Страница 88 из 111
Малая келлия, иссеченная в скале, где затворился о. Иоанникий, была не выше человеческого роста; освещалась она узкою пробуравленною чрез скалу скважиною. Воздух был холодный, сырой, производящей в теле лихорадочный озноб.
В келлии находился лишь деревянный гроб, служившей постелью, налой с иконами, неугасимая лампада, деревянный обрубок, кувшин для воды, гарнец для пищи, нагольный тулуп, старая мантия и епитрахиль. У гроба в головах стояло распятие. Жестокое житие особенно трудно было с начала. Ложась для отдыха во гроб в тулупе, подвижник дрожал от пронизывающего насквозь холода. От сырости тлела и распадалась одежда. Молитвенное правило затворника состояло из 700 земных поклонов, 100 поясных, 5000 Иисусовых молитв, тысячи Богородичных, акафистов Христу, Божией Матери и Страстям Христовым, помянника по запискам, подаваемым от богомольцев. Ежемесячно о. Иоанникий приобщался св. Тайн и только тогда, закрытым ходом, проходил в церковь. Сперва, глядя на великую меру трудов затворника, братия думала, что он в прелести; его осуждали, глумились над ним. Но время шло. Крепко и молчаливо продолжал подвижник начатые труды, удивление стало заменять насмешки. Чрез полтора года по начатии затвора, на день Усекновения главы, о. Иоанникий пострижен преосв. Филаретом в схиму с именем Иоанна.
Подвижнику было разрешено приобщаться ежемесячно, а в посты еженедельно. Архимандрит и некоторые из старшей братии обратились к о. Иоанну как к духовнику; преосв. Филарет, всегда посещая его при своих приездах, — оказывал к нему великое уважение.
По пятилетнем пребывании в пещере, у о. Иоанна в ногах появились судороги от сырого холода, и тогда настоятель устроил ему в пещере печь.
Всякий вторник ходил он в церковь, приобщаться, и после литургии благословлял теснившийся к нему народ. Семь дней в году, со страстной среды до четверга Пасхи, он проводил в келлии, у келейников. Господь сохранил о. Иоанна от искушений демонских. Только раз ночью вошли к нему в пещеру два необычайные великана и, со злобою смотря на него, сказали: "Съедим этого старика, чтоб он не молился так постоянно". Затворник, закрыв глаза, стал читать молитву Иисусову, и привидение с диким хохотом исчезло. Много терпел подвижник от нареканий братии, осуждавшей его за выходы из затвора, за его крайнюю простоту, за то, что он имел у себя самовар, и изредка подкреплялся чаем. Приставленные к затворнику келейники, тяготясь им, делали ему неприятности, и в глаза поносили его. Не в состоянии сам назидать книжным языком, старец с любовью выслушивал от собеседников, много младших возрастом, святоотеческие изречения. Пока о. Иоанн мог сам читать, он сам вычитывал свое ежедневное правило; когда же от мрака и от свеч его зрение совершенно испортилось, к нему был приставлен инок, прочитывавший для него церковные последования; оставаясь же наедине, старец творил земные поклоны и предавался молитве Иисусовой. "Иисус — моя утеха, — говорил затворник. — С Ним мне, слепому, не скучно, Он и утешит, Он и усладит душу, так что с Ним скучно мне никогда не бывает". Равнодушие старца к окружавшей его обстановке доходило до того, что некоторые иноки сами от себя должны были менять полусгнившую соломенную подстилку в гробе и распоряжаться у него, чтоб хоть несколько смягчать тот бесконечно суровый обиход, в котором жил старец.
С тех пор, как старец стал появляться по вторникам у алтарных дверей, к нему стало тесниться множество народа; многие из этих людей спрашивали у него советов. Эти беседы с мирянами сильно тяготили старца.
