Сплоченность

Злобно хлопнув дверью, Рауберман покинул кабинет и направился во двор. Надо было принять меры, чтобы немедленно окончить эту позорную возню с пленным.

На крыльце он остановился, чтоб ознакомиться с обстановкой, стал вызывать к себе подчиненных и отдавать им приказания. Сначала он считал, что его автоматчики шутя сломят сопротивление пленного, но оказалось, что это не так-то легко и просто.

Поддубный, не успев убежать, засел в укрытии и отчаянно отбивался. Позиция ему попалась довольно удобная — бомбоубежище, вырытое когда-то партизанами. Это бомбоубежище находилось поодаль от столовой, в пустынном углу двора, где стояла одинокая старая верба и вместо забора тянулась полуразрушенная проволочная ограда. Отсюда Поддубный мог видеть все вокруг себя и вести оборону. Он придерживался хитрой тактики: подпускал к себе автоматчиков совсем близко и только тогда стрелял. Чувствовалось, что у него мало патронов и он экономно, с расчетом, расходует их. Свой боевой припас он, как передавали очевидцы, пополнил за счет двух автоматчиков, которых подпустил к себе вплотную и затем застрелил в упор. Его хотели захватить живым, но это было не так-то легко. Огонь он вел метко, с мастерством снайпера. Количество жертв от его выстрелов все увеличивалось. Около тридцати жандармов под командой лейтенанта Гольца нажимали со всех сторон, но он не сдавался.

Ожидая конца этой возни, Рауберман нервничал, взволнованно расхаживал взад-вперед по крыльцу.

Он злился не только на своих подчиненных, но и на себя. Как могло случиться, что его, опытного офицера, перехитрили, вокруг пальца обвели. Позор! И все это произошло из-за его излишней доверчивости, из-за того, что он в какой-то степени положился на Бошкина. «Этот проклятый полицейский связался с девкой, а я не только не мешал ему, а даже потворствовал, — проносилось в голове у Раубермана. — Вот теперь и поплатился. Этот дурак и сам погиб, и мне напакостил». Рауберман вспомнил, как он мечтал упрочить свою карьеру, получить повышение за дело Поддубного. Какая уж теперь карьера! Теперь только подставляй спину под удары, терпи унижения и обиды… Но неужели он так легко сдастся? Нет, не все еще потеряно, еще можно исправить положение.

На дворе наступило временное затишье, и тогда Рауберман вдруг услышал, что где-то на южной окраине города, как будто в районе аэродрома, вспыхнула интенсивная перестрелка. Донеслись взрывы мин и снарядов, автоматно-пулеметная трескотня. Вслушиваясь в шум непонятного боя, Рауберман застыл на месте.

— Герр обер-лейтенант! — неожиданно вывел его из неподвижности адъютант, торопливо выбежавший на крыльцо. — Начальник гарнизона просит, чтобы вы ему позвонили.

«Просит»!.. Этот адъютант всегда умеет смягчить жесткость приказа. Рауберман знает, как просит начальник гарнизона. Еще свежи в памяти слова, сказанные полковником, когда минут десять тому назад он, Рауберман, сообщил ему о побеге Поддубного. О, и слова же это были! От них кидало в жар и в холод. Но ничего не поделаешь, приходится сдерживаться. Вот и опять придется выслушивать выговоры и ругань.

Рауберман пробежал по коридору и вошел в кабинет. Несколько секунд постоял в нерешимости у телефона, желая хоть немного успокоиться, подготовиться к разговору. Наконец, почувствовав, что все равно из этого ничего не выйдет, взял трубку. Позвонил и сразу же сморщился — на него хлынул поток жестоких ругательств.

— Почему своевременно не докладываете? Десять минут вам было дано. Когда у вас, черт бы вас побрал, окончится стрельба?

— Герр оберст, пленный упорно сопротивляется.

— Молчите! Вы мне ответите за все! Слышите, как партизаны бьют от Подкалиновки? Это все из-за вас! Не сумели развязать язык большевику, не разузнали, где находятся партизаны. Вот они и налетели теперь.

— Герр оберст…

— Молчите, черт побери! — завизжал полковник и так бросил трубку, что она щелкнула, как пистолетный выстрел.

