Я побывал на Родине

Зотов Георгий

Я побывал на Родине

От автора

То, о чем пойдет речь в этой книжечке, происходило довольно давно. Вероятно, и даже наверное, в Советском Союзе многое изменилось. Но я думаю и твердо уверен, что основное не только не изменилось, но и совершенно не могло измениться. Это-то, не могущее измениться, то есть самая сущность советской коммунистической системы господствования над народом и есть причина, побуждающая нас, эмигрантов, оставаться в свободном мире.

За повседневными делами забывается многое из того, что пережил, но когда я читаю газету «За возвращение на Родину», то на меня веет тем самым нестерпимым духом, который я ощущал во время своего пребывания в советской обстановке. Это дух несвободы, дух неволи. Там живут сотни миллионов человек — таких же, как и мы с вами. Значит, жить там можно, а некоторым даже и хорошо. Но, во-первых, кто подышал воздухом свободы, тому затхлая несвобода стократ тяжелей, а во-вторых, как ни хочется к родным людям и родной природе, но в сердце звучит наказ родины: оставаться на чужбине ради приближения свободы родного края.

Может быть, кое-кто из русских людей здесь за границей, порой задумываются:

«Не совершил ли я ошибку, оставшись тут? Не следовало бы мне уже давно возвратиться домой?».

Я уехал на родину в 1945 году. Пробыв некоторое время там, я вернулся на Запад, и свидетельствую: «Те, кто живет в свободных странах, не ошибаются, оставаясь тут. Ошибкой было бы ехать на родину».

Я решился описать свою поездку для того, чтобы предупредить от совершения ложного шага тех, которые горюют и тоскуют по родным людям и местам.

Сам я до своей поездки всю жизнь провел за границей. Родина была знакома мне только по рассказам моих родителей. Но я воспитан по русски и считаю Россию сваей настоящей родиной. Однако, я имел большое преимущество по сравнению с другими: я — французский гражданин. Это спасло меня во время моего пребывания в России, поставило меня в особые, более благоприятные условия и дало возможность уйти из под власти коммунистов. Я думаю, что прочесть мой простой рассказ будет полезно многим, хотя я описываю простые повседневные вещи.

Париж, август 1945

Советская репатриационная миссия занимала большой белый дом в одном из лучших кварталов Парижа. Когда мы с женой пришли туда, у входа нас приветливо встретил молодой человек в штатском. Он спросил, по какому мы делу. Моя жена ответила, что хочет поехать на родину в Советский Союз, но не одна, а с мужем. А муж (она указала на меня) — француз… Так вот, как бы это устроить, чтобы поехать вместе?

Молодой человек указал, к кому мы должны обратиться.

Мы поднялись на верхний этаж. Во всех комнатах двери были отворены настежь. В коридоре, у дверей той комнаты, куда нам нужно было обратиться, стояла женщина в военной форме, с погонами лейтенанта. Женщине было лет тридцать пять. Ее черные волосы были заплетены в косы и уложены венком вокруг головы. Она на меня произвела хорошее, симпатичное впечатление. Форма ей шла. Оказалось, что молодой человек у входа направил нас именно к этой женщине.

Приняла она нас очень мило и любезно.

— Так, значит, вы хотите вернуться на родину вместе с мужем… А по русски он говорит хоть немножко?

На этот вопрос ответил я сам. Женщина-лейтенант очень удивилась.

— Да вы совсем хорошо по русски говорите! Где научились? У вас — что, кто-нибудь из родственников русский?

— Нет, — ответил я, — но я сызмальства воспитывался в русской семье.

Об этой русской семье лейтенант больше не спрашивала. Это было не ее дело. Такими вопросами занимались другие — уже не во Франции, а в России. Работникам миссии не полагается выказывать себя особо любопытными — это производило бы плохое впечатление. Работа миссии: привлекать людей к себе, убеждать возвращаться на родину и давать нужные справки.

