Плывущие против течения

Почувствовав на спине ласковую руку сына, мать заплакала по-настоящему. Она вспомнила в эту минуту два других конверта, полученных ею во время войны. В одном было извещение о том, что отец Котаро, военный моряк, «осыпался, как цветок», в бою у берегов Австралии, а в другом письме сообщалось, что ее младший брат, летчик, «разбился, как яшма», у границ Индии.

— Ты тоже писал такие письма? — спросила мать.

— Нам хочется, чтоб все родители поставили свои подписи против войны, — тихо ответил Котаро. — Лучше ведь получить такое письмо, чем. ..

— Да ты у меня совсем еще маленький, — улыбнулась сквозь слезы мать.

Посмотрев на нее, Котаро вдруг отвернулся, снял очки и вытер их о рукав.

— Твои товарищи думают, что мы, матери, не хотим спасти своих тетей? И ты тоже так думаешь?

Она встала и, подойдя к лакированной шкатулке, стоящей на полке в стенной нише, выдвинула верхний ящичек и вытащила пачку продолговатых листков. На этих листках, украшенных изображением белого голубя, стояли подписи; некоторые из них были скреплены личными печатками и отпечатками пальцев.

— Видишь, Котаро, я не только подписалась, но п сама собираю подписи.

Мальчик долго перебирал исписанные листки, молча опустив голову.

Мать ласково наклонилась к нему и тихо спросила:

—- Может быть, мой сын тоже хотел бы пойти с такими листками по домам нашего городка?

Вместо ответа Котаро схватил руку матери и прижал ее к своему лицу.

* * *

Котаро бежал по улице, как на крыльях. В самодельной зеленой папке, завязанной тесемочками, лежал бланк для подписей под обращением о мире. Он прижимал папку к груди, словно боялся, что ее могут отнять у него.

Во всех домах его встречали с радостью. Хмурые лица людей теплели, и они пожимали ему руку, как взрослому.

В некоторых домах ставили подписи не только хозяин и хозяйка, но и взрослые дети и родственники. А иногда и гости.

Вот у него уже пятнадцать подписей!

Их могло быть и больше, если бы не отец Синдзо — этот противный Фудзита. Он даже не впустил Котаро за порог своего дома. «Какая война, откуда война? — за-махал он руками. — Иди, иди, мальчик!»

Котаро в раздумье остановился -перед бамбуковой изгородью, которая окружала прилепившуюся на самом краю оврага лачугу. Почерневшие от времени дощатые стены давно уже рассохлись и разошлись во швах. Свет, горевший внутри дома, желтыми пятнами пробивался наружу сквозь щели. От крошечной веранды, пристроенной к наружной раздвижной стене, остался только остов — несколько бамбуковых шестов. Крытая прессованной соломой кровля дома уже давно сгнила и была испещрена светлыми заплатами — обрывками цыновок, накрест прибитых к крыше тонкими жердями.

В этой лачуге жила семья Хонды.

Котаро приходилось бывать здесь не один раз. Старший сын Хонды — Таро учился вместе с Котаро. Маленький, застенчивый, с непомерно большой головой и большими ушами, мальчик получил от школьников прозвище «Фукудзин» — бог счастья. Прозвище это было ему дано словно в насмешку, так как семья его жила в страшной нужде. По этой причине маленький Таро редко посещал школу. Зимой, когда наступали холода, он особенно часто оставался дома: мальчик не имел теплой одежды. Кроме того, Таро приходилось помогать в работе отцу. Вся семья Хонды плела сандалии, соломенные мешки под рис и веревки для продажи на рынок. Когда Таро долго не появлялся в школе, Сато-сенсей посылал Котаро проведать его. Отец Таро, не старый еще, но сильно сгорбившийся угрюмый человек, встречал Котаро не очень дружелюбно.

— Иди, иди, мальчик, — говорил он. — Передай учителям, что прежде чем за книжку браться, надо чем-нибудь брюхо набить. Таро расписаться уже умеет, и на том спасибо...

