Джиахон Фионаф

Дима прислушался. Странно, откуда тут быть автомобилю? Пыхтенье вдруг смолкло. Но, как только Дима двинулся дальше, — снова: „Туф-туф-туф-туф…“

Дима снова остановился. Теперь он хорошо слышал, что кто-то шевелится очень близко, у самых его ног. Он наклонился, раздвинул траву и увидел круглый, колючий комочек — ёжика. Ёжик вздрагивал всем телом и, совсем как автомобиль, громко пыхтел: „Туф-туф-туф-туф…“

— Ишь ты, какой сердитый! — рассмеялся Дима, присел на корточки и дотронулся до ёжика пальцем. Ёжик вздрогнул и стал вдруг ещё круглее и ещё колючее.

„Позову Маруську с Вовкой!“

Маруся и Вовка сидели у стола на лужайке; Маруся что-то рисовала на клочке бумаги, а Вовка, весь вытянувшись, не спускал глаз с её карандаша. Дима остановился за их спинами и, задыхаясь, сказал:

— Ежа нашёл! Скорей, а то убежит! Маруська, возьми корзину, палкой его туда закатим и домой возьмём!

Маруся бросила карандаш и вскочила на ноги, но вдруг остановилась.

— А если… если это ёж Джиахона Фионафа? — спросила она шёпотом.

— Вот глупости! Ёж как ёж самый обыкновенный. Ну, скорей!

Маруся не двинулась с места. Вовка посмотрел на неё и сказал:

— А если это ёж Джиахона Фионафа?

— Да нет же! — крикнул Дима.

— А вдруг?.. — прошептала Маруся.

— А вдруг?.. — повторил Вовка.

— Трусы вы! — рассердился Дима. — А я так вот…

— Карр!.. Карр!..

Дети оглянулись. На калитке сидела ворона. Огромная, с чёрными крыльями и большим клювом. Сидела и смотрела на детей.

Маруся закрыла лицо руками и ткнулась носом в стол. Вовка вцепился в Диму.

— Ты… чего? — спросил шёпотом Дима не то Вовку, не то ворону.

— Карр!.. — крикнула опять ворона.

Вовка заревел. Ворона тяжело взмахнула крыльями, медленно поднялась, пролетела над головами детей и скрылась за деревьями.

Вовка ревел. Маруся так и застыла, уткнувшись в свой рисунок. А Дима очень громко — только голос у него немножко дрожал — сказал:

— Мы не будем трогать ежа.

Маруся вдруг подняла голову, схватила Диму за плечи, приблизила к нему лицо и страшным шёпотом сказала:

— Видишь!

На Вовкин рёв из дачи уже бежала мама. Дима только успел шепнуть Вовке:

— Не рассказывай! Скажи, ушибся!

В тот же день вечером, — Вовка уже засыпал в своей кроватке, а Дима ещё сидел за столом и читал, — мама сказала:

— Ах, Димочка, я и забыла, что у нас чёрного хлеба нет к ужину. А с поздним поездом может папа приехать. Сбегай-ка к хозяевам, попроси до завтра немного хлеба.

Дима вышел на крыльцо. Вечер был шумный, ветреный. Весь сад качался и шумел на разные голоса. По небу быстро-быстро мчались оборванные облака, и половина луны то пряталась в них, то вдруг выскакивала на небо и тоже как будто бежала. А по всему саду бегали чёрные тени деревьев и обрывки лунных пятен. Всё бежало, побежал и Дима, и ему казалось, что в нём, отдельно от него, бежит его сердце.

А в комнате у хозяев было очень светло и совсем не страшно. Хозяин сидел за столом и ел щи, хозяйка что-то варила на примусе, а Маруся в углу раздевала куклу. Примус громко шумел, и за его шумом не было слышно, как шумит сад. Дима перевёл дух и попросил хлеба.

— Хорошо, — сказала хозяйка, — я как раз сегодня свежий испекла. Только подожди минутку, видишь, я занята. Посиди пока.

Дима был рад, что не сразу снова идти. Он подошёл к Марусе. Но Маруся смотрела на него испуганными глазами.

— Ты что? — спросил он.

Маруся ничего не сказала, только ущипнула Диму за руку и глазами показала на стенные часы. Дима посмотрел на часы, и сердце у него чуть-чуть ёкнуло. Было без пяти девять.

У Маруси задрожали губы. Она бросила куклу и подошла к матери.

— Мама, я отрежу Диме хлеба. Можно?