В последние годы жизни о. Иоанн проявлял иногда в своих действиях странности, похожие на юродство. Однажды Т. Б. Потемкина привела в келлию к нему своего брата, настроенного против монашества. Вместо духовной беседы, — старец стал усиленно просить посетительницу озаботиться, чтоб сняли с него портрет, говоря, что он очень нужен. Такое, как казалось, тщеславие, очень неприятно поразило посетителей. Но портрет был по неоднократным настояниям старца сделан, и по смерти его многим оказался нужен и полезен. В другой раз один благодетель монастырский, желая видеть знаменитого затворника, вошел в пещеру его, а о. Иоанн стал просить о помощи бедным своим сродникам. "Ты умер миру, отче; ты мертвец в мире, какие у тебя родные!" — обличал его посетитель, и с огорчением вышел. Такие поступки, несомненно, имели целию принять укоры от таких людей, которые шли к о. Иоанну, как к праведнику: он трепетал хвалы человеческой, и предпочитал ей оскорбления. А между тем народная молва повторяла имя подвижника, как святого старца, и действовавшие в нем, ясно проявлявшиеся дары исцеления, молитвы, прозорливости, свидетельствовали о достигнутой им степени совершенства. Он изгонял бесов, называл по имени лиц, в первый раз им видимых, открывая им их тайны.
Приближалось время отшествия старца. Силы его упадали. Его утружденное тело страдало. Поломавшиеся вериги, врезавшись в спину, образовали язвы, в которых роились черви; когда вериги обложили кожей, они все же причиняли страдание. Ноги от постоянного стояния опухли и были в язвах. Желудок не принимал пищи. Появился сильный кашель. Совершать поклонов старец не мог, и все молился, лежа в своем гробе. Подвижник говорил о месте своего погребения. Сперва хотел он быть погребенным в своей пещере, но потом сказал: "Неудобно, панихиды тесно служить будет"; просил, чтоб по смерти его не затеряли его вериг.
В Пасху 1867 г., о. Иоанн, войдя, по обычаю, в монастырь, осмотрел здание строившегося собора и походил по монастырю, чего раньше не делал, как бы прощаясь с ним. В августе он окончательно ослабел. Настоятель архимандрит Герман, опасаясь, чтоб старец в своей пещере не умер неведомо, без напутствия, решил переместить его в монастырскую больницу, находившуюся на хуторе, в версте от обители. На отказ старца, он напомнил ему об обещании, данном почившему о. Арсению — при первом требовании оставить затвор. Тогда старец беспрекословно повиновался. Это великое послушание было венцом подвигов затворника.
В больничной келлии прожил он 8 дней. Снятые с него вериги были поставлены около него, также и медный крест, материнское благословение, который иметь на себе у него не хватало уже сил. Он убедительно просил, чтоб этот крест положили с ним в гроб, Он прощался с приходившею навестить его братиею, раздавая им свои немногие вещи — иконы, книги, схиму, четки. Старец был особорован. 11 сентября, приобщившись, он сказал, что сегодня отойдет. К нему пришел настоятель и предложил схоронить его у алтаря больничной церкви. Он не прекословил.
По выходе настоятеля мертвенно бледное лицо о. Иоанна просветилось, и на нем заиграл румянец, он улыбнулся, видя что-то радостное. К вечеру разразилась страшная гроза. Ветер, гудя, гнул деревья и подымал по дорогам столбы пыли, гром гремел сильными раскатами, и молния сверкала почти непрерывно. Казалось, что бессильные пред смирением праведника враги души его выражали свою злобу возмущением стихий. В шестом часу старец с молитвою на устах безмятежно предал дух Богу. Гроза утихла, настала тишина и покой освеженной дождем природы. Светлый лик почившего сиял радостью.
Убрав тело, на грудь положили медный крест; так как мантия почившего была в монастыре, его завернули в чужую, а его мантия промыслительно осталась в монастыре.
Его схоронили у алтаря больничной церкви, во имя Ахтырской иконы Богоматери. Могилу вырыли в прочном меловом грунте, не потребовавшем ни свода, ни склепа, и этот покой его близко напоминал его вольный затвор. Теперь могилу о. Иоанна осеняет чугунный крест под навесом. Деревянный крест и вериги сохраняются в пещерной келлии, где теплится неугасимая лампада, при свете которой богомольцем овладевает невольное удивление сил духа умершего старца. Схимы, мантия и скуфья о. Иоанна находятся при больничной церкви.