Страница 28 из 40
— Лопату бы мне... — повторил Саша просьбу и осекся, видимо, понял, что происходит в сердце девушки. Он приблизился к ней и, обняв, крепко поцеловал в губы.
— Ой, — слабо вскрикнула она.
— Будешь ждать меня? — сдавленно спросил мичман.
Не в силах произнести ни слова, девушка слегка кивнула.
Вместе они закопали ящик в землю.
— Здесь гранаты, — сообщил Саша, — не проболтайся.
Вечерело. Парень прикрыл плечи девушки полой бушлата и, прижав к себе, шептал горячо:
— Видишь, время какое... мне бы с тобой, Наташенька, погулять, понежить тебя, на руках покачать... а вот — некогда... Очистим землю от всякой нечисти, уж тогда мы с тобой за все отлюбим... Себя только береги...
Живо вспомнила Наташа эту короткую последнюю встречу.
Приходя в себя, взглянула на Репнина, побледневшие губы прошептали:
— Будут гранаты... — и уже твердо назвала она дорогое имя:
— Саша Громов у нас во дворе закопал.
Репнин забеспокоился:
— А если к вам нагрянут с обыском? Гранаты могут обнаружить!
— Не догадаются! — успокоила Наташа. — Ящик мы закопали в пригончике, а там лежит опоросившаяся свинья.
— Что ж, придумано неплохо, — поразмыслив, сказал Репнин.
Они долго обсуждали план передачи оружия партизанам, и, когда все было продумано до мельчайших подробностей, Репнин спросил:
— Кого же мы пошлем к Пичугину?
— Деда Никандра. Он знает дорогу.
— Нет, дед не годится!
Наташа удивленно вскинула брови.
— Старые подпольщики учили нас когда-то, — наставительно сказал Репнин, — не повторять того, что однажды удалось. Можно провалить товарища... Запомни это хорошенько, Наташа!
Было решено связным к партизанам послать Цыганка.
Едва стал заниматься рассвет, парнишка вышел из города, благополучно миновал пустынные улицы, стороной обошел переезд, где виднелась застывшая фигура часового.
Курган остался позади. Цыганок, свернув на Белозерский тракт, смело вошел в хвойный лес, окутанный дымкой утреннего тумана.
Здесь он почувствовал себя более уверенно. В этот ранний утренний час вряд ли на лесной дороге встретится военный патруль. Ну, а если даже и случится такое — не беда: он облачился в лохмотья, перепачкал лицо и стал опять похож на того беспризорного паренька, которого весной увел с вокзала Аргентовский. Попробуй узнать в этом оборванце парнишку-матроса, что, подражая старшим, важно вышагивал по городу с сумкой рассыльного.
И сейчас у Цыганка имеется сумка, только прежняя, милицейская, была из настоящей кожи и с металлической застежкой, а эта, что дал ему дед Никандр, холщовая, в пестрых заплатах. «Как встретишь кого на дороге, — наказал дед, — протягивай руку: «Подайте милостыню». Цыганок несколько раз репетировал эту сцену с Наташей. Она смеялась, а когда стали прощаться, погрустнела. Обняла и шепнула: «Береги себя, Цыганок!..».
Хорошо у парнишки на душе: значит, не такой уж он маленький, раз взрослые доверили ему опасное поручение. И он не подведет! Дойдет до Усть-Суерской, передаст Пичугину все, что наказала Наташа. Пичугин похвалит, спросит, как бывало: «Ну, что хочешь, Цыганок?». На этот раз он знает, что ответить: «Товарищ командир! Разрешите остаться с партизанами!».
К полдню, когда Цыганок прошел деревню Белый Яр, солнце стало припекать. Цыганок, решив отдохнуть, сошел с дороги, немного углубился в бор и, облюбовав неглубокий овражек, поросший с краев молодыми сосенками, спустился и прилег в тени. Сквозь тонкую холстину сумы, подложенной под голову, он ощущал маленький браунинг... Несладко приходилось в эти дни, но берег он подарок Лавра!
Незаметно для себя Цыганок заснул. Разбудил его шум отдаленной стрельбы. Цыганок вскочил и тут же присел: на дороге толпились вооруженные всадники.
Надо поскорее выбраться из овражка и скрыться в лесу. А если заметят с дороги? Нет, не убежать ему от всадников, безопаснее оставаться в овражке.
