Страница 30 из 39
Дорога шла у самого подножия гор, к которым жались крошечные крестьянские поля. Повсюду суходольный рис стоял уже созревшим. Его пожелтевшие свисающие кисти жалобно шуршали, вздрагивая от порывов ветра. Между рисовыми полями желтели полоски ячменя, склонялись колосья проса. Кое-где мелькали фигуры крестьян в широкополых соломенных шляпах. Они нагибались за каждой горстью злака и связывали в снопы сжатый рис.
В дымчатых сумерках вечера сквозь пожелтевшую зелень проглядывали низко нависшие соломенные и тростниковые кровли деревенских домиков. По узким дорогам неторопливо шагали с коромыслами на плечах крестьяне.
Притормозив велосипед, Хейтаро свернул на дорогу, ведущую вниз, к морскому берегу. Эта дорога была прорыта в скалистом грунте и окаймлена по обеим сторонам голыми темнобурыми валунами. Из-под самого колеса, мелькнув голубой грудкой, вспорхнула синица-рыболов. Она напомнила о близости моря. И действительно, вскоре перед братьями открылся простор мрачного, разбушевавшегося моря.
Сидеть на жесткой раме велосипеда было неудобно, но Дзиро этого не замечал: он был счастлив, что едет в Хага на весь воскресный день. Дзиро желал только одного — чтобы завтра выдался погожий день. Можно будет как следует поплавать и полазить по скалистым утесам. Кто знает, может быть ему удастся обнаружить гнездо морских чаек или орла-рыболова... Вот удивились бы мальчики в Одзи, если бы он привез птичьи яйца или еще лучше — оперившихся птенцов! И надо собрать еще немного ракушек и разноцветных камешков для Умэ-тян, больной сестренки Тэйкити.
Поглощенный своими мыслями, Дзиро вздрогнул, когда Хейтаро внезапно остановил велосипед. Перед ними на столбе висела дощечка: «Проезд воспрещен».
— Ничего не понимаю... — словно про себя сказал Хейтаро, вглядываясь в даль.
Дзиро проследил за его взглядом и увидел вдали у обрыва знакомый маленький храм богини Каннон, окруженный группой стройных криптомерий. Но что это? Неподалеку от храма виднелись бараки, покрашенные в зеленый цвет, а рядом с ними торчали окутанные маскировочными сетями стальные хоботы орудий.
— Значит, амеко устраиваются и на холме Бубенцов,— пробормотал Хейтаро.
В воздухе послышался нарастающий рокот моторов, и со стороны моря показался большой американский самолет. Он шел как-то боком и низко-низко пролетел над храмом богини Каннон, чуть не задев верхушки деревьев. Когда он проплыл над их головами, Дзиро заметил, что один из винтов у него не вращается.
— Видишь? — спросил он, задрав голову.
— Вижу, — улыбнулся Хейтаро. — С моря летит. Наверно, корейцы всыпали... еле тащится. — Хейтаро резко повернул велосипед. — Ну, садись, Дзиро. Поедем другой дорогой!
Почти у самого спуска к берегу кто-то окликнул их.
— Сирасу? — обрадовался Хейтаро. — Куда направляешься?
Перед ними стоял пожилой мужчина с загорелым высохшим лицом, закутанный в рваное желтое одеяло. В руках он держал коромысло.
— За сучьями. Собираем по ночам, чтобы сторожа не видели... Младший брат? — кивнул он головой в сторону Дзиро.
— Ну, как живете? — спросил Хейтаро, предлагая ему сигареты.
— Как живем? — невесело улыбнулся Сирасу. — Сам знаешь. Похвастаться нечем. ..
— Скоро к вам нельзя будет подъехать.
Сирасу усмехнулся:
— Да, и к нам понаехали эти амеко. Хотят снести храм богини Каннон. Староста говорит, что на вершине холма Бубенцов у них будет пост противовоздушной обороны.
— А другого места не могли найти?
- Староста говорит: место удобное, высокие деревья. .. А другие места оголенные.
Сирасу нагнулся к Хейтаро и что-то прошептал ему.
Лицо у Хейтаро расплылось в улыбке.
— Молодцы, молодцы! — сказал он. — И меня не забудьте. Это ты придумал?
Сирасу выпрямился, и глаза у него молодо блеснули:
— Что ж, не зря солдатом семь лет отслужил.
