже, и шофер, склонившись над рулем, тихонько похрапывал. Свистел ветер в голых сучьях деревьев, срывая последние листочки. Хлопал красный флаг над зданием штаба. И сменившиеся часовые шагали вдоль подъездов, легко ступая валенками по чисто подметенному ветром асфальту.

Трудным показался Михаилу ночной путь через перевал к японской дороге. Впереди неторопливой походкой крестьянина шагал Лю Цин. За ним, часто поскальзываясь на обледеневших ступеньках, шел Римота. Каждый нес по две мины да еще маузеры с запасом патронов. Все трое молчали: лес не любит шума. Не только зверь может быть в лесу, не только! Лю Цин, будто ночная птица, видел все вокруг, определяя дорогу по заплывшим корой засекам, по одинокому дубу или живому, даже зимой звенящему ручейку, спрятанному среди корней. Уже за полночь они подошли к повороту дороги, лежавшей на узкой бровке крутого голого обрыва. Выше дороги рос густой кустарник — бузина, молодые дубки, мелкие колючие ели. Ночь оставалась ветреной и беззвездной. Луна ныряла среди туч, ее неверный свет изредка заливал горы, рисуя причудливые картины, но тут же все снова погружалось в кромешную тьму.

Отдохнув, Михаил и Лю Цин спустились вниз. Римота передал им мины. Около часа все трое молча долбили ямки. Лишнюю землю собирали в шапки и относили в кусты. В последний раз осмотрев железные грубые ящики, Михаил вложил запалы и приступил к самому ответственному — маскировке. Покончив и с этим, приказал отходить в кусты.

Дорога казалась давным-давно заброшенной, забытой в слепящем мраке. И подумалось партизанам, что, может быть, здесь вовсе и не ходят, не ездят никогда японцы. Сблизив головы, они долго шепотом советовались. Острожный Лю Цин предлагал отойти в лес и понаблюдать. Михаил хотел ждать на месте. Римота, немного подумав, вздохнул и приглушенно заговорил:

— У нас есть старая сказка о кукушке. Было трое. Один говорит: «Надо найти кукушку и заставить ее петь». Другой: «Надо поймать кукушку, она запоет „сама“». А третий: «Подождем, когда она прилетит, тогда найдем и поймаем». Сан Фу сказал нам, когда посылал на задание: смотрите сами. Мы нашли дорогу. Поймали. Теперь подождем, когда она запоет. Патроны назад нести тяжело. Все время в гору.

— Будем ждать! — решил Михаил.

Лю Цин ничего не ответил. Он молча вынул пустую трубку и уже сладко посасывал ее, как ребенок пустушку. Поворочавшись, он устроился поудобнее и затих.

Минуты ожидания складывались в часы, равные вечности. Михаил много раз вскакивал: слух ловил рокот мотора, уставшие глаза видели свет фар. Но это только мерещилось, и он ложился снова. Лю Цин шепнул:

— Закрой глаза, товарищ. Лучше будешь слышать.

Но лежать с закрытыми глазами было совсем тяжело. Наплывала мягкая, колеблющаяся дремота. Михаил вздрагивал, в смутном испуге открывал глаза, но вокруг — ничего. Вой ветра, однотонный шум леса и — темнота.

Под утро ударил крепкий мороз. Все продрогли. Зубы начинали выстукивать тревожную дробь. И лишь в тот час, когда над дальней вершиной блеснула светлая полоска зари, когда смутно завиднелась дорога, партизаны, наконец, услышали приглушенное жужжание моторов.

Лю Цин неторопливо вставил запал в единственную на троих гранату. Римота щелкнул затвором. Снова сблизив головы, они условились стрелять по сигналу. Уж если не взорвется мина под колесами, только тогда кидать гранату: детонация вызовет взрыв.

«Не могут не взорваться! — думал Михаил, опасливо вглядываясь, в предрассветный сумрак. — Пусть одна, но взорвется».

