Страница 72 из 111
Один старый монах, который не знал еще Георгия, встретив его, спросил, может ли он нарубить ему дров. Георгий немедленно взяв топор, сказал только: "Благословите!" — и принялся за работу. Но непривычное дело не спорилось. Монах слышал долго звук топора, а, выйдя на крыльцо, увидал, что дров почти еще нет. Посмотрев еще на Георгия, монах догадался и сказал: "Ты, видно, из дворян, что не умеешь владеть топором; уморился понапрасну. Оставь". Георгий поклонился в пояс и пошел к себе.
С первым ударом колокола являясь в церковь и с горящим сердцем стоя во время службы, Георгий скорбел, когда некоторые из присутствующих своею рассеянностью мешали ему углубиться. Со слезами просил он у Бога, когда возвращался в келлию, исправить нерадивых. Эти обстоятельства навели его на мысль перейти в другое место. Не решаясь открыться никому в монастыре, Георгий пошел к отцу Иоанну, Елецкому священнику, которого многие уважали. Скрывая свои добродетели, о. Иоанн носил подвиги юродства — служил часто молебны в ночное время и со звоном, жил в чулане, ночевал в притворе. Отец Иоанн, раньше не видавший Георгия, выбежал к нему на крыльцо и сказал: "А я, брат, сейчас только отслужил молебен со звоном Пресвятой Богородице. Она не велит монахам давать наставления, особенно смущенным и хотящим оставить свой монастырь. Ступай, брат, ступай! У вас есть схимник Агапит. Он тебе скажет, что делать". Тут он запел "Святым Духом всяка душа живится" — и спрятался в свой чулан.
По совету схимника, Георгий остался в Задонске. Вскоре он заболел; недуг длился полгода. Придя после болезни в церковь, он опять был повергнут в великую скорбь неблагоговейным поведешем стоящих в храме.
Приблизительно чрез год по вступлении в монастырь, Георгий затворился в тесной самой худшей келлии. Она была каменная, закрыта со всех сторон, и в летнее время в ней был очень тяжелый воздух. От сырости в ней завелось множество насекомых. Зимой же она промерзала. Терпя в этом жилье тесноту, холод и удушливость, испытывая недоброжелательство приставленных к нему келейных, которых обязанность состояла лишь в подаче ему пищи, что они исполняли нерадиво, — Георгий начал жестокую жизнь.
Вот дневное правило его: Ночью — Полунощница, Помянник, поклоны с молитвами Иисусовыми, поклоны Богородице и Ангелу Хранителю. Канон всем Святым. Чтение трех кафизм. Чтение жития дневных Святых, с выписками. Утренние молитвы, утреня, часы, последование изобразительных псалмов, Акафист Иисусу Христу, Апостол и Евангелие по главе. Книги — Благовестник, Камень веры, Толкование Деяний Ап. по 10 листов. Акаф. Богородице, Канон Предтече и Вм. Георгию. Чтение — Духовного Сокровища из творений Тихона Задонского. Канон покаянный И. Хр. Кан. молебный Божией Матери, канон бесплотным, чтение творений Василия Великого и Григория Богослова. Вечерня, 12 псалмов, молитвы на сон грядущий, поклоны.
Ложился Георгий очень редко, несколько суток проводил без сна, а изнемогши, отдыхал недолго, сидя на стуле до утреннего благовеста; одежду он носил до обветшания ее, пищу принимал не ежедневно, и только вечером. Мера была — на два дня пятикопеечная булка и две кружки воды с уксусом. Иконы были единственным украшением келлии.
Умножая свои труды, Георгий выкопал под полом глубокую пещеру, и в ней уединялся на день, так как тогда мимо келлии ходили и нарушали тишину. В келлию Георгия никто не входил. На записочке, которую он клал в небольшом окошке, он означал, что ему требуется. После пятилетнего пребывания в этой келлии по убеждению настоятеля, он перешел в деревянную, более просторную. В это время Георгий походил лишь на тень живого человека. Покинутую им келлию Георгий всегда вспоминал с сожалением.
В новой келлии половину помещения он отделил для келейников; теперь он иногда отпирал двери лицам, искавшим духовного назидания.