Рауберман постоял еще у телефона, растерянно глядя в окно, затем, убедившись, что разговор окончен, положил трубку и выбежал из кабинета. Как бы там ни было, а он должен делать свое дело. Надо немедленно захватить Поддубного, затем заняться допросом девушки и старика партизанских пособников.

На крыльце его остановил Гопке. Вышедший из терпения унтерштурмфюрер встал на ступеньках, загораживая дорогу, и требовательным тоном заявил:

— Долго вы меня держать будете? Когда отправите?

— Подождите еще немного, подождите, — попросил Рауберман.

— Сколько же можно ждать? — не унимался Гопке. — Партизаны у аэродрома, мой самолет могут уничтожить, как я тогда отсюда выберусь? Прошу вас сейчас же приготовить пакет генералу.

— Не могу. Вот покончим с Поддубным, допросим девушку и старика — все окончательно выяснится, тогда и напишу ответ. А что, если захватим пленного живым или раненым, если его помощники знают о партизанах и окажутся на допросе более покладистыми, чем он? Эх, унтерштурмфюрер, не следует спешить и терять надежду, положение еще может быть исправлено.

Рауберман отстранил генеральского посланца и торопливо сбежал по ступенькам. Гопке хотел было его задержать, но тот не желал больше слушать и не остановился. На ходу вынимая из кобуры пистолет, Рауберман вдоль забора, укрываясь в зарослях малины, двинулся к зданию столовой, ближе к месту боя. Он решил лично вмешаться в дело и ускорить его.

Когда он оказался у столовой, автоматчики шли в очередную атаку на позицию Поддубного. Сразу можно было заметить, что атака велась беспорядочно. Более или менее организованно поднялось с земли отделение, залегшее на огороде, между грядок картофеля и ягодных кустов, те же, что прятались за стенами столовой и гаража, наступали совсем недружно и нерешительно. Некоторые из автоматчиков, только тронувшись с места, сразу же останавливались или возвращались. Атака с самого начала сорвалась. Оставив около Поддубного несколько убитых и раненых, отделения беспорядочно откатились назад.

Рауберман подскочил к Гольцу, который, стоя около столовой, довольно спокойно следил за ходом атаки, возмущенно закричал:

— Что у вас тут, лейтенант: бой или спектакль? Позор! Почему не наведете порядок? От ваших безалаберных атак никакой пользы.

— У нас были и хорошо организованные атаки, но они тоже окончились неудачей, — отвечал Гольц с запальчивостью. — Партизан умело отбивается.

— Бросьте оправдываться! — недовольно остановил Рауберман. — Сейчас же проведите новое наступление и кончайте игру с пленным!

Гольц щелкнул каблуками и бросился готовить атаку. Он накричал на солдат, находившихся, около столовой, потом поспешил дальше, к огороду. На время он исчез из поля зрения, скрывшись среди картофельных рядов. Снова появился он только минут через пять, уже у гаража, откуда и подал команду к атаке. «Вот журавль длинноногий», — с удивлением одобрительно подумал Рауберман и, заметив, как медлят автоматчики, громким окриком подогнал их:

— Шнель, шнель!

Отделения выскочили из своих укрытий и бросились вперед. Рауберман отметил про себя, что на этот раз атака началась дружно и энергично. Особенно организованно шли автоматчики, наступавшие от гаража. Вел их сам Гольц. Длинный, поджарый, он бежал быстро, держа автомат на изготовку.

Атака была в разгаре, а Поддубный молчал. «Может быть, его уже там нет, может, удрал как-нибудь? — вдруг встревожился Рауберман, двигаясь за автоматчиками. — Хотя никуда он не мог деваться. Видно, патроны экономит, хитрит».

Поддубный открыл стрельбу, когда наступающие приблизились к нему вплотную. Правильней, это была не стрельба, а только одиночные выстрелы. От первого его выстрела упал, схватившись за грудь, лейтенант Гольц, от второго и третьего — еще два автоматчика. Затем Поддубный, приподнявшись, приставил дуло автомата) к правому виску и сделал последний выстрел…

Потрясенные этим зрелищем, солдаты остановились в замешательстве. Осторожно, как бы боясь еще какой-нибудь неожиданности, они стали приближаться к Поддубному. Вместе со всеми подошел и Рауберман.