Страница 10 из 123
Самия. Чего только не насмотришься на этом свете! Еще месяца не прошло с тех пор, когда Лидио, воспылав к моей госпоже великой любовью, не мог и часа без нее прожить. А теперь, увидев, что и она вовсю распалилась, ценит ее не дороже дерьма. Если не найдется способа помочь ей, Фульвия наверняка выкинет такое, что весь город всполошится. Да к тому же сдается мне, что братья Каландро кое-что об этом уже пронюхали, и сама она в этом виновата, ибо ни о ком другом, как только о Лидио, она не думает, не заботится и не говорит. А ведь недаром идет молва, что у кого на сердце любовь, у того шпора в боку… Дай Бог, чтобы все повернулось к лучшему.
Ишь ты! Сверху меня кличет. Небось в окно увидела, что Лидио с кем-то там разговаривает, а то, может быть, и снова хочет послать меня к Руффо.
Иду-у-у!
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Сантилла. Так тебе сказала Тиресия?
Фаннио. Да.
Сантилла. И о моей женитьбе говорят в доме как о деле решенном?
Фаннио. Так.
Сантилла. И Вирджиния этому рада?
Фаннио. На седьмом небе.
Сантилла. И готовится свадьба?
Фаннио. Весь дом в хлопотах.
Сантилла. И они воображают, что я довольна?
Фаннио. Они в этом уверены.
Сантилла. О, несчастная Сантилла! То, что другим на пользу, одной мне во вред. Ласковое обращение Перилло и его жены — для меня нож острый, так как я не могу сделать ни того, что они желают, ни того, что могло бы меня спасти! Увы, уж лучше бы Господь даровал мне вместо света мрак, вместо жизни смерть и вместо колыбели могилу,{3} когда я из материнского чрева вышла на свет Божий, ибо в тот самый миг, как я родилась, счастью моему было суждено умереть. О, сколь безгранично блажен ты, мой сладчайший брат, если, как я предполагаю, ты остался мертвым на родине! А что делать мне, несчастной Сантилле? Ведь только так, а не Лидио могу я отныне называться: я женщина, и приходится быть мужем. Если я женюсь на Вирджинии, она тотчас же обнаружит, что я женщина, а не мужчина, и оскорбленные отец, мать и дочь смогут распорядиться, чтобы меня убили. Отказаться от женитьбы я не могу, а если откажусь, то они проклянут меня и отошлют домой. Если я открою, что я женщина, я сама себе наврежу. Но оставаться в прежнем положении я тоже не могу. Горькая моя участь, ибо с одной стороны передо мною — пропасть, а с другой — волки.
Фаннио. Не отчаивайся, ибо небо тебя, быть может, и не оставит. Мне думается, надо следовать твоему решению — не попадаться сегодня на глаза Перилло. И очень кстати пойти тебе к этой женщине. Платье для тебя я уже приготовил. Помни, что, кто уберег себя от одной беды, избежал их тысячи.
Сантилла. Я всё сделаю. Но где же Руффо?
Фаннио. Останемся здесь, ведь мы условились: кто придет первым, тот должен дожидаться другого.
Сантилла. Лучше, чтобы Руффо нас ждал. Отойдем отсюда, чтобы нас не увидел вон тот человек. Вдруг он меня разыскивает по поручению Перилло. Правда, мне сдается, что он не из его людей.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Фессенио. Дело обернулось так, что лучше не придумаешь. Лидио одевается женщиной, дожидается Каландро в своей нижней спальне и предстанет перед ним в облике прелестнейшей девушки. Засим, чтобы разыграть эту новеллу, Лидио зашторит окна, уложит рядом с Каландро некую потаскуху. Болван этот замешан на таком густом тесте, что осла от соловья не отличит. Гляди-ка, а вот и он собственной персоной идет сюда веселый-превеселый. Да хранит тебя Бог, хозяин.
Каландро. И тебя также, дорогой Фессенио! Сундук готов?
Фессенио. Весь как есть готов, и ты в нем поместишься, не растрепав ни единого волоска, если только поудобней в нем уляжешься.
