Игра на разных барабанах

Играет Ольга Токарчук

«Игра на разных барабанах» — это не только название книги Ольги Токарчук и заключительного рассказа, но и «слово в свое оправдание». Писательница постепенно переходит от целостного романа (например, «Правек и другие времена») через постсовременную летопись («Дом дневной, дом ночной») к жанру новеллы. Таким образом, заглавие дает нам понять, что книга вовсе не обязательно должна быть стилистически и тематически однородной, а труд писателя сродни «игре на разных барабанах». Прежде чем ответить себе на вопрос «каких», стоит заметить, что сравнение писательства с игрой не так уж и неуместно, особенно если вспомнить, что этот мотив у автора «Правека» встречается очень часто. Играет Токарчук (в том числе на наших чувствах, представлениях, стереотипах), играют ее герои, а сборник, если сравнить его с концертом ударных, перестает раздражать своей разнородностью или даже бессвязностью. Впрочем, подобного рода упреки можно адресовать неумелому дебютанту — уж в чем-чем, а в мастерстве автору этой блестящей книги не откажешь. Скорее может огорчить сам этот блеск, чрезмерная легкость пера, желание понравиться, заинтересовать, увлечь, свойственное авторам детективов, которые запоем читает героиня первого рассказа.

В сборнике мы находим рассказы трех типов, с явным преобладанием фантастических, очень изящных, порой — к счастью, не всегда — напоминающих творчество Джонатана Кэррола. Однако лучшие (наиболее личные, правдивые, глубокие) из них те, что реалистичны, бесхитростны, без фейерверков (а порой, как «Шахматная фигура», лишены действия). Описание обычных людей, ауры места и т. п. без какого-либо морализаторства, без элементов фантастики — прием, часто использующийся Анджеем Стасюком, — лично для меня более убедителен в исполнении Ольги Токарчук. Однако в большинстве случаев реалистические этюды — всего лишь отправная точка. Это заметно уже в первом рассказе — «Открой глаза, ты умер», где проявляются и сильные, и слабые стороны творчества писательницы. Талант Токарчук здесь лучше всего раскрывается в отрывках, посвященных описанию «физиологии чтения», а дар зоркого наблюдателя, проницательность психолога, умение «вжиться» в образ позволяют автору делать весьма тонкие замечания. Особое удовлетворение — пожалуй, большее, чем от нарочитых эффектов — приносит читателю обилие подробностей, которые он тотчас же соотносит с собственным опытом. В упомянутом рассказе Токарчук в какой-то момент создает атмосферу, предвещающую из ряда вон выходящие события, и — по законам популярной литературы — сразу же эти ожидания оправдывает. В итоге героиня, читающая некий детектив, сама «вторгается в мир книги» и убивает нескольких персонажей. И я снова, как когда-то при обсуждении «Правека», могу сказать о «поэтике свершившегося чуда» — правда, хочется добавить, что чудеса, происходящие решительно слишком часто, перестают производить впечатление.

В рассказах, следующих за фантастическими, действие происходит в прошлом или — как в «Бардо. Рождественский вертеп» — к прошлому отсылается, в конце же сборника Токарчук поместила (самую многочисленную) группу рассказов абсолютно реалистических, привязанных к конкретному месту (Польша, Германия) и времени (80–90-е годы). Они-то мне и кажутся наиболее интересными. Среди них уже нашумевший (он был опубликован до выхода сборника) рассказ «Профессор Эндрюс в Варшаве», где представлен весьма любопытный взгляд на военное положение. Первой реакцией широкой публики было удивление: вот как, оказывается, об этом можно писать. Выходит, печальная история, приключившаяся в Польше с английским профессором, может с равным успехом произойти с польским туристом, потерявшимся в любой инокультурной стране, то есть привязка к реальному историческому событию — необязательный орнамент. В частности, поэтому я заметил выше, что Токарчук, как и ее герои, любит играть.

