Сплоченность

— Что же это делается, дядька Игнат? — едва сдерживая гнев, но стараясь сохранить спокойный, даже обиженный вид, говорил Борис. — Не по-соседски это. Вчера обыск, сегодня обыск.

— За вчерашнее мать свою побрани. Пускай не водит всяких бродяг. У меня насчет этого есть приказ. А сегодня по всей волости обыск. Мы должны найти негодяев… Кто это пожары устраивает и стреляет по ночам? А против тебя я ничего не имею. Только добра тебе хочу.

Борис слегка пожал плечами: ишь, доброжелатель нашелся. «Ты меня любишь так же, как я тебя, — думал он, глядя старосте в затылок. — Давно подкапываешься под меня, ищешь предлога, а внешне — будто и ничего. Хитрая гадина». Взволновали слова: по всей волости обыски. Подумал о Наде, Тихоне, Сергее, о многих других… Хоть бы никто не засыпался!

Недовольные полицейские двинулись во двор.

— Проводи нас, старуха! — приказали они. — А ты, Игнат, гляди тут.

Долго провозились они во дворе, — должно быть, старательно обшарили и осмотрели все в пуне и в клети. Несколько минут гремели в сенях, потом вернулись в хату.

— Ничего не нашли, — разочарованно посмотрел один из полицейских на Бошкина. — Пошли. И ты… — бросил он Борису.

— Куда ж это его? — встревожилась мать.

— Не твое дело.

— Ко мне в хату, — обронил староста. — Там их начальник.

Все вышли. Верочка припала к окну. Один из полицаев пошел с Борисом ко двору Бошкиных. Вскоре он вернулся и вместе со вторым полицейским и Бошкиным, поджидавшими его, пошел дальше по деревне. Когда тройка эта завернула во двор к Яроцким, Верочка оторвалась от окна, выскочила из хаты и огородами побежала на другой конец деревни — оповестить односельчан.

9

Назавтра, около полудня, пришел Сергей. Борис был дома один. Сергей, пожав ему руку, возбужденно заговорил:

— К черту! До каких пор будем томиться! Тебя бьют, шпыняют, а ты молчи! Не могу! Не хочу, чтоб меня, как борова, в любую минуту могли стукнуть обухом. В лес, в лес! Пускай они защищаются, а не мы.

В этом он весь, Поддубный, — энергичный, горячий. Так же вот ввалился он к Борису и месяца два назад, когда, оставшись на Калиновщине раненым, только-только начинал искать себе товарищей по борьбе. Тогда он в упор сказал Борису: «Я коммунист и ты коммунист, чего же мы сидим сложа руки?» Невольно вспомнилась эта прошлая встреча, когда Сергею еще ничего не было известно о мыслях и делах Бориса.

— Нам здесь, по деревням, тесно. Мы точно связаны по рукам и ногам. Нам необходимо вырваться на простор! — восклицал Сергей и, глядя на спокойного Бориса, еще больше горячился. — Ну чего ты скалишь зубы? Я же не развлекать тебя пришел.

Поддубный умолк и обиженно отвернулся. Борис, улыбаясь, спросил:

— Все или будешь продолжать атаку?

— Покуда все, — буркнул Сергей и, покосившись на Бориса, тоже улыбнулся. — Ты мне отвечай.

— Отвечу… Только сначала ответь, почему это ты среди бела дня являешься ко мне? Где твоя бдительность, правила конспирации? — стал серьезным Борис.

— Да я огородами, садом пробрался. Никто не видел. И полиции ведь нет.

— Все равно нельзя. У нас есть связной и условное место встречи.

— Правильно. Но на этот раз, понимаешь, уж так вышло… Хотелось увидеть тебя как можно скорей…

— Как прошли вчерашние обыски?

— Меня не было дома. У соседей сидел. А как услышал, что идет обыск, удрал из деревни. Только ночью вернулся домой. К отцу здорово приставали, допытывались обо мне.

— Ничего не нашли?

— Ну, нет. Ни у меня, ни у остальных. Мои хлопцы не вороны.

— И у нас никто не провалился. Начальник родниковского гарнизона мне целый допрос учинил. Послушал бы, как ловко я выкручивался.

— Могу представить. Нет, Борис, хватит нам тут сидеть… Обстановка усложняется… Обыски, аресты, расстрелы… Досидимся до того, что переловят нас, как цыплят.

