Страница 78 из 97
На следующее утро хозяин отправился по ее просьбе в Экебю, за Йёстой Берлингом.
Йёста засыпал неразговорчивого крестьянина массой вопросов, но ничего от него не добился. Да, графиня пробыла в его доме все лето. Она здорова и работает. Теперь родился ребенок. Он очень слаб, но мать скоро поправится,
Йёста спросил: знает ли графиня, что ее брак расторгнут?
Да, теперь она знает об этом. Она узнала об этом только вчера.
И пока они ехали, Йёсту бросало то в жар, то в холод.
Чем может он быть ей полезен? Зачем она посылает за ним? Он думал о том, как он провел это лето. Дни проходили в веселье, играх и пикниках, а она в это время работала и страдала. Никогда не думал он о возможности снова увидеть ее. Ах, если бы он смел на что-то надеяться! Он бы тогда постарался исправиться, чтобы предстать перед нею иным человеком. А теперь — что у него позади, кроме обычных безумных выходок?
Часов около восьми вечера они приехали в деревню, и Йёсту тотчас же провели за перегородку. В комнате царил полумрак. Он едва мог разглядеть, где лежала Элисабет. Хозяин и хозяйка тоже вошли в комнату.
Следует помнить, что та, чье лицо белело перед ним в полумраке, по-прежнему оставалась для него воплощением чистоты; она казалась ему каким-то неземным существом с возвышенной душой, облаченным в мирскую плоть. Его вновь охватило благоговейное чувство при виде ее, и он готов был упасть перед ней на колени и благодарить за то, что он видит ее, но волнение помешало ему что-либо сказать.
— Дорогая графиня Элисабет! — только и вымолвил он.
— Здравствуй, Йёста!
Она протянула ему руку, которая снова казалась такой нежной и прозрачной. Она молча ожидала, пока он пересилит свое волнение.
Глядя на Йёсту, Элисабет не испытывала теперь никаких бурных чувств. Ее удивило лишь, что он смотрел на нее с таким обожанием, хотя должен был понимать, что речь сейчас шла только о ребенке.
— Йёста, — сказала она мягко, — теперь ты должен выполнить свое обещание и помочь мне. Ты знаешь, что мой муж оставил меня, и у моего ребенка теперь нет отца.
— Да, я знаю это, графиня, но ведь не все еще потеряно. Теперь, когда появился ребенок, безусловно можно заставить графа снова узаконить ваш брак. Будьте уверены, я помогу вам в этом, графиня!
Графиня улыбнулась.
— И ты думаешь, что я стану навязываться графу Дона?
Кровь бросилась в голову Йёсты. Чего же она тогда хочет? Чего добивается от него?
— Поди сюда, Йёста! — сказала она, снова протягивая ему руку. — Не сердись на меня за то, что я сейчас скажу тебе, но я думаю, что ты... что ты...
— Отрешенный пастор, пьяница, кавалер, убийца Эббы Дона — я знаю наизусть весь свой послужной список.
— Ты уже рассердился, Йёста?
— Мне очень хотелось бы, чтобы вы, графиня, ничего больше к этому не прибавляли.
Но Элисабет продолжала:
— Я знаю, Йёста, многие хотели бы стать твоей женой по любви, но не так обстоит дело со мной. Если бы я любила тебя, то никогда не посмела бы говорить с тобой так, как я сейчас говорю. Ради самой себя я не стала бы просить тебя об этом, Йёста, но я делаю это ради ребенка. Ты, как видно, уже догадался, о чем я собираюсь просить тебя. Для тебя, это, конечно, большое унижение: я ведь незамужняя женщина, имеющая ребенка. Я думала, что ты согласишься на это не потому, что ты хуже других, — а потому, что ты добр, Йёста, потому что ты герой и сумеешь пожертвовать собой. Но, может быть, я требую от тебя слишком многого? Такого, может быть, нельзя требовать от мужчины? Если ты слишком презираешь меня, если тебе противно называться отцом чужого ребенка, то скажи мне об этом прямо! Я не рассержусь. Я понимаю, что требую слишком многого, но ребенок так слаб, Йёста. Так ужасно, что при крещении нельзя будет назвать имени его отца.