И после пятилетних усиленных трудов, невидимая тяжелая брань не оставляла подвижника в покое. Когда находило на него состояние сухости душевной, он старался оживить душу горячими слезами. При нападке лености, презирая страдание плоти, он обливался холодной водою, или ночью, обнажившись, бросался в снег; возлагал на себя вериги, и некоторые слова его заставляют предполагать, что он в известных случаях надевал пояс из проволоки с острыми шпильками.
Кроме внутренней борьбы, много терпел подвижник от великих осуждений, которым подвергали его многие, не понимавшие его, от зависти и наговоров. Но о таких людях он говорил: "Они мне благодетели; милостивым сотворят мне Владыку Господа моего и отверзут мне врата вечного блаженства по гласу евангельскому: Блажены есте, егда поносят вам… Боже, помилуй их!"
Скромный во всем, особенно строго держал себя Георгий при других. Тогда он не позволял себе даже облокотиться.
Келлию свою Георгий содержал в величайшем порядке. У дверей коридора стоял гроб без крышки, далее шли небольшие сени, в которых следовало произнести краткую молитву. Отклик Георгия "Аминь" — означал позволение войти. В одном углу келлии стояла крышка гроба, на стене образ св. Троицы с неугасимой лампадою; по стенам скамьи, разделенные столиками; на полу рогожка вместо кровати; в каморке — книги.
Большим праздником для затворника было, когда приносили к нему, для совершения молебна, чудотворную икону Владимирскую. В келлии было много икон и некоторые осуждали это как роскошь. Свою убогую обстановку и сам Георгий считал роскошью и говорил: "Как я засорил свою келлию, как стал жить роскошно. Осмотрись, Георгий, так ли тебе надо поступать!"
Когда кто входил, Георгий, вместе с вошедшим, клал три земные поклона, прикладывался с посетителем ко кресту и евангелию, лежавшему на столе, и затем, после взаимного поклона в ноги, давал братское лобзание. Затем начиналась беседа.
Многие передавали Георгию деньги, чтоб он наделял ими от себя бедных, но он принимал не от всех. Некоторые же вещи приказывал сожигать, провидя, вероятно, нечистоту побуждений принесших. Точно также, когда при конце жизни, он употреблял несколько улучшенную пищу, и некоторые посылали ему от своего усердия — он иногда приказывал выбросить кое-что, как нечистое. Больше всего радовали его простые сухари, принесенные простолюдинами, и он говорил: "Как вкусны, как они услаждены усердием!"
Наружность затворника была такова: привлекательное лицо, истощенное постом и молитвой; глаза, от слез тусклые, но проницательные, высокий рост, красивый стан, благородная осанка и приемы человека хорошего общества.
Много случаев подтверждают, что Георгий имел дар прозорливости. Когда некоторые из братии, нуждаясь в совете, не смели обратиться к нему, он иногда посылал неожиданно просить их к себе. От тех же, которые по любопытству искали его, Георгий, не видав еще их, уклонялся.
Своими речами он часто отвечал на внутренние, еще не высказанные запросы приходящего.
Многие писали затворнику письма, и он некоторые сжигал, не распечатывая, зная, что такие письма с лукавством и лестью; другие же истинно радовали его.
Когда стучались к нему посетители, он знал, с каким духом кто приходит. Часто называл своим келейным знакомых лиц, говоря: "Как замедлили они прибытием к гробу преосвященного Тихона". Такое замечание было всегда верным известием об их скором приезде. Иногда, провидя, что кто-либо из знакомых его страждет, затворник посылал утешительные письма. Предупреждал также он некоторых о близкой смерти, увещевая принести покаяние.
Вот переданный самим затворником случай духовного единения с ним великого Саровского старца Серафима. Около двух лет боролся Георгий с помыслом — перейти в другой монастырь, так как письма и посетители развлекали его.
Однажды келейный докладывает, что странник из Сарова принес от о. Серафима Георгию поклон и благословение и имеет сказать несколько слов наедине. Странник вошел и сказал: "Отец Серафим приказал тебе сказать: стыдно, столько лет сидевши в затворе, побеждаться такими вражескими помыслами, чтобы оставить свое место. Никуда не ходи. Пресвятая Богородица велит тебе здесь оставаться". Странник тотчас же вышел, оставив Георгия в изумлении, так как он никогда не видал и не писал отцу Серафиму. Опомнившись, он велел вернуть странника, но его нигде не могли отыскать.