Рассказы в сборнике, как я уже упоминал, написаны в разной поэтике, повествование ведется то от первого, то от третьего лица, однако есть нечто, прочно их связывающее. Писательница затрагивает тысячу и одну тему, довольно типичные для ее творчества (прежде всего, это отношения мужчины и женщины, неумение понять друг друга, психологические проблемы), но одна тема звучит почти везде. Тут нет ничего нового, ни для самой Токарчук, ни для значительной части современной литературы — я имею в виду ощущение «прозрачности», то, что сейчас принято называть «невозможностью самоидентификации». Собственно, здесь и кроется мотивация поведения героев: это «двигатель» драматических и фантастических событий во многих рассказах. Героиня последнего в кого только не перевоплощается — в бизнесмена, бомжа, турчанку, — всякий раз полностью отождествляясь с тем или иным из типов многоликой берлинской толпы. Взяв на себя роль своей подруги, настолько в нее вживается, что в конце концов забывает, кто она в действительности. Это яркий пример, однако подобное с большей или меньшей отчетливостью повторяется в других рассказах. А вот рассказ «Остров» здесь стоит особняком — его можно назвать современной робинзонадой, будто бы написанной заново с учетом множества философских и психологических интерпретаций этого мотива.

Что происходит с самоидентификацией человека, оставшегося наедине с собой, без свидетелей, вне культурного контекста? Не подобна ли она сосуду, без которого человек «растекается» в бесформенную лужицу? Ведь даже одежда перестает быть его отличительной особенностью. Из текстов рассказов, затрагивающих эту тему, складывается представление о самоидентификации как о чем-то очень хрупком, подверженном постоянным нападкам. Не помогают и внутрисемейные отношения — почти все пары, а их в книге немало, молчат либо ссорятся, потому что вместе перестают «быть собой». Когда один из двоих пытается установить контакт, другой включает телевизор, даже если выбор ограничен двумя программами.

Характерный пример игры Токарчук с читателем — рассказ «Шахматная фигура», трогательная история отношений мужа и жены, продолжающихся, хотя все между ними давно уже кончено. Писательница будто выстраивает антиидиллию. Действие происходит в романтичном деревянном домике у моря, после окончания сезона, среди шума волн и закатов — такой фон идеально подходит для обложки любовного романа. Собственно, проблематика несложившегося союза, необходимости все начинать заново, тягостного молчания и т. д. — нечто новое в ее творчестве. Потому следует отметить, что Токарчук способна играть на разных барабанах, и, если бы она отложила в сторону те из них, с которыми еще не совсем справляется (или иначе: на которых еще не научилась играть с достаточной легкостью), концерт можно было бы назвать очень удачным.

Ольга Токарчук

Игра На Разных барабанах

Открой глаза, ты умер

С. купила эту книгу потому, что ее привлек рисунок на обложке: на темно-красном фоне ступеньки, ведущие к едва различимой двери, дверь приоткрыта, за ней полоска яркого света, узенькая, острая как бритва. Кроме того, она узнала шрифт на титуле — ломаные желтые буквы, — значит, книга из любимой детективной серии. Много лет назад она начинала с Агаты Кристи, но потом вдруг почувствовала, что устала от строгой последовательности — убийство, расследование, разоблачение преступника. Словно детектив — это абсолютно замкнутая, стерильно чистая конструкция. Ее раздражали картонные персонажи, пешки, расставленные на сцене, передвигающиеся согласно высшему замыслу автора. Странно, что автору — единственному, кому с самого начала известна четкая схема преступления и наказания, — еще охота терпеливо ткать повествование. Скучно, думала она.

Она не знала, чего хочет. Не знала, что ищет на полках в районной библиотеке и в книжных магазинах. Если бы ее попросили объяснить поточнее, она бы, наверное, подняла глаза, выпятила губы, будто для поцелуя, и беспомощно развела руками. Она искала живых людей, преступников из плоти и крови. Хитросплетения мотиваций — и улики, которых не заметит ни один сыщик. Нет, не кровь и мясо, не бойня, не кошмары. Этого и так достаточно по телевизору. Она жаждала чего-то нестандартного, схемы, понятной не до конца, лишь изредка проявляющейся, чтобы о себе напомнить. И еще она хотела чего-то такого, что зацепило бы, схватило за руку, лишило сна. Это было трудно объяснить библиотекарше или продавщице.