Страница 2 из 41
— Учусь. Я же сказал: первая ученица…:
— А лучше бы придержал язык.
И вдруг Таню словно током ударило: она-то сама не придержала язык! Самой придется предать человека всеобщему осмеянию. Предать… И какого человека — Алешу!
…В канун праздника, когда Таня вместе с девочками возвращалась домой, в их компанию затесалась Ира Касаткина. Ирочка-Касаточка — она любит, чтобы ее так называли и считает себя самой хорошенькой в восьмом «Б». Она похожа на куклу, не на какую-нибудь смешную, лохматую, а на дорогую, с густыми ресницами, с вьющимися золотыми волосами.
Мама Касаткиной сказала однажды на родительском собрании: «Девочка не виновата, что она такая славненькая. Зачем говорить, что она кокетничает? Она просто всем нравится». Ира, узнав про такое мамино выступление, осталась очень довольна.
Под праздник поневоле летишь из школы чуть не вприпрыжку. Вот они и летели, размахивали портфелями; гадали, какая погода будет первого и второго мая; обсуждали, кому что надеть на экскурсию. Ира предвкушала, как она поразит своим видом всех пассажиров. Она к маю получила модное платье, такое, знаете, — юбка «бочоночком»! Ужасно жаль обновлять, тем более что на солнце голубой цвет легко выгорает… Но она обновит! Хотя бы из-за некоторых старшеклассников. Например, из-за Алешки Рязанцева. Слишком ученый. Делает вид, что ему все безразличны…
Таня не переносит, когда Ира становится похожей на свою мамашу. Так же губки складывает и тянет каждое слово. И вообще никто не смеет так говорить об Алеше!
— Ты его совершенно не знаешь. Он на тряпки не обращает внимания.
— А на что? На умные разговоры?
— Представь себе!
Девочки на минуту замерли возле витрины «Гастронома». Розовый окорок, колбаса, шпроты в золотистых коробках — все это в предобеденный час дразнит молодой аппетит. Кроме того, приятно увидеть и собственные физиономии, отраженные толстым оконным стеклом. Таня обычно становится на цыпочки, чтобы не так выделяться, но теперь, разволновавшись, забыла привстать и такой показалась себе маленькой, неприметной, хоть плачь… Ира же покрасовалась, подмигнула своему отражению:
— Бедные мы… Где уж нам тягаться с теми, кто умеет увлечь беседой!
Вот тут-то Тане и следовало придержать язык. Но она протянула и тон Ире:
— Правильно, где уж…
— Пожалуй, скажешь, что он от тебя без ума?
Оглянувшись, не показался ли в переулке Алеша, Таня невозмутимо ответила:
— Все может быть.
— Вера, Лида! Слышали?
Лида отвела глаза: она не любила участвовать в столкновениях. А Вера пришла в восторг. Про нее говорили, что из всех навыков и умений ею за четырнадцать лет жизни освоено только одно — уменье смеяться по поводу и без повода.
— Слышали! Ха-ха-ха! На экскурсии убедимся.
— Убедимся в другом, — самодовольно отрезала Ира. Она, прищурясь, оглядела Таню и предложила пари: — Спорим! Как раз у тебя ничего не получится.
— Получится. Как раз у меня. Спорим!
— На что?
Таню давно гипнотизировал лоснящийся жирный окорок. Она предложила:
— На пирожки с мясом. На пять штук…
Ира и Таня протянули друг другу руки. Вера «разбила» и, тряхнув встрепанными кудрями, весело крикнула:
— С разбивалы не брать.
Сейчас Таня отдала бы гору пухлых горячих пирожков, лишь бы это пари было забыто. Но девочки помнят, посмеиваются, переглядываются… Перчихин и тот вытянул длинную шею, будто что-то пронюхал. Один Алеша простодушно склонился к Тане:
— Хватит тебе расстраиваться. Лучше гляди на вокзал, пока не уплыл.
2. Пассажиры и чайки завтракают
Восьмому «Б» известно, как стеснительна Валентина Федоровна. Правда, не всегда, не во всем. В физический кабинет она входит уверенным, твердым шагом и урок проводит уверенно. В иное время робеет. И в школе, и на палубе теплохода.