— Ты, Сергей, не горячись. Во-первых, мы не сидим, мы действуем… А во-вторых, мы должны работать так, чтобы нас не только не повели на расстрел, но чтобы и арестовать не могли. У нас еще мало опыта. Вчера мы отделались легко, но самый факт обыска все равно для нас угроза. Это поучительный урок. Хватит… Бдительности, больше бдительности! Связь, разведку надо укреплять! Мы должны всегда наперед знать каждое движение, каждое намерение и замысел врага. Знать и быть наготове. Вот тогда и не окажемся цыплятами и не попадем коршуну в лапы.

Борис говорил горячо, взволнованно, он даже поднялся с места, стал ходить по комнате. Речь его была так убедительна, что Сергей на время умолк. Но вскоре он снова возобновил атаку:

— Все это верно. Но я одного не понимаю: почему ты против того, чтобы мы теперь же, не откладывая, ушли из деревни?

Этого вопроса Борис ожидал. Конечно, Сергей задал его, не зная кое о чем. Если бы сказать сейчас, что он, Борис, не случайно остался в оккупированном районе, что он не может покинуть деревню без разрешения райкома партии и лично Камлюка, Сергей, наверно, подскочил бы от удивления. Но Борис молчал, он никому не имел права открыть эту партийную тайну. А Сергей донимает его своими вопросами. Со временем он, конечно, обо всем узнает, но что ему ответить сейчас?

— Я понимаю, Сергей, что нашей группе необходим простор, о котором ты говоришь. Это вызывается и тем, что мы выросли, что пришла нам пора браться за дела большего масштаба, и тем, что увеличилась опасность… Я ведь не против того, чтобы уйти. Но как и когда это сделать? Да и согласовать надо.

— С кем?

— Связаться с подпольным райкомом, с партизанами. Они нам подскажут. Может быть, только часть наших людей пойдет, а остальным будет приказано продолжать работу здесь.

— А если эти поиски связи затянутся неведомо до каких пор? Если старания наши будут напрасны?

— Тогда будем решать сами. Но это должно выясниться в ближайшее время… Вчера я послал Тихона в Бугры. Там были партизаны. Что-нибудь новенькое да принесет.

— Что ж, подождем. Только ведь… Мы и сами могли бы… Оружие у нас есть. Человек пятнадцать наберется — вот тебе, пожалуйста, и отряд. Может быть, не хуже того, который пошел искать твой Тихон… — Сергей помолчал, потом с укором закончил: — Доищетесь! Так был бы свой отряд, самостоятельный: мы людей организовали, мы бы их и в бой повели…

— Не болтай глупостей! Нам в партизанской борьбе атаманская вольница не нужна! — сурово остановил его Борис. Он постоял минутку молча, глядя на улицу, потом вдруг отшатнулся от окна, потащив за собой и Сергея. — Староста идет по улице, на окна поглядывает.

Они постояли посреди комнаты, проводили Бошкина суровым взглядом.

— Надо рассчитаться с ним, со многими ведь уже покончено… — сказал Сергей. — И с нашим, с низовским, пора свести счеты.

— Когда будем уходить из деревни… — Борис присел к столу и заговорил о другом: — Надо быстрее разряжать снаряды. Много сделали шашек?

— Капитон — две, и я — одну.

— Мало. Поторопитесь. Гитлеровцы заканчивают ремонт мельницы.

— Сейчас к Родникам не подойти. Может, подождать бы, пока они маслозавод забудут.

— Нет, нет! Взорвать надо в день пуска. Пускай оккупанты бесятся.

Поддубный ничего не ответил, взглянул на часы и стал собираться домой.

— Подожди, — остановил его Борис и направился к двери. — Я позову мать. Пообедаем, потом пойдешь.

Мать и Верочка были в палисаднике — обкладывали завалинку паклей и соломой, засыпали землей. Борис попросил сестренку побыть еще на улице, постеречь, а мать позвал в хату. Авгинья пришла и захлопотала у стола. Ей помогал Борис. Сергей сидел в соседней комнатушке и перелистывал какой-то Верочкин учебник. Вскоре его попросили к столу, где между тарелок и стаканов величественно возвышалась бутылка с мутноватой жидкостью.

— Пожалуйста. Вот принесла одна женщина, так давайте отведаем, — Авгинья кивнула на бутылку. — Кстати же и праздник. Выпьем сегодня, если вчера не удалось.

— Хотя это не спирт, но ты не побрезгуй, — лукаво покосился на Сергея Борис. — Вчера ты меня потчевал, а сегодня я тебя.