— Нет, нет, — сказала мать. — Ты не знаешь, от которого. Ещё чёрствого дашь. Я сейчас.

— Мамочка, Дима… спешит…

Хозяйка обернулась к Диме.

— Дима, можешь подождать минутку?

— Мо… могу… — прохрипел Дима, не отводя глаз от часовой стрелки. А стрелка всё двигалась, всё двигалась, всё ближе, ближе к девяти.

Маруся под шум примуса шепнула Диме на ухо:

— Глупый! Зачем сказал, что можешь? А вдруг не поспеешь!

— Поспею! Ничего!.. Ты не бойся! — храбрился Дима. А сам глаз не мог оторвать от стрелки.

„Пшш-шш…“ — потухал примус. Хозяйка поставила кастрюлю на стол. В полуоткрытое окно сразу ворвался шум деревьев. Хозяйка долго выбирала, от какого каравая отрезать. Дима и Маруся впились глазами в часы…

Без полминуты девять. Дима выскочил в сени, забыв поблагодарить. За ним выскочила Маруся.

— Беги! Изо всех сил беги! Поспеешь! — Толкнула в спину. Дверь из сеней на крыльцо хлопнула за Димой. У Маруси в сердце что-то крутилось, точно волчок.

— Маруся! Иди же кашу есть!

Маруся села за стол, взяла ложку.

„Бам!“ — первый удар часов. Маруся вздрогнула. Нет, Дима, конечно, уже пробежал мимо калитки… Три, четыре, пять… Конечно, успел!.. Шесть, семь, восемь… А вдруг?.. Девять!

И вместе с девятым ударом — из сада:

— А-а-а! А-а-а!

— А-а-а! А-а-а! — завопила Маруся. Схватилась руками за уши, головой упала на стол…

— Что?! Что?! Маруся, что с тобой?

Отец схватил Марусю на руки. Маруся кричала:

— Спаси! Спаси Диму! Это его… а-а-а! а-а!.. это его… Джиахон Фионаф! А-а-а!

— Что?! Кто? Какой Финаф?

— Съест!.. а-а-а!.. съест!.. спаси!..

Когда дверь за Димой захлопнулась, он остановился. Ещё быстрее бежало всё: и тучи, и луна, и тени, и светлые пятна. Сад шумел. Испуганные деревья метались из стороны в сторону. Дима не разобрал: что это, ветер шевелит у него на голове волосы или они сами шевелятся? Он рассердился на себя, топнул ногой и вполголоса сказал сам себе:

— Какие глупости! Ну, и что же, что девять часов? Ведь я же сам выдумал Джиахона… — Он не договорил „Фионафа“, так стало страшно. „Вот что, — подумал он, — зажмурю глаза и побегу во весь дух! Дорожка прямая. И ничего не увижу!“

Он крепко прижал мягкий, душистый хлеб к тому самому месту, где скакало сердце, крепко-накрепко зажмурился, весь наклонился вперёд и понёсся. Ветер подгонял его сзади, босые ноги звонко шлёпали по хорошо натоптанной дорожке, хлеб вкусно пахнул, и это как-то успокаивало. Дима разогнался и летел вовсю. И вдруг… Что-то со страшной силой ударило его в лоб, в нос, в глазах вспыхнули огни, и он со всего маху отлетел назад, в холодную и влажную траву.

— А-а-а-а-а! — закричал он от ужаса, от боли, открыл глаза, сел. Тучка сбежала с луны, и Дима сквозь слёзы, так и хлеставшие из глаз, увидел перед собой ярко освещённую калитку.

„Налетел… дурак!“ — выругал он себя, вскочил на ноги, подхватил далеко отброшенный хлеб и уже с открытыми глазами помчался дальше.

И только дома, когда мама всплеснула руками и вскрикнула: „Дима! Что с тобой?!“ — Дима громко, в голос, заревел и ткнулся окровавленным носом в мамино платье.

Утром Вовка и Маруся выбежали с разных сторон на лужайку.

Калитки не было. Трава была срыта, дорожка шла прямо, а две тропиночки обегали кусочек свежеутрамбованной земли.

— Где же калитка? — остановился Вовка.

— Калитку папа убрал. Давно собирался, забор ещё прошлый год сняли, а калитка очень глубоко вкопана была. И калитки нету, и никакого Джиахона Фионафа нету! Это всё Димка выдумал, чтобы нас пугать, а мама сказала, что Димку надо выпороть, не ври! — одним духом выпалила Маруся.