Он слушал ее и испытывал те же чувства, как и тогда, когда в весенний день он должен был высадить ее на берег и бросить на произвол судьбы. Теперь ему предстояло погубить все ее будущее. Он, который любил ее, должен был ее погубить.
— Я сделаю все, что вы пожелаете, графиня, — сказал он.
На следующий день Йёста переговорил с пробстом из Бру, который ведал приходом Свартшё; там должно было произойти оглашение.
Добрый старый пробст был тронут рассказом Йёсты и пообещал взять все хлопоты на себя.
— Да, Йёста, — сказал он, — ты должен помочь ей, непременно должен помочь, иначе она может лишиться рассудка. Ей кажется, что это она лишила ребенка принадлежащего ему по праву места в жизни. У этой женщины необыкновенно чуткая душа.
— Но я боюсь, что сделаю ее несчастной! — воскликнул Йёста.
— Вот этого, Йёста, ты, право, не должен делать. Теперь ты должен остепениться, тебе ведь придется заботиться о жене и ребенке.
Пробст съездил в Свартшё и переговорил с пастором и лагманом. И в следующее же воскресенье, первого сентября, в церкви Свартшё состоялось оглашение помолвки Йёсты Берлинга с Элисабет фон Турн.
Затем Элисабет с величайшими предосторожностями перевезли в Экебю, где и окрестили ребенка.
Пробст сказал ей, что есть еще время и она может изменить свое решение и не выходить замуж за такого человека, как Йёста Берлинг. Ей следовало бы сперва уведомить об этом отца.
— Я ни о чем не жалею, — отвечала она, — но я не хочу, чтобы мой ребенок умер, не имея отца.
Когда их оглашали в третий раз, Элисабет уже совершенно оправилась. К вечеру в Экебю приехал пробст и обвенчал ее с Йёстой Берлингом. Гостей не было, и никто не считал это свадьбой: просто ребенку дали отца, только и всего.
Молодая мать сияла тихой радостью; она словно достигла самой великой цели в своей жизни. Жених был грустен. Он думал о том, что, вступая с ним в брак, она губит все свое будущее. Он замечал, что почти не существует для нее; вся она была поглощена заботами о ребенке.
Несколько дней спустя отца и мать постигло несчастье: у ребенка начались судороги, и он скончался.
Многим казалось, что Элисабет переживает утрату ребенка вовсе не так тяжело, как этого можно было ожидать. Лицо ее, казалось, было окружено сиянием торжества. Казалось, она даже радовалась тому, что погубила все свое будущее во имя ребенка. Но ведь малютка, вознесясь к ангелам, теперь будет помнить, что на земле у него осталась мать, которая любит его.
Все эти события прошли тихо и незаметно. Когда в церкви Свартшё огласили помолвку Йёсты Берлинга с Элисабет фон Турн, многие даже не знали, кто она такая. А пасторы и важные господа, которые знали всю подноготную, предпочитали молчать. Казалось, они боялись, как бы те, кто утратил веру в неподкупную совесть человека, не истолковали дурно поступок графини Элисабет. Казалось, они боялись, чтобы кто-нибудь не сказал: «А ведь она просто не сумела побороть своей любви к Йёсте и теперь выходит за него замуж под благовидным предлогом». Ах, эти важные господа! Они все еще заботились о ее репутации. Они не потерпели бы, чтобы про нее говорили дурное. Они не могли даже представить себе, что она способна грешить. Они считали, что она не может запятнать грехом свою душу, чуждую всякого зла.
Кроме того, в это время произошло одно важное событие, которое отвлекло внимание людей от бракосочетания Йёсты.
С майором Самселиусом случилось несчастье. Он становился все более странным и нелюдимым. Большую часть времени он проводил среди животных; он даже устроил у себя в Шё небольшой зверинец.
Он становился все более опасен для окружающих, так как повсюду носил с собой заряженное ружье и любил стрелять из него, не особенно задумываясь над тем, куда целит. Однажды его укусил ручной медведь, которого он нечаянно ранил. Рассвирепевший зверь бросился к решетке, возле которой стоял майор, и сильно укусил его за руку. После этого медведь вырвался из клетки и убежал в лес.
Майор слег в постель и незадолго до рождества умер. Если бы майорша знала об этом, она могла бы вновь завладеть Экебю. Но кавалеры были уверены, что она не появится раньше, чем истечет годовой срок их контракта с нечистым.