Страница 4 из 18
Порывшись в кармане, Федька, наконец, что-то достал.
— Видал? — На открытой ладони лежал белый каменный слоник, одна сторона его розовела от пламени костра. — Талисман, ха-ха! Слоник на счастье…
Тут Федька осекся. Санек смотрел на него, вытянув шею и чуть пригнувшись, будто прыгнуть собрался. Улыбка сбежала с Федькиного лица. Только уголки губ остались чуть приподнятыми, отчего лицо стало жалким, безвольным, растерянным.
— Ты, ты… — Санек не мог оторвать глаз от слоника. Федька медленно сжал пальцы, потом быстрым движением сунул руку в карман, насупился.
— Так, значит, ты… Ах ты…
Федька молчал. Голова его опускалась все ниже, из-за спутанных волос не видно стало глаз. Не хотели ребята брать Федьку в поход. Застали его однажды в раздевалке, когда он шарил по чужим карманам…
Упросил ребят взять Федьку Санек. Нравился ему этот горячий, безалаберный мальчишка. Они не то, чтобы дружили, но разговаривали часто и с удовольствием. Уже в конце учебного года Федька начал ходить на занятия кружка туристов и сразу же обнаружил много талантов — умел чинить обувь, был всегда весел, на привалах работал за двоих. И все-таки холодок между ним и ребятами таял медленно. Если бы не авторитет его приятеля, считавшегося одним из основателей кружка, не бывать бы Федьке в походе.
Санек рассвирепел. Лицо покрылось красными пятнами, резко выступил крутой подбородок. Рука его невольно сжала ружье.
— Турист называется! Вот придем домой, матери расскажу… На что позарился… Да ты…
Федька что-то пробормотал, не поднимая головы, вдруг выдернул руку из кармана, замахнулся…
— Не смей! — Санек даже прикладом пристукнул. Он сразу успокоился, посуровел. — Ты… ты сейчас его обратно отнесешь. Понял?
Федька опустил руку, недоуменно посмотрел. Он хотел что-то возразить, но Санек перебил его, коротко бросив:
— Вышибем. Не отнесешь если…
Федька медленно поднялся. На секунду он представил, как ребята соберутся вокруг костра, как заговорят все разом… А потом… Потом приедешь один в поселок, проходу не будет. Дался ему этот слон…
А Санек уже деловито смотрел на часы.
— Сейчас пять минут третьего. Сегодня дневка у нас, никуда не уйдем. Часам к девяти вернешься.
Федька постоял, зябко повел плечами.
— Там… Там же нет никого… Ночь ведь…
— Ничего. Сторож должен быть. Сторожу отдашь.
Федька ничего не ответил, разом растаял в темноте. Слышно было, как он торопливо спустился с пригорка, громко хрустнула под ногой ветка. Потом все стихло. Только кузнечики неустанно заводили свою скрипучую однообразную песню.
Санек снова сел к костру. Спать ему уже не хотелось. Восточный край неба чуть побледнел. Ночь еще не кончилась. Но там, на востоке, уже чувствовалось зарождение нового дня. Медленно, исподволь надвигался он, теплый, светлый, солнечный день.
Разжалованный комендант[1]
Поселок, где жил Мишка Буторин, называли по-старому — Косая слободка, или Балашиха.
Хорошо здесь летом. На тихих, заросших травой улицах можно целый день играть в городки, лапту или «гонять чижа». Приятно сбежать по крутому склону и нырнуть в Балашиху, которую, сказать по правде, местами и курица вброд перейдет. А еще лучше, стащив у матери бельевую корзину, ловить в прибрежной траве вьюнов — рыбешек величиной с мизинец.
Но все-таки для ребятишек Косой слободки любимое время года — зима. Миша Буторин, например, говорил: «Лето только тем и хорошо, что в школу ходить не надо».
Иногда, отказываясь от участия в играх, он забирался на самую высокую гору за Балашихой и подолгу смотрел на город. Там, за Косой слободкой, по прямым шумным улицам бежали трамваи и автомашины. И стоило только Мишке взглянуть на эту картину, прищурив глаза, как казалось, что пошел снег. Он укрывал улицы и горы, Балашиху и все падал, падал… Тогда Мишка переводил взгляд вправо, на синеватые стальные фермы нового трамплина.