Каландро. Улягусь как нельзя лучше. Но скажи мне одну вещь, которой я не знаю.
Фессенио. Что такое?
Каландро. В сундуке мне нужно лежать бодрствующим или спящим?
Фессенио. О, вот вопрос так вопрос! Как это так — бодрствующим или спящим? Разве ты не знаешь, что верхом на лошади люди бодрствуют, по улице ходят, за столом едят, на лавках сидят, в постели спят, а в сундуках умирают?
Каландро. Как это — умирают?
Фессенио. Так-таки умирают. А что?
Каландро. Черт! Плохо дело.
Фессенио. Разве ты никогда не умирал?
Каландро. Насколько помню, никогда.
Фессенио. Откуда же ты знаешь, что это плохо, раз ты никогда не умирал?
Каландро. А ты сам умирал когда-нибудь?
Фессенио. О-о-о! Тысячу и тысячу раз, не в бровь, а прямо в глаз.
Каландро. А это очень трудно?
Фессенио. Не трудней, чем спать.
Каландро. Придется и мне умереть?
Фессенио. Да, когда залезешь в сундук.
Каландро. А кто меня умертвит?
Фессенио. Сам помрешь.
Каландро. А как это помирают?
Фессенио. Помереть — это целая история. Раз ты этого не знаешь, я охотно тебе расскажу, как это делается.
Каландро. А ну-ка расскажи.
Фессенио. Закрываешь глаза, руки складываешь крестом на груди, лежишь спокойно-спокойно, тихо-тихо, ничего не видишь и не слышишь, кто бы что ни сделал или ни сказал.
Каландро. Понимаю, но самое главное — как сделать, чтобы снова ожить?
Фессенио. Это-то как раз и есть одна из самых глубоких тайн, какие только бывают на свете, и почти никто ее не знает. Будь уверен, что я никому другому ее не поведал бы, но тебе скажу. Однако смотри, Каландро, поклянись, что ты никому на свете никогда ее не откроешь.
Каландро. Клянусь, что никому не открою; более того, если ты потребуешь, то я сам себе ее не скажу.
Фессенио. Ха-ха! Самому себе, пожалуйста, говори, но только в одно ухо, но никак не в другое.
Каландро. Не тяни же, ради Бога!
Фессенио. Вероятно, ты знаешь, что живой от мертвого ничем не отличается, кроме того, что мертвый никогда не двигается, а живой двигается всегда, а потому, если ты будешь точно делать то, что я скажу, ты непременно будешь воскресать.
Каландро. Ну говори.
Фессенио. Повернувшись лицом к небу, ты плюешь вверх, затем встряхиваешься всем телом, открываешь глаза, начинаешь что-нибудь говорить и дрыгать ногами; тогда смерть прощается с тобой и уходит себе с Богом, а человек оживает. И заруби себе на носу, Каландро: кто поступает так, тот не мертвый. Отныне ты имеешь право сказать, что владеешь такой великой тайной, какая только бывает на белом свете и в наших благословенных краях.
Каландро. Конечно, я очень это ценю и теперь сумею спокойно умереть и ожить по своему усмотрению.
Фессенио. Конечно, по своему усмотрению! Эх и болван же ты, хозяин!
Каландро. И все буду исполнять точка в точку.
Фессенио. Это самое главное.
Каландро. Чтобы ты убедился, как я все хорошо понял, давай я тебе сейчас покажу…
Фессенио. Давай, давай! Очень хорошо. Только гляди, делай это как следует.
Каландро. Сам увидишь. Ну вот, смотри!
Фессенио. Скриви рот. Еще. Как следует скриви. В другую сторону. Ниже. Ну-ну. А теперь начинай умирать. Отлично, чего только не сделаешь с умным человеком! Кто мог бы так ловко выучиться умирать, как не сей отменный муж, который столь натурально умирает, если глядеть на него со стороны? Коли он так же хорошо умирает и изнутри, он ничего не почувствует, что бы с ним ни делали. Сейчас проверим. Чик — хорошо! Чик — отлично! Чик — еще лучше. Каландро, эй, Каландро, Каландро!