Прощаясь, Сирасу ласково положил свою руку на
плечо Дзиро:
— И у меня ведь такой парень есть. Главный мой помощник. . . До свиданья!
Зябко поеживаясь, он стал подниматься в гору.
Тяжелые клубящиеся тучи все ниже опускались на море. Потом сильный, порывистый ветер погнал их к берегу, к изъеденным штормами утесам и скалам. Неистовый рокот нарастал на море. Оно легко взметало вверх гигантские темнозеленые валы, вспененные гребни которых, казалось, рвались в единоборство со свинцовым небом. Ветер со свистом срывал клочья белой пушистой пены и пригоршнями бросал их на прибрежный песок, на прижавшиеся к скалам домики рыбачьей деревушки.
Построенные из случайных даров моря — выброшенных на берег полусгнивших досок, бревен и листов фанеры, — эти лачуги дрожали, как в ознобе, от каждого порыва ветра. Их жалкие кровли жалобно стонали, словно старались высвободиться из-под тяжелых камней, которыми были прижаты к стенам лачуг.
Братья осторожно спустились к деревушке по узкой скользкой тропинке.
Быстро темнело. Две женщины на берегу разводили костер из валежника и высохшей морской травы. Этот костер должен был служить маяком для тех, кто находился в море.
На песке лежали шнрокодонные и тупоносые рыбачьи кунгасы. В сумерках они казались тушами диковинных чудовищ, выброшенных морем на берег.
Хейтаро и Дзиро старались держаться ближе к скалистому откосу, спасаясь от холодных водяных брызг.
Скорее бы добраться до харчевни Мураты! В такое ненастье, наверно, большинство рыбаков остались на берегу. Многих из них можно будет встретить в харчевне.
Пройдя немного берегом и поднявшись по тропинке, устланной плоскими белыми камнями, братья оказались у бревенчатой харчевни. Под ее крышей раскачивался пожелтевший бумажный фонарь. Тусклый свет освещал прибитую рядом с дверью фанерную дощечку, на которой было затейливо выведено охрой: «Милости просим! Дешево! Вкусно!»
Хейтаро поставил велосипед под навес, около кадок и соломенных кульков, и вошел вместе с Дзиро в харчевню. Две масляные лампы плохо освещали комнату с земляным полом, наполненную густым табачным дымом, прогорклым запахом бобового масла и соевого теста. За столиками, уставленными глиняной посудой, сидели рыбаки. Одеты они были в старые, заплатанные рубахи; только у некоторых сохранились зеленые солдатские куртки, сильно потрепанные и побелевшие от впитавшейся морской соли.
— Хейтаро! — раздался радостный возглас. — А это кто с ним? Никак, Дзиро? Конечно, он!
Шлепая соломенными сандалиями, к ним подошел толстяк с лысой головой, хозяин харчевни Мурата. Рыбаки поднялись из-за столиков. На стенах зашевелились их тени.
— Здорово, Хейтаро!
— Откуда к нам в такое ненастье?
Мурата усадил гостей под лампой, и рыбаки стали придвигать к ним свои столики. Остановившись за стулом Хейтаро, владелец харчевни принялся укорять его:
— Совсем забыл нас! Уж месяц, как не видели тебя...
Из-за бамбуковой занавески, на которой деревенский художник изобразил сверкающую своей белоснежной вершиной Фудзияму', показалась краснощекая супруга владельца харчевни — госпожа Курико. Оба брата привстали со своих мест и поклонились ей.
— Ну, что я тебе говорила! — воскликнула она, обращаясь к мужу. — Не веришь в приметы? Я ведь утром сказала, что будут сегодня дорогие гости. Не зря во сне видела тень птицы на ставнях...
Мурата расхохотался.
— Дорогих гостей, — обвел он руками посетителей, — у меня и без твоих примет каждый день полно!
— Не выгоните нас, госпожа Курико? — улыбнулся Хейтаро.
‘Фудзияма — вулкан в Японии.
— Что вы, что вы! Мы всегда рады видеть вас. Так рады...
— Будет тебе любезничать! — добродушно прервал ее Мурата. — Видишь, люди озябли и проголодались. Дай нм чего-нибудь погорячее.
Через минуту перед братьями появились большие глиняные миски с дымящимся картофелем и квашеной ре диской.
— Выпей чашечку теплого саке, Хейтаро! — придвинул ему Мурата фляжку. — Пей, я угощаю.
Хейтаро смущенно поблагодарил и выпил.