— Ну, что ж, — улыбаясь заметила лейтенант, — меня очень радует встретить француза, говорящего по русски. У меня, знаете, побывали уже многие наши девушки с французами, желающими также поехать в СССР, но ни один из них по русски ни слова… Стало быть, решили отправиться с женой… Дело хорошее, товарищ. Семья — это… одним словом, семья.

— Да, конечно, — ответил я. — Разлучаться неохота. Здесь меня никто и ничто не задерживает. У моей жены есть в России родственники, и мы хотели бы к ним поехать.

— Чудненько. Только вам надо зарегистрироваться в нашем консульстве, в отделе записи актов гражданского состояния и подать нужные справки для получения въездной визы в Советский Союз.

— Хорошо.

— При желании, вы можете пока-что переехать в наш пересыльный лагерь Борегард. Там вы будете до отъезда жить совершенно бесплатно. О вас будут заботиться. Конечно, это ваше дело. Я только хочу сказать, что таким образом вы избежите лишних расходов.

— Я хотел бы знать, буду ли я в лагере свободным человеком?

— Ну, разумеется! Вы сможете выходить и входить когда только вздумаете.

Я задумался над этим предложением и посмотрел вопросительно на жену, та одобрительно кивнула.

— Ну, хорошо, спасибо. Мы согласны перейти в лагерь.

— Вот и отлично. Я уверена, что вы не пожалеете о своем решении. Сейчас я вам выпишу направление в лагерь и в консульство.

Вручив нам документы, она встала нас проводить до двери и сказала:

— Мне очень приятно, что вы хотите к нам поехать. Я надеюсь, что наша страна вам понравится и что вы там хорошо устроитесь. Желаю вам всего наилучшего и счастливого пути!

Мы попрощались с этой женщиной и поехали в советское консульство. Оно помещалось в красивом массивном здании, в каких обычно помещаются дипломатические учреждения.

Уже в приемной я заметил, что лейтенантша была права: действительно, я был далеко не единственным из французов, желающих отправиться в Советский Союз. Их в приемной было множество. Со своими русскими женами, находившимися тут же, они разговаривали по немецки. Это потому, что все они во время войны были в Германии на работах. Там и познакомились со своими теперешними женами-«остовками».

За канцелярским столом сидел человек и глядел на нас. Мы подошли к нему и подали документы, полученные в миссии. Человек покопался в ящике и выдал мне целую пачку анкетных бланков, которые велел заполнить тут же, не покидая комнаты. Каждую анкету надо было заполнять в пяти экземплярах. Ко всей этой бумажной груде мы были обязаны приложить по три экземпляра своей автобиографии и четырнадцать фотокарточек. Фотографироваться можно было тут же, в консульстве.

Как только со всей этой писаниной было покончено — а это потребовало немало времени — нас направили в ЗАГС. Там большой возни не было, наш брак оформили молниеносно. Из ЗАГСа вышли мы уже законными советскими супругами.

После всего этого мы вернулись на свою старую квартиру, упаковали вещи и на следующий день переехали в лагерь Борегард.

Я знакомлюсь с политмуштровкои

Борегард это один из парижских пригородов. При немецкой оккупации здесь был построен лагерь для «гитлеровской молодежи». После войны французские власти передали лагерь советской репатриационной миссии, сделавшей там сборный пункт для возвращенцев.

Лагерь сам по себе отличный: добротные бараки с хорошо устроенными комнатами двух стандартных размеров — на четверых и на шестерых обитателей. Все улицы и дорожки асфальтированы, всюду, где можно, насажена всякая зелень. Когда мы прибыли в этот лагерь, в нем было хорошо, уютно. Громкоговорители целый день передавали веселую музыку. В обширном лагере могло, думается мне, поместиться народу тысячи четыре. Мы заметили большое здание; его называли клубом. Внутри его был большой зал с эстрадой и киноэкраном.

У лагерных ворот нас встретил караульный. Он проверил наши документы и, указав на один из бараков, объяснил, что там находится управление лагерем, где мы обязаны зарегистрироваться. Там нам отведут и жилье.