Послушайте, до чего она не по-взрослому говорит — просительным тоном, сбивчиво, торопливо:
— Обратите внимание на гавань, на товарную пристань… Обратите внимание на уровень механизации…
Так глотает слова, словно боится, что ее перебьют. Во время уроков с ней этого не бывает.
Но «обратить внимание» можно, поскольку решено, что экскурсия будет одновременно и познавательной. Пускай порасскажет о новой технике, о том, как ловко орудуют эти большущие краны, разгружая рефрижераторы и баржи, аккуратными штабелями складывают на берегу прибывающие в столицу грузы — сплавной лес, удивительной желтизны песок, белые кусищи мела и еще мало ли что. Почему не послушать? Только ведь не удержишь какую-нибудь Веру, если она вдруг выкрикнет: «Ой!»
— Ой, до чего подъемные краны похожи на птиц!
И все соглашаются — вправду похожи! На серых, нахохлившихся птиц-великанов с великанскими клювами. Эти важные птицы поворачивают головы, кланяются друг другу. Одна нагнулась, задумалась, другая обиженно задрала клюв. Восьмой «Б» перебрасывается по поводу этого шутками — порядку мало. Все понимают: сейчас Валентина Федоровна не сделает замечания.
И она действительно не останавливает ребят. Возможно, опасается выдать себя, показать, до чего ей трудно. А ей очень и очень трудно. Еще не минуло года, как она перестала быть Валей, получила звание педагога.
Сначала она ничего не боялась, вошла в школу так же смело, как до сих пор входит в свой любимый физический кабинет. Не думала ни о каких напастях, все шло отлично до одного нелепого случая, до того ужасного сентябрьского утра, которое отравило ей следующие утра. Все! Вплоть до сегодняшнего, майского.
Мелкий сентябрьский дождь кончился еще на рассвете. Тротуар подле школы был устлан опавшими листьями, под ногами пружинил влажный коричневатый ковер. Валентина Федоровна шла не спеша ко второму уроку. Сдернула с головы мягкий зеленый берет, подставила ветру густые короткие волосы.
После она ругала себя: нечего было снимать берет, не к чему было подстригать волосы и уж совсем незачем щеголять осенью в светлом пальто — она не какая-нибудь девчонка. Да и за шагом надо было следить: идти степенно, а не так, словно ты направляешься на стадион. Возможно, она еще вздумала петь на ходу, с ней и это бывает…
И вот навстречу из школьных ворот, словно заранее ее поджидая, выскочил юноша. Налетел, вырвал из рук портфель и кинул этот портфель, набитый ученическими тетрадями, в канаву.
— Вот тебе! — Так и крикнул: «тебе!» — Получай за милых своих подружек, за всю вашу компанию!..
Валентина Федоровна не сразу разглядела, что обидчик ее носит школьную форму, а разглядев, растерялась еще больше, И в замешательстве никак не могла понять, почему он требует, чтобы она перестала над ним издеваться, прятать его портфель и фуражку, пользоваться тем, что он новенький в школе.
Новичок оказался десятиклассником, недавно приехавшим из Ростова в Москву. Он ее принял за одну из девочек своего класса. Разобравшись, вспыльчивый ростовчанин долго моргал глазами. Затем одним прыжком очутился в канаве, поднял портфель, стряхнул с него желтый налипший лист. Пробормотал извинения и исчез. И с тех пор обходит ее стороной.
Стал ли юноша выдержанней после такого конфуза, Валентина Федоровна не знает. Но свою выдержку она потеряла. И спокойствие и равновесие. Особенно по утрам, когда приближалась к школе. Хотя за девчонку ее больше не примешь! Волосы кое-как отросли и забраны в узел, тщательно заколотый шпильками. Светлое пальто больше не носится нараспашку, да оно уже и не светлое: побывало в красильне — стало густо-коричневым.
Еще до Нового года она приобрела строгий синий костюм, примерно такой же, как у завуча Клавдии Васильевны. Задумала было покупку очков — тоже как у Клавдии Васильевны! — но, постояв перед зеркалом, перерешила. Может быть, зря… Сегодня, на майской экскурсии, Валентина Федоровна в «завучевском» костюме. Блузку заколола янтарной брошью и то потому, что подруги матери не раз говорили: «Какая милая, скромная брошечка!»