Мишка отлично знал, что с трамплина можно прыгнуть чуть ли не на шестьдесят метров. Он ощутимо представлял себе, как запоет в ушах ветер, если скатиться с крутой эстакады. Мишка отправлялся к трамплину, ощупывал бетонный фундамент, нагретые солнцем фермы. После каждой такой прогулки мальчик приходил домой задумчивым…
Уже в середине ноября, когда склоны гор покрывались первым снегом, долина Балашихи оживала. Это место издавна считалось одним из лучших в стране для тренировок горнолыжников. На склонах возникали трассы слалома. У большого металлического трамплина карабкались по горе люди в ярких свитерах и шапочках с помпонами, с широкими лыжами на плечах. Среди них было немало известных мастеров спорта, чьи фотографии всю зиму не сходили со страниц газет и журналов.
Вслед за мастерами ребята бесстрашно скатывались с гор, прыгали с самодельных снежных трамплинов.
Давно среди лихого мальчишеского племени шел спор, кто прыгнет с большого трамплина.
Многие, не задумываясь, сделали бы это, но беда в том, что трамплин был огорожен и всех поднимающихся по лестницам наверх высматривал на редкость бдительный сторож, которого почему-то прозвали дедом Мазаем. Мальчишек, пытавшихся забраться туда хотя бы и без лыж, Мазай бесцеремонно ловил за ногу загнутым концом своей палки.
И все же Мишке удалось однажды перехитрить деда Мазая. Улучив момент, когда старик, закрывшись от ветра полой тулупа, прикуривал, Мишка незаметно юркнул на вторую площадку. Но Мазай поднял крик, и мальчик, оставив лыжи на площадке, без возражений спустился обратно. Удивленный таким послушанием, дед только слегка пожурил его.
— Ну куда, сорвиголова, лезешь? Ведь шею свернешь.
— Да я только посмотреть оттуда хочу, дедушка. Разрешите, пожалуйста.
— А ты летом залезь и посмотри, — насмешливо посоветовал Мазай.
— Да я ведь на прыжок хочу сверху хоть одним глазком посмотреть. Уж вы будьте добры.
Вежливость Мишки произвела на Мазая еще более неотразимое впечатление, и он сдался:
— Вот будет народу поменьше, пущу.
Не помня себя от радости, Мишка нагнул голову, чтобы скрыть лукавые искорки, замелькавшие в глазах, и терпеливо ждал почти час. Наконец, Мазай крикнул:
— Ну, лезь скорей, а то всю душу вымотал. Стоишь и стоишь. Только помни: первый и последний…
Но Мишка уже не слышал этих слов. Он, подхватив лыжи, взлетел до третьей площадки, прокрался на самый верх и притаился у барьера.
Кто-то замешкался перед прыжком, снял лыжу. В одно мгновение Мишка вскочил на свои лыжонки и с ходу ринулся вниз. Сзади испуганно крикнули: «Куда?» А Мишка, низко присев, уже приближался к столу отрыва, взмахнул руками, вытянул их вперед, точь-в-точь как прыгнувший за минуту до него мастер спорта. И хотя приземлился не так уж далеко, но точно, и упал только внизу.
Через пять минут, окруженный приятелями, с завистью поглядывавшими на него, он слушал издали, как бушевал дед Мазай.
— Я комендант трамплина! — выкрикивал он.
— Ну, это трудно сказать, кто из вас комендант, — под общий смех возразил ему один из спортсменов.
С этого дня и укрепилось за Мишкой Буториным прозвище — комендант трамплина.
Теперь Мишка боялся даже близко подходить к трамплину. Дед Мазай, завидя мальчишку, угрожающе махал палкой. Оставалось одно: как и прежде, прыгать с самодельного трамплина.
Однажды, когда Мишка наблюдал за прыжками взрослых, на его плечо легла чья-то рука в кожаной перчатке.
— Ну, как дела, комендант?
От неожиданности Мишка рванулся было в сторону, но услышал добродушный смех и обернулся.
Рядом стоял чемпион города по прыжкам с трамплина Анатолий Чудинов, высокий молодой человек. Он улыбался широко и спокойно.
1
Рассказ написан в соавторстве с В. Накоряковым.