Гибель дракона

Федора Григорьевича втащили в кабинет толстого начальника. Он встал из-за стола. Повинуясь его знаку, солдаты силой посадили старика на стул посреди комнаты. Теперь низенькому начальнику не приходилось утруждать себе шею, глядя в лицо русскому.

— Что вы шумите? — спросил он, жестом отпустив солдат. Ковров сдержанно объяснил.

— Что же волноваться и делать крик? — снисходительно улыбнулся японец. — У нас вашей дочери нет.

Ковров даже привстал от негодования.

— Как нет? Ваши солдаты арестовали, а теперь нет?

Японец невозмутимо пожал плечами.

— Обратитесь к властям Маньчжоу-Го. Они единственные и полноправные хозяева Империи. Японская армия наблюдает за порядком. Во внутреннюю жизнь страны она не вмешивается, — он устало зевнул, прикрывая щербатый рот ладонью.

— Полноправные... — вздохнул Ковров. — Куда же идти-то теперь? — спросил он, обращаясь к простенку между окнами.

Японец молчал, полуотвернувшись от старика. Федор Григорьевич видел узкий разрез глаза японца. Тускло блестел зрачок. Тонкая бровь нетерпеливо дергалась, словно негодуя. Ковров низко склонил внезапно заболевшую голову. В глазах потемнело. Комната поплыла, мерно вздымаясь на невидимых волнах. Где правда? Федор Григорьевич вспомнил о советском консуле и тяжело поднялся со стула. Точно угадав его мысли, жандарм резко проговорил:

— Не беспокойте советского консула, — глаза его холодно блеснули и сейчас же спрятались за стеклами очков. — Это вам ничего не даст. Ваша уважаемая дочь, наверное, украдена хунхузами. Мы бессильны помочь вам. Хунхузы, то есть партизаны, как зовут их русские, — бич Китая. Разбойники-китайцы крадут людей, чтобы скомпрометировать японскую армию! Армию императора. Ваши враги не мы, а китайцы.

...От советского консула Федор Григорьевич вышел несколько успокоенный. Консул сделал запрос губернатору, ответ должен быть к вечеру. Сочувствие, сквозившее в ласковом обращении консула, немного ободрило Коврова.

Проходя мимо железнодорожного переезда, Федор Григорьевич с тоской посмотрел на север, куда убегали сверкающие рельсы, постепенно сливаясь в блестящую полоску. Синий дым плыл над вокзалом. Вдалеке гудел паровоз. Федор Григорьевич постоял на переезде. Здесь в воскресенье он был с Лизой. Она рассказывала что-то веселое и смеялась...

Над лагерем резко и отрывисто прозвучал сигнал тревоги. Солдаты кинулись за оружием к пирамидам. Пока роты строились, командир батальона Макаровский докладывал генералу, прибывшему в тот день на инспекторскую поверку:

— Погранзастава сообщила: японцы численностью до полка пехоты с танками и артиллерией сосредоточились в пади. Идет построение в боевые порядки.

— Ваше решение?

— О тревоге донес на КП полка. Батальон вывожу за рубеж по плану погранзаставы.

— Смотрите, — предупредил генерал, — не поддавайтесь провокации. Но... — он помолчал, — в случае нападения — действуйте смелее. Нарушения границы допускать нельзя.

Генерал решил проехать с Макаровским на КП батальона. Тот заколебался. Ему хотелось сказать, что возможен бой и что будет лучше, если генерал останется.

— Нет, нет! — понял его замешательство инспектирующий. — Солдаты меня видели. И если узнают, что я уехал, то... Они ничего не скажут, конечно, но подумают... А вы сами знаете, что это значит. Едем!

Роты скрывались за сопкой. Пробежали пулеметчики, громыхая колясками «Максимов»; за ними, сгибаясь под тяжестью плит и стволов, — минометчики; потом — радисты. Прогрохотала тачанка с боеприпасами. Старшина, стоя на повозке, держал перед грудью ящик с алевшей надписью: «Взрывчатка! Не бросать!» Последними шли связисты. Они тянули нитку-провод к рубежу. И все стихло.

Торбаган на ближнем холмике удивленно свистнул и замер, напоминая вбитый в землю рыжий колышек. Он, не мигая, смотрел на сопку, где после пугающего шума повисла тревожная тишина. Зверек повертел своей маленькой головкой, осматриваясь вокруг, почуял что-то неладное и юркнул в нору.

Легкая пыль осела на траву.