Вот почему, стоя сейчас перед порогом дома Хонды, Котаро колебался. Кто знает, как его встретит сейчас угрюмый хозяин лачуги... Преодолев наконец свою робость, Котаро тихо открыл дверь и поздоровался. Изнутри кто-то глухо откликнулся. Котаро невольно зажмурил глаза от нависшей в воздухе густой соломенной пыли. Сквозь нее едва видны были люди — все одинаково серые, хмурые. Вся семья — взрослые и дети сидели на полу и плели соломенные сандалии. У самого входа на коленях стоял Таро и ожесточенно бил солому деревянным молотком. При появлении Котаро он покосился в сторону отца и смущенно поздоровался с приятелем. Удивленно вытаращили глазенки на внезапно появившегося гостя и младшие сестрички и брат Таро.

— Ты опять за тем же, Котаро? — не отрываясь от дела, спросил Хонда.

— Нет, дядя Хонда. Я пришел по другому, важному делу.

— «Важному делу»! — усмехнулся Хонда. — По какому же, позволь узнать?

Котаро раскрыл папку и вытащил оттуда бланк:

— Поглядите! Я хочу попросить вас и тетушку Хонду поставить свои подписи. .. Это для того, чтобы не было войны...

Хонда удивленно покосился на мальчика и отложил в сторону сандалии, которые плел.

У него было широкое желтое лицо с резко проступающими скулами и лихорадочно поблескивающие глаза.

— Подписи, чтоб не было войны? — удивленно переспросил Хонда и поднялся с пола.

Котаро читал текст обращения, а Хонда внимательно глядел в лицо мальчику. Прекратили работу его жена и дети. Удивленно приоткрыв рты, они не сводили глаз с мальчика в очках.

Густая соломенная пыль, висевшая желтой пеленой, медленно оседала на пол. Воздух становился все чище, и люди, как показалось Котаро, словно приблизились к нему, посветлели и выглядели не столь уж сумрачными.

— Хорошее дело... — задумчиво сказал Хонда. Он развязал белый платок, повязанный вокруг лба, вытер им потное лицо и, вздохнув, добавил: — Я знаю, что такое война...

— И я знаю, дядя Хонда, — опустил голову Котаро, — что значит остаться без отца. Лучше, если никто этого не испытает...

В комнате стало так тихо, что слышно было, как сидевший на корточках Таро задумчиво сгребает ладонью осевшую на пол пыль.

Хонда принял от сына кисточку и, обмакнув ее в туш-ницу, старательно вывел свою фамилию и имя.

— Спасибо, — сказал Котаро и поклонился.

— А ей можно расписаться? — Хонда кивнул в сто-рону жены.

— Ну конечно, можно! Тогда будет двадцать две! Двадцать две подписи!

Котаро подпрыгнул несколько раз, но сразу же спохватился и принял солидный вид. Он поправил очки, сползшие на кончик носа, и медленно поклонился.

sfc *

Масато готовил уроки. В доме было тихо: отец еше не возвращался с работы, мать ушла на лесопилку за щепками, а сестра пошла к подружкам.

Вдруг с улицы донеслись крики и хохот.

Масато подошел к дверям, ведущим на веранду, и раздвинул их. По улице шли, раскачиваясь, два пьяных американца. Один из них, маленький, коротконогий сержант, уже не шел, а волочился, крепко вцепившись в пояс другого — огромного рыжего верзилы. Временами сержант падал, и тогда другой, чуть нагнувшись, хватал его за шиворот и ставил на ноги.

Глядя на них, Масато невольно улыбнулся. Чего только не вытворяют эти амеко! 1 Вчера, например, рассказывал отец, к магазину Фудзиты подъехала грузовая машина. Два американских шофера предложили владельцу «Дома журавля и черепахи» яшик мясных консервов по недорогой цене. Один из них вытащил из кармана банку, вскрыл ее и дал Фудзите попробовать. Тому консервы понравились, и он поспешил заплатить за все банки. Большой деревянный яшик втащили в магазин с помощью обоих американцев. На прощанье Фудзита поблагодарил шоферов и попросил в любое время дня и ночи привозить к нему такого рода товары. Когда шоферы уехали, Фудзита, усевшись на ящик, стал потирать руки от удовольствия.

Вдруг он вскочил, как ужаленный, и отбежал в сторону, не сводя испуганного взгляда с ящика.

— Мертвец! — прошептал бедный Фудзита, вытирая выступивший на лбу пот.

— Пожалуй, это не мертвец... — произнес побледневший приказчик. — Кто-то хрипит...

Когда ящик наконец был вскрыт, оттуда вылез пьяный американский солдат. Увидев двух остолбеневших японцев, он пнул одного ногой, другому плюнул в лицо и ушел пошатываясь.