Страница 20 из 54
Вдоль каменной стены большого парка, идущего от Лебюси к реке Орн, мы двинулись в направлении Коломбеля. Английские пушки, укрытые в парке, били по заводу и поселку прямой наводкой. Артиллеристы помогали канадцам «вручную» очищать район завода. Мы отчетливо видели облачка разрывов, слышали короткие и бешеные пулеметные и автоматные очереди. Сержант, командовавший первым орудием, полушутливо, полусерьезно говорил:
— Вот вам и мощная авиация. Били, били, сколько бомб истратили, а фрицев выбивать все-таки нам приходится. С этого надо было начинать. Мы бы их давно выкурили.
Чудовищный удар авиации (всего на завод Коломбель было сброшено десять тысяч тонн бомб) не «выбомбил» немцев из их укрытий. Рассвирепевшие канадцы бросились через реку, чтобы завязать с немцами рукопашные бои; только после этого удалось изгнать фрицев из Коломбеля. Пехота еще раз продемонстрировала, что даже мощная авиация бессильна решить исход боя, если ее поддержку не используют вовремя смелые и энергичные наземные силы. События показывали все с большей наглядностью, насколько ошибочны были расчеты союзного воздушного командования, вдохновленного Черчиллем, выиграть войну силами одной лишь авиации.
Воздушная бомбежка превратила в руины поселок и завод Коломбель, разрушила большую часть города Кан. Под его развалинами погибли, как рассказал глава союзного военного управления в Кане майор Хельмут, более двадцати двух тысяч французов. Майор был удивлен и возмущен тем, что союзное командование разнесло Кан с воздуха. Разведка достоверно знала, что немцы фактически покинули город. Северная половина Кана была разрушена восемью-десятью днями раньше: союзники бросили тогда на город 250 тяжелых и 500 средних бомбардировщиков, хотя в городе, по данным разведки, насчитывалось только пятьсот немцев.
В Кане немцы повторили в новом варианте испытанный трюк, который они применяли в деревушках перед городом: когда союзники обрушились на него всей своей воздушной мощью, немцы постарались отойти и занять оборону на южной окраине города.
«Прорыв» оказался переходом из руин севернее реки в руины южнее ее. Но союзные танки по-прежнему не осмеливались показаться на дорогах, ведущих от Кана на юг или восток, пехота зарылась в землю, потому что авиация, совершив страшное дело, не появилась над пустыми полями, словно стыдилась содеянного.
Через два-три дня стало абсолютно ясно, что наступление, начатое «историческим ударом» с воздуха, не удалось.
Разочарование корреспондентов, которым было обещано «хорошее представление», вырывалось наружу в раздраженных разговорах и сердитых статьях. Сами они оказались в очень глупом положении. Падкие до сенсации, корреспонденты раструбили по всему миру, что наконец-то началось давно ожидаемое наступление. Они подхватили замечание полковника штаба 30-го корпуса Беринга о «русском стиле» операции. Этот «стиль», как они объясняли своим читателям, предусматривал сокрушительный удар большими силами с целью прорыва, затем гигантский бросок на 150–200 километров. Такой прыжок, намекали они, мог привести союзников к воротам Парижа. Однако «русский стиль» оставался только мечтой. Уже на другой день Париж пришлось заменить городком Фалез, стоявшем на пересечении дорог, ведущих из Нормандии на юг. А к вечеру второго дня Фалез был заменен деревушкой Бургебус, отличавшейся только той особенностью, что она стояла на пути к Фалезу.
Когда два дня спустя полковник Беринг сообщил на пресс-конференции, что наступление вообще остановлено, корреспонденты подняли шум. Джимми Макдональд, красный от возмущения, стал кричать что-то о блефе.
— Бомбардировка была поистине грандиозной, — восклицал он, — а результат? Результат ничтожный, просто постыдный результат. Если бы русским дали такую поддержку с воздуха, они давно были бы у Фалезастой стороны…
Беринг сочувственно кивал головой: он не хотел ссориться с прессой. Он также был того мнения, что союзное командование упустило удобный момент для нанесения удара по немцам южнее Кана. «Бошам» — полковник никогда не называл немцев иначе — позволили беспрепятственно отойти и воздвигнуть новую оборону в непосредственной близости от Кана. В районе Бургебуса и Троарна (первые деревни южнее и юго-восточнее Кана) появились «тигры» и «пантеры», и английским танкам не оставалось ничего другого» как ретироваться подобру-поздорову назад, к городским развалинам.