Карпов стоял на ротном наблюдательном пункте, отсюда было не больше двухсот метров до пропаханной полосы-рубежа, разделявшего два мира. Он сейчас не понимал Самохвала: для того, казалось, не существовало ни границы, ни японцев, он сосредоточенно наносил на карту окопы, занятые ротой, так же спокойно, как это делал на учениях. Карпова ожидание угнетало. Он пошел к солдатам. Пробираясь по узкому ходу сообщения, злился на себя, что не может унять дрожь в пальцах: это казалось ему трусостью. За поворотом траншеи стоял на коленях Гурин. Сопя и чертыхаясь, он что-то озабоченно вертел перед собой.

— Что такое? — остановился над ним Карпов.

— Оборонительный чехол не налазит, товарищ политрук. Заело.

Гурин поднял на Карпова затуманенный взгляд: мысли его были далеки от теперешнего занятия, он жил сейчас ожиданием боя.

— Ну-ка... — Карпов взял гранату и, отодвинув задвижку, легко надел чехол. Пальцы больше не дрожали. — Вот так. А теперь задвижку на штифт защелкнем. Главное — не волноваться. Понял, Гурин?

Солдат кивнул и вдруг улыбнулся, увидев спокойное и такое обычное лицо политрука. Да и чего особенного? Вон товарищи стоят в окопах. Вон Кашин хочет прикурить и протирает увеличительное стеклышко. Сайразов выбрасывает из окопа колючие кусты перекати-поля. Командир роты смотрит в бинокль — блеснули стекла.

В одной из ячеек Карпов увидел Золотарева с Камаловым, говоривших вполголоса, и с интересом прислушался.

— Основное, Комелек, ты не робей, — Золотарев старательно чистил нишу, предназначенную для гранат. — Окоп у нас с тобой, как древняя крепость. Даже крепче. Кругом камень. Ни один снаряд не достанет, — он устроился поудобнее, приладил винтовку и добавил серьезно. — Вот если на голову свалится. Ну... тогда шишку набьет.

— Что на голову? — не понял Камалов.

— Снаряд.

— Кому?

— Нам.

— Э... — недоверчиво протянул Камалов. — Зачем ему на голову падать?

— Я тоже говорю: незачем. Вот договориться бы.

— С кем?

— Да со снарядом же! — сердито шумнул Золотарев. — Ты чего? Ты к теще на блины пришел? Кто связку делать будет?

— Я делаю, — Камалов, собрав гранаты в кучу, пыхтя, связывал их проволокой.

— Ну, то-то.

После продолжительного молчания Камалов проговорил смешливо:

— Только у меня ее нету. Нету — и все! — и рассмеялся.

— Кого?

— Тещи! И блинов я не ел у нее ни разу...

— Внимание! — прокатилось по окопам.

Солдаты поднимались, поправляли оружие, перекладывали гранаты, некоторые подтягивали поясные ремни и надевали каски. От раскаленного камня волнами шел зной.

С японской стороны послышался грохот. На гребень небольшой сопки выскочил танк. Постояв секунду как бы в нерешительности, он двинулся к рубежу, переваливаясь через рытвины и камни. За первым танком шли еще машины. В окопах считали:

— Три... Четыре...

— Сбоку, сбоку. Ай, жолдас! Левый фланг!

— Пять... Шесть... семь...

За танками быстрым шагом шли японцы в желто-зеленых мундирах.

Никто из наших солдат не знал, что за сопкой, в расположении только что покинутого ими лагеря, уже сосредоточена танковая бригада. Сидя на башнях, танкисты курили, перекидываясь шутками с дневальными пехотинцами.

Солдаты, стоявшие в окопах, видели: на гребень зарубежной сопки на полном скаку вынеслись орудийные запряжки. Лошадей отцепили и угнали в падь. Около пушек засуетились японцы.

«Эх, черт, сколько наставили!» — подумал Самохвал и приказал выдвинуть вперед, ближе к рубежу, гранатометчиков и солдат с противотанковыми .ружьями.

Старшина разносил бутылки с горючей смесью и приговаривал:

— Ну, братцы, главное, как это говорится, — береги соседа, а он тебя сбережет. И жди команду!

Взревели моторы. Танки рванулись. Поднялась пыль. Послышался крик: «Банзай!» Солдаты возле пушек заняли боевые места. Стволы орудий медленно, будто нащупывая цели, двигались сверху вниз. Немного погодя донесся артиллерийский залп.