Сплоченность

Вспомнил совещание у Пантелеенко. Там говорилось, что спасение населения от угона в фашистское рабство и от уничтожения — одна из важнейших задач партизанской борьбы.

«Да, задача ясная, но как спасти тех, кто томится сейчас в Калиновке?.. Если гитлеровцы будут гнать их к железной дороге, можно ударить из засады… А если они решат ликвидировать всех там, в городе?.. Нет, все эти гадания ни к чему не приведут. Надо сначала разведать намерения врага, а тогда уже составлять планы», — думал он, но мысли все наплывали и наплывали, не давали покоя, и остановить их он не мог.

«Если б разгромить гарнизон города, были бы спасены Сергей и Надя… И как они попали в их руки? В особенности Сергей. Опять, наверно, погорячился, пошел на ненужный риск… И Струшня тоже хорош: прислал не сообщение, а головоломку, ни одной подробности. Вот и гадай, пока не прилетишь на место и не узнаешь всего… А каково там Сергею?.. Допросы, пытки… Держись, дорогой, мы постараемся тебе помочь, но ты держись».

Камлюк вздохнул, вынул из кармана фонарик и посмотрел на часы. Прикинув время, решил, что скоро должна уже быть линия фронта. По его расчетам, самолет пролетал последние километры над Смоленщиной.

«Скоро и дома, — думал он. — Сколько там сейчас волнений и забот, сколько разговоров о Сергее и Наде, о Калиновке… Нужно подготовить район к встрече фронта, Советской Армии. Многое надо сделать и для того, чтобы в районе быстро и дружно начались восстановительные работы… И вот прибавилось еще и это… Ну что ж, на войне как на войне. Придется напрячь силы и решать все задачи одновременно… Надо наступать на Калиновку. Разгромим гарнизон, и сразу разрешим почти все наши задачи. И согнанных туда людей освободим, и Советской Армии поможем и убережем наши богатства от вывоза в Германию. Да, только наступать на гарнизон! Но вопрос — насколько он велик? Под силу ли партизанам эта задача? — Камлюк переменил положение и поежился. — Холодней что-то стало. Должно быть, летчик перед фронтом набирает высоту…»

Он придвинулся к окну и стал вглядываться в черноту ночи. Некоторое время ничего не было видно, но вдруг внизу, впереди самолета, блеснули полосы огня. Над землей одна за другой вспыхивали ракеты, проносились снопы трассирующих пуль. На линии обороны противника в нескольких местах видны были пожары. Глядя вниз, Камлюк подумал: «Вот где наша армия. Завтра она уже может быть на Калиновщине».

Скоро фронтовые огни скрылись, кругом снова разлилась тьма. Но вдруг ее разорвали столбы света — это в небе замелькали прожекторы. Один из них скользнул по окнам самолета, в тот же миг тьму прошили струи трассирующих пуль. Но самолет летел так спокойно, как будто ему не угрожала никакая опасность. «Ну и выдержка у этих летчиков!» — подумал Камлюк, когда самолет выбрался из опасной зоны.

Внизу простирались земли восточных районов Белоруссии. Хоть их сейчас и не было видно, но Камлюк хорошо представлял их себе: перед его глазами вставали леса и кустарники, луга и болота. Да и как ему не представлять их себе, когда с ними столько связано, когда он изъездил их вдоль и поперек. И, словно надеясь разглядеть сквозь темноту эти знакомые, дорогие места, он не отрывал взгляда от земли. Рядом с ним, выйдя из пилотской кабины, присел бортмеханик. Видимо утомленный третьим в эту ночь полетом за ранеными, бортмеханик часто поглядывал на свои часы со светящимися стрелками — скоро ли приземляться?

— Смотрите, что это за огни на земле?! — вдруг воскликнул Камлюк.

Бортмеханик наклонился к окну.

— Мы над Гроховкой. Это на железной дороге…

— Правильно. Ведь сегодня партизаны Калиновщины на линии… концерт на рельсах дают.

— Перевидел я этих концертов за два года полетов. Летишь над Белоруссией — не веришь, что это немецкий тыл. Все в огне — передний край, да и только!.. — заметил бортмеханик и откинулся на спинку сиденья.