Купер напомнил об условиях боев у Эль-Аламейна, в Северной Африке. Полковник только махнул рукой.
— Тогда мы имели «шерман», — сказал он»— «шерман», который был сильнее немецкого «марк-4».[14] Сейчас же мы не имеем ничего, что хотя бы приближалось по своим качествам к «тиграм» и «пантерам». Поэтому нам приходится быть осторожными.
— Не находите ли вы, — спросил Монсон, — что наша стратегия слишком осторожная стратегия?
Полковник помолчал, потом со вздохом признался:
— Генерал[15] получил строгий приказ свыше — не допускать неудач.
— Значит, — резюмировал Макдональд, — отказываться от смелых шагов, чтобы не рисковать неудачей?
— Да, — коротко согласился Беринг.
На это Макдональд во всеуслышание провозгласил:
— Я разочарован. Чувствует ли верховное командование то же самое?
Молчание. Полковник только пожал плечами, углубившись в бумаги.
На другой день, такой же мрачный и тоскливый, к нам приехал бригадир Невиль; видимо, Монтгомери прислал его успокоить расходившихся корреспондентов. Он стал утверждать, что занятие южной части Кана было большим военным достижением: узел важных дорог, используемый до сих пор немцами, попал, наконец, в руки союзников. Игра, по его словам, стоила свеч. Он даже пустился объяснять, что задача наступления 18 и 19 июля заключалась не в том, чтобы «прорваться» через немецкие позиции, а в том, чтобы «ворваться» в них.
Журналисты весьма бесцеремонно разоблачили эти маневры, доказав, что в своих ранних сообщениях командование говорило о более серьезных намерениях.
Полковник Беринг попытался отвлечь внимание корреспондентов от безрадостного положения на нормандском фронте импровизированным «вторжением» в ход операций на германо-советском фронте. Ссылаясь на какие-то неведомые источники, Беринг заявил, что немцы добровольно отходят на центральном участке своего Восточного фронта.
— Почему же они, — спросил корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн» Рассел, — оставляют в русских руках десятки тысяч своих солдат?
— Но ведь относительно пленных сообщают только сами русские, — быстро ответил полковник.
— А разве немцы когда-нибудь подтверждали число пленных, потерянных ими?
Корреспондент «Таймс» Купер, только что получивший самолетом свою газету, показал пространный отчет московского корреспондента «Таймс» о прохождении 58 тысяч немецких пленных по улицам Москвы. Полковник быстро пробежал отчет и умолк, снова, по обыкновению, пожав плечами.
Наутро нас потребовали в штаб 2-й британской армии, где сам начальник штаба решил поговорить с корреспондентами. Сухой и седоволосый, проведший всю свою сознательную жизнь в армии, этот профессиональный вояка говорил на таком заправском военном жаргоне, что американцы, под веселый смех собравшихся офицеров и корреспондентов, потребовали переводчика, Генерал сразу же ааявил: ошибается тот, кто думает, что удар 18–19 июля должен был привести союзников в Париж. Таких больших целей не ставилось. Объекты были значительно скромнее, они находились в километрах пятнадцати-двадцати от Кана. Но к их войска не достигли.
Один из американцев спросил: не было ли наступление остановлено по политическим причинам? Начальник штаба ответил решительным отрицанием:
— Мы были остановлены немецкими противотанковыми пушками «88» и танками, больше ничем.
Генерал держался очень прямо, отвечал еще прямее, именовал всех, как своих подчиненных, так и начальников, «парнями». Монтгомери был для него просто «этот парень», Эйзенхауэр — «тот парень». Но генерал, при всей его прямоте, кривил душой. Монтгомери, как утверждали тогда американские корреспонденты, связанные со штабом 1-й американской армии, просто не хотел бросать английские войска в большое наступление. Защищая главные ворота Нормандии, чем являлся тогда Фалез, немцы готовы были оказать ожесточенное сопротивление. При огромном численном и техническом превосходстве союзников это могло привести к перемалыванию немецкой нормандской армии на дороге к Фалезу. Но это потребовало бы некоторых потерь со стороны английской армии, невольно оказавшейся на направлении главного удара. Именно этого-то Монтгомери и не хотел. Он вызвал к себе наиболее доверенных и влиятельных английских корреспондентов, поговорил с ними по душам. Еще раз он объяснил им, что ему приказано беречь английскую кровь.
14
Типы танков.
15
Монтгомери,