...Казимура проснулся от грохота. В глаза плеснула волна огня. Капитан успел рассмотреть — передняя машина с солдатами кувыркнулась под откос, в темный провал. Его шофер еле успел затормозить, Казимура стукнулся лбом о стекло. Выхватив пистолет, капитан выпрыгнул на дорогу. От задней машины бежали солдаты. Загремела стрельба откуда-то с гор. Казимура упал и прижался к колесу машины. Шофер, тяжело дыша, лежал рядом. Группа солдат карабкалась на гору, стараясь кустами добраться до того места, где вспыхивали огоньки выстрелов. Те, что прятались наверху, били на выбор любого из лежавших на дороге. Но вот внизу заработал пулемет — и стрельба вверху оборвалась. А вокруг стонали раненые. Кто-то кричал, пронзительно и тоскливо. Капитану стало страшно. Он решился бежать как раз в тот момент, когда раздался взрыв гранаты, разнесший мотор его автомобиля. Казимура упал, почувствовав тупую боль в плече.

...Лю Цин, расстреляв все патроны, бросил гранату. В ее ослепительном взрыве Михаил успел рассмотреть и запомнить искаженное страхом лицо японца в шубе и шапке.

— Отходить! — приказал Михаил и пополз в гору вслед за Лю Ци-ном, все еще державшим в зубах незажженную трубку. Изредка отстреливаясь, последним пополз Римота. Его лихорадило. Губы дрожали, он пытался заговорить, но не мог сказать ни слова.

Возле первых деревьев они поднялись и побежали. Где-то внизу глухой дробью рассыпались выстрелы, слышались гортанные крики, властные команды офицеров.

— Идут по нашим следам, — сказал Римота, когда они остановились передохнуть. — Приказывают прочесать лес.

Выстрелы слышались все ближе. Было очень трудно заставить себя двигаться — ноги затекли и окоченели. Михаил, внезапно вскрикнув, упал. Поднявшись, попытался бежать дальше, но резкая боль ударила под коленку, и он, охнув, повалился наземь.

— Ранили, товарищ? — склонился над ним Лю Цин.

Михаил не ответил. Сознание уплывало. Римота приложил ухо к его груди и, услышав стук сердца, с облегчением вздохнул. Лю Цин принялся перевязывать рану товарища, оторвав рукав от своей рубашки. Действовал он неторопливо и споро, как делал все в своей жизни; собирал ли рис, пахал ли поле, дрова ли колол в богатых дворах.

...Шофер убит. Машина исковеркана. Горит масло. На дороге стало светло. Казимура осторожно потрогал плечо и вскрикнул от внезапной сверлящей боли. Передохнув, шевельнул рукой: ничего, движение не потеряно! Посмотрел на шубу — цела. Значит, не рана. Ушиб. Пустяки!

Капитан поднялся. Шофер грузовика сидел у себя в кабине, сонно склонившись над рулем. Казимура открыл дверцу — труп шофера кулем свалился на дорогу. Выстрелы слышались где-то далеко в лесу. Капитан осмотрел дорогу впереди. Чернело шесть воронок. Проехать можно. А если мины?.. Казимура спрятался под нависшей скалой и обстрелял дорогу. Раненые молили о помощи. Казимура презрительно скривил губы: «Трусы». Он сел в пустую кабину грузовика, завел мотор. Машина плавно тронулась и, набирая скорость, скрылась за поворотом. Казимура спешил. Сегодняшний день — первый из трех, данных генералом. Далеко внизу мелькнули огоньки Ирэктэ. Казимура окончательно успокоился и даже размечтался. Кто знает, может случится, что паспорт на имя инженера Тахоты через несколько лет будет лежать под стеклом в токийском музее. И владыки мира — сыны Ямато, почтительно склонясь, станут шептать: «Это божественный Казимура. Тот, кто дал нам весь мир...»