Минут через десять самолет уменьшил скорость и постепенно начал снижаться. Сначала спускался по прямой, но потом, наклонившись набок, он с приглушенными моторами, как по спирали, пошел на посадку. Перед глазами замелькали сигнальные костры. Камлюк почувствовал, как машина коснулась земли и, несколько раз подпрыгнув, уверенно побежала по площадке. Замедляя бег, она развернулась перед крайним костром, на тихом ходу подрулила к опушке и остановилась.

Летчик отворил дверцы кабины, и Камлюк двинулся к выходу. Спускаясь на землю, увидел, как с опушки бегут к машине партизаны. Впереди всех — Струшня, Мартынов и Сенька Гудкевич. В отблесках костров их фигуры казались какими-то неправдоподобно высокими.

Партизаны подбежали и окружили Камлюка, здоровались, расспрашивали о Москве, о дороге.

— Потом, товарищи, потом поговорим обо всем подробно, — сказал Камлюк, когда шум встречи немного утих, и, взглянув на Струшню и Мартынова, прибавил: — Пошли в штаб.

Они двинулись к опушке. Камлюк шел и смотрел вокруг. Над поляной разливался рассвет. Неподалеку лениво блестело оловянной гладью озерцо. От него тянуло сыростью, запахом тины. На фоне порозовевшего неба вырисовывались силуэты построек, колодезных журавлей.

— Давно сюда перебазировались? — спросил Камлюк.

— Как узнали, что Поддубный в жандармерии, — ответил Струшня.

— А почему так поздно прислали радиограмму?

— Раньше не могли, поздно разведка вернулась.

Они шли опушкой. Между деревьями виднелись палатки; в одной из них, самой большой, стоявшей под разлапистой елкой, светился огонек — это был штаб.

— Вот я и дома, — заходя внутрь, вздохнул Камлюк и снял плащ. — А то летел и все думал: скоро ли, скоро ли… — Голова немного кружится.

— Кузьма Михайлович, — вдруг появился у входа Сенька Гудкевич, — может, я вам чем-нибудь могу быть полезен?

— Спасибо, пока ничем. Иди отдыхай, а мы тут еще займемся делами. — Камлюк присел к столику, на котором горела карбидная лампа, и обратился к Струшне и Мартынову: — Так что там, в Калиновке? Познакомьте с подробностями.

— Довольно печальны эти подробности, — начал Струшня, дымя самокруткой. — Человек двести из захваченных фашисты уже расстреляли. Группу за группой уводят в карьеры кирпичного завода. Намерены всех уничтожить.

— Надо спасать людей, — озабоченно промолвил Камлюк. — А Поддубный что?

— Его допрашивают, пытают, — и Струшня рассказал все, что он знал о Сергее, а заодно — и о Наде.

— А как велик гарнизон? Какие части? — нетерпеливо спросил Камлюк.

— Там сейчас стоит пехотный полк и два моторизованных батальона, — доложил Мартынов. — Один мотобатальон, как только что сообщила разведка, недавно вышел из Калиновки. Фашисты услышали наш концерт на рельсах и бросили туда свои силы. Что ж, они притащатся, когда и след наш простынет… — Мартынов вынул из полевой сумки лист бумаги и подал его Камлюку. — Вот схема размещения сил противника в городе.

Камлюк развернул лист и склонился над схемой. Долго и внимательно вглядывался в каждый знак, в каждую надпись.

— Да, гарнизон сильный. И находится, как видно по расположению частей, в боевой готовности… Не то, что было зимой, не то…

— Я много думал, Кузьма… Одними нашими силами… — Струшня не закончил своей мысли, ему тяжело было сознавать, что гарнизон в Калиновке не разбить одному их партизанскому соединению.

— Напрасно так думаешь, — возразил Камлюк. — Разбить можно… только это будет стоить нам больших жертв…

— Так, дорогой приятель, каждый дурак может.

— Грубовато, Пилип, но правильно… Да, каждый дурак… А на чью помощь мы можем рассчитывать? — задумчиво спросил Камлюк. — Может быть, соседи, а?.. Как у них там дела?

— Радировали нам, что вышли из блокады, — заговорил Мартынов. — Благодарят за помощь. Теперь они за Сожем. Получили задание от фронта и Центрального штаба — оседлать шоссейную магистраль и громить отступающие части противника.

— Задание серьезное… Да, расчеты на соседей отпадают. — Камлюк сидел некоторое время в глубокой задумчивости, глядя на схему укреплений калиновского гарнизона, затем, вскинув брови, оживленно проговорил: — Вот бы с воздуха ударить! Представляете — партизанское наступление во взаимодействии с авиацией?!