Вскоре послышался топот скачущих лошадей, голоса людей. Шум нарастал, приближался. Цыганок припал к пологому краю овражка, замер. Совсем близко прозвучала команда:
— Спешиться!
Затем все стихло. Немного выждав, Цыганок приподнялся, выглянул и с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть: шагах в двадцати от себя сквозь неплотную шеренгу кавалеристов, державших под уздцы лошадей, он различил запряженную телегу, которую не заметил на дороге, и стоящего перед ней Пичугина.
Все, что совершилось потом, было для Цыганка, как в дурном сне, когда хочется поскорее проснуться. Вцепившись руками в сосенку, скрывшую его худощавую фигуру, он неотрывно смотрел туда, где стоял Пичугин.
...Конвой расступился, и к телеге торопливо прошли офицеры. Тот, что стоял впереди (Цыганок сразу узнал в нем штабс-капитана Корочкина), громко сказал:
— Арестованный!.. Вам предоставляется право высказать последнее желание.
— Развяжите руки! — послышался твердый голос Пичугина.
Наступила пауза. Отойдя в сторонку, офицеры стали вполголоса совещаться.
— Эту просьбу исполнить не можем! — крикнул Корочкин, подавая знак конвою. — Хотите повязку на глаза?
— Трусы!.. Боитесь одного безоружного человека!
Лес ожил, наполнился гулкими шумами; эхо донесло хлопки приближающихся выстрелов.
— Слышите?! Нас много!.. Народ сильнее вас!.. Да здравствует Ленин...
Залп оборвал голос. Дмитрий упал ничком, мгновение лежал неподвижно. Вдруг последним усилием воли согнул в локтях связанные руки и, напружинившись, стал медленно приподниматься на колени.
— Конвой!.. Залп!.. — исступленно кричал Корочкин, но солдаты, пораженные мужеством человека, презревшего смерть, стояли в оцепенении. Корочкин выхватил из кобуры наган и, пятясь к телеге, выпустил в умирающего одну за другой все пули.
...От ночной прохлады Цыганок очнулся на дне овражка, куда скатился в беспамятстве. Сознание возвращалось медленно.
Неслышно выбравшись из овражка, осторожно пополз в темноте. Лес стоял непроглядной массой, но острые глаза различили смутные силуэты двух сосен. Вот они... Искать надо где-то здесь!
Нащупав распростертое тело, Цыганок достал перочинный нож, разрезал ременный узел, стягивавший запястья рук Дмитрия, с трудом расправил их. Прикрыв платком лицо, засыпал труп мшистой боровой землей.
Только теперь он почувствовал страх. Нет, не мертвого, а живых, тех, кто убил Дмитрия, испугался парнишка.
Цыганок наугад пошел к дороге. Нога запнулась о что-то мягкое. Машинально нагнувшись, поднял фуражку Пичугина, с гордостью надел ее и, выбравшись на дорогу, торопливо зашагал к городу.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
БОЛЬШЕВИКИ
Воровская «малина» и в тюрьме чувствовала себя неплохо. Карманники и спекулянты всю ночь напролет резались в карты, каким-то чудом добывали самогон, пили, дебоширили.
Им все сходило с рук.
Для политических же был установлен суровый режим. Как глухой стеной, они были изолированы от внешнего мира. Но и до них время от времени доходили вести с «воли». Каждая такая новость быстро облетала тюрьму. В полночный час разговаривали стены. Невидимые руки осторожно выстукивали: «три точки — точка — тире — две точки...». И чуткое ухо улавливало: «Слу-шай-те, то-ва-ри-щи!».
Но вот и политическим разрешили свидания с родными, для них стали принимать передачи.
Из семнадцатой камеры первым счастливчиком оказался Владимир Губанов, невесте которого удалось выхлопотать в военно-следственной комиссии пропуск на свидание. Вслед за вернувшимся в камеру Владимиром конвоир внес большую корзину.
— Пир, друзья! — воскликнул он.
Губанов вывалил на нары содержимое корзины: вареные вкрутую яйца, творожные ватрушки, жареное мясо, огурцы, редис. Не прошло и четверти часа, как от передачи не осталось крошки.
Подняв пустую корзину, Губанов долго вертел ее перед глазами, внимательно рассматривал со всех сторон.
— Что, брат, жалко съеденного? — пошутил Климов.