Страница 46 из 113
— Когда в обществе есть женщины, мужчины спрашивают у них разрешения закурить.
Михаил не знал этого. По его лицу скользнула краска смущения. Не найдя нужных слов, он сломал папиросу и положил в горшок с цветком.
— Вот пепельница, — назидательно заметила Галина Николаевна.
Казак окончательно смутился. «Режет под самый корень», — подумал он, но возразить не сумел. Михаил вопросительно посмотрел на Пермякова, желая знать его мнение.
Пермяков понял смущение казака. Он откупорил бутылку, принесенную Тахавом, разлил по стаканам:
— Поднимем?
— Правильно, давай, — подхватил Тахав, опрокинув свою порцию в рот.
— Без разрешения женщин пить нельзя, — как бы в ответ на замечание Галины Николаевны сказал Михаил, посмотрев на Тахава.
— Ошибку сделал, — спохватился джигит. — Наливай еще, выпью по разрешению.
— Вы обиделись на меня? — спросила Галина Николаевна.
Михаил покачал головой. Он не обижался на нее. Ему просто неловко было. Разве можно обидеться на такую, как она? Михаил сердился только на себя.
— Михаил Кондратьевич, — сказал Пермяков, — произнесите тост, скажите что-нибудь такое, чтобы капитан медицинской службы Маркова рассмеялась.
— Трудная задача, товарищ капитан, — вздохнул Михаил.
— Что-нибудь в рифму, вы же поэт.
Михаил с минуту подумал, прочел нараспев;
Все выпили.
— Прекрасно, немного туманно, но звучит чудесно, — оценил Элвадзе стихи.
— Что тут туманного, — сказала Вера и показала шелковую розу — подарок Галины Николаевны.
— Довольны тостом? — спросил Пермяков гостью.
— Хорошо, но не смешно.
— Тогда придется поставить вас в угол, — пошутил Пермяков.
— Ты способен и на это, — засмеялась Галина Николаевна. — Скажите еще что-нибудь, — попросила она Елизарова. — У вас занятно получается.
— Хорошо, — согласился Михаил. — Только чтобы не обижаться.
Медленно, с расстановкой произнес он слова, смотря на Пермякова:
Все рассмеялись. Галина Николаевна протянула руку Михаилу и сказала:
— Отлично щелкнули капитана.
Неожиданно предложила;
— Давайте споем. Я привезла новую песню с Урала. Припев такой:
Галина Николаевна запела. Голос у нее был чистый, звонкий. Она еще в детстве выступала на школьных вечерах, очень любила музыку. В институте руководила хоровым кружком. Сейчас она пела задорно, с большим чувством.
— Слыхали, Михаил Кондратьевич, какие песни сложили о сынах Урала? — подчеркнул Пермяков последние слова.
— Возражений не имею против правды, — искренне сказал Михаил. — Уральцы молодцы, а уральские девушки молодчины.
Он кивнул на Галину Николаевну.
— По одной ласточке нельзя судить о весне, — смеясь, возразила та, оборвав песню.
— В Свердловске, видно, стаи таких ласточек, — с искренним восхищением отозвался Елизаров.
— А вам известно, что уральцы громили немцев под Москвой?
— Это мы хорошо знаем, — похвалился Михаил. — Мы даже в боевом листке об этом писали:
— Кто написал эти стихи? — спросила Галина Николаевна.
— Один постоянный корреспондент боевого листка, — сказал Михаил.
— Фамилия его Елизаров, — добавил Пермяков.
— Прочтите что-нибудь свое, — попросила казака Галина Николаевна.
— Мои произведения напечатаны в боевом листке. Самое крупное можно прочесть в последнем номере, на последней колонке. А сейчас разрешите мне пропеть одну песню, которая нигде не публиковалась, но я думаю, что и не будет опубликована. Произведение строго секретное, по секрету посвящено одной уральской девушке, которая в госпитале не знала покоя из-за невыносимого раненого. — Михаил запел:
Певец замолчал, наверное забыв слова.
— Это, кажется, любовь донского соловья к уральской ласточке, — заметил Пермяков.
— Нет, — оправдывался Михаил. — Это лечебные стишки. Раненый писал их для того, чтобы скорей выздороветь.
— Конечно, — продолжал острить Пермяков, — шелковая роза, как вишня спелая на Дону, тоже лечебное средство.
— Капитан стал искать кости в яйце, — весело сказала Галина Николаевна. — А у вас прекрасный лирический тенор, — она перевела свой взор на Михаила. — Вам бы в солисты самодеятельности.
— Я думал в солисты ансамбля песни и пляски Красной Армии, — шутя проговорил Михаил.
— Дайте срок, — поднял указательный палец Пермяков. — Я назначу вас руководителем полкового ансамбля.
— Назначьте меня, — шутливо попросил Тахав, выпивший немного больше других.
— А что вы умеете делать? — спросила Галина Николаевна.
— Языком птиц ловить, — защелкал джигит языком. Посматривая то на Веру, то на Галину Николаевну, он добавил: — Догадайтесь, о ком сейчас скажу?
Тахав ткнул себя в грудь, осклабился во весь рот, смотря на девушек. Никто не отвечал на вопрос. Галина Николаевна задумалась над понравившимися ей словами, а Вера качала головой, как бы говоря, что эти слова не относятся к ней. Тахав протянул руку уральской девушке и, щелкнув языком, продолжил загадку:
— Кто она? — не унимался Тахав. — Весна! — ответил он. — Написал бабай Сайфи Кудаш[16]. Как, могу быть начальником ансамбля?
— Конечно! — воскликнул Михаил. — Вы отлично можете убирать со сцены стулья. А почему Элвадзе приумолк?
— Потому, что у меня два уха, один рот. Слушать умные слова — тоже отвага.
— Ты брось гостем быть. Давай на круг, как на сабантуе, — вытащил Тахав Элвадзе из-за стола. — Показывай свои номера… Не умеешь? Давай бороться, на палке тягаться, — разошелся Тахав, как распорядитель сабантуя.
— У нас вроде вечера самодеятельности, — проговорила Галина Николаевна. — А что же Вера не участвует?
Все уставились на девушку, бурно захлопали в ладоши. Вера смущенно улыбалась, как бы в оправдание сказала:
— Я без музыки не могу, хоть бы дуду белорусскую.
— А курай? — расставил пальцы перед собой Тахав. — Куда ваша дуда против него.
Он выбежал и быстро вернулся с небольшой тонкой дудкой, которую принес с собой, но спрятал в прихожей, чтобы потом сделать всем сюрприз. Дудку подарил Тахаву его седоусый бабай и наказывал:
16
Бабай — дед. Сайфи Кудаш — башкирский поэт.