Страница 33 из 96
Полевой ветер, пахнущий снегом, обдавал его лицо свежими волнами. Он сладко спал. Машина мчалась навстречу волжскому простору.
Вдруг какие-то огоньки замелькали впереди, на шоссе. Шофер сбавил скорость, решив, что кто-то сигнализирует о неполадках на дороге. Возможно, шоссе ремонтируют после какой-нибудь шальной бомбы. Фонари явно загораживали дорогу, приказывая машине остановиться.
Петр Кириллович проснулся от каких-то грубых голосов.
— Стой! — кричали люди, размахивая фонарями.
Ничего не понимая, Петр Кириллович таращил глаза, словно не веря, что все это происходит наяву. Он видел, что машину окружили здоровенные мужики, размахивая револьверами, они лезли прямо на него. Красномордый мужик в кубанке, с разбойничьим чубом на лбу схватил Петра Кирилловича за рукав и крикнул:
— А ну вылазь!
Сначала Петр Кириллович подумал, что это проверка документов. Он полез в карман, быстро говоря:
— Есть пропуск, все в порядке…
— Куда драпаешь? — спросил чубатый мужик, сверкнув глазами. — Награбил добра, теперь удираешь? Ребята, грабь награбленное! — он откинулся от дверки, и сейчас же несколько человек просунулось в машину.
— А ну, буржуй советский, вытряхивайся! — сказал чубатый.
Петр Кириллович слышал, как шофер все время говорил:
— Бросьте, ребята, ну бросьте, какие мы буржуи… Обыкновенный доктор, выезжает госпиталь. Санитарная машина. Нате вам. — Он подал пачку денег, пачку папирос и еще что-то суетливо искал в карманах.
Петр Кириллович сидел, онемев от страха, и все еще не мог сообразить, шутка это или всерьез. Если всерьез, то как они смеют нападать на машину, это же не Брянские леса, это московская трасса… И вдруг бандитский налет…
Мысли его оборвал строгий окрик:
— Долго тебя ждать? А ну выходи и топай в Москву баррикады строить!
Кто-то уже влез в машину, стаскивая тюки и чемоданы. Петр Кириллович распластал руки, как крылья, и обхватил ими чемоданы, но почувствовал такой удар, словно ему обрубили пальцы. Почти конвульсивно он прижал к груди маленький саквояжик и пытался уговорить налетчиков:
— Это же невозможно! Я же отец фронтовика. Все мои сыновья на фронте кровь проливают… Я не торгаш… Я обыкновенный гражданин…
— Вылазь, считаю до трех!
Глаза Петра Кирилловича округлились от ужаса перед черным дулом револьвера. Шофер осторожно вывел его из машины, отвел на обочину дороги.
— Караул! Милиция! — завопил Петр Кириллович. — Стреляйте! В шины стреляйте! — Он рванулся было за машинами, но шофер крепко держал его, уговаривая:
— Хорошо, что не кокнули, не сбросили в канаву…
— На что мне теперь жить! — с воплем перебил его Петр Кириллович. — Все украли! Все! — он застонал и упал на руки шоферу. Тот осторожно отвел его на край шоссе, уложил, тихо уговаривая. Петр Кириллович, чувствуя, что теряет сознание, изо всех сил прижимал к груди маленький саквояжик под шубами.
Глава двадцатая
После трехдневных упорных боев, во время которых батальон Миронова трижды выбивал немцев из деревни Глухово, командир вдруг отдал приказ оставить деревню и отойти на новые позиции.
Это известие так потрясло бойцов, что младший лейтенант Строгов, командир первого взвода, решил пойти к Миронову, чтобы по-дружески спросить его, чем вызван такой приказ.
Теперь, когда бойцы изучили врага, разгадали все его хитрости, усвоили все повадки этой горластой банды, научились бить их и только что доказали, как ловко умеют это делать, трудно было примириться с отступлением.
Подполковник Миронов сидел в землянке и пытался с кем-то говорить по телефону. Но должно быть, провод был оборван, потому что никто не отвечал.
Евгений наблюдал за ним. Ожидал увидеть следы тревоги, но лицо Миронова было сурово, сосредоточенно. Брови сошлись на переносице, вдоль щек лежали глубокие морщины, скулы выпирали, лицо было до того изнуренное, серое, что казалось мертвым.
«Видно, он очень устал, — подумал Строгов, — не может больше выносить напряжения беспрерывных боев, предпочитает отойти, чтобы отдохнуть и дать отдых бойцам. Впрочем, бойцы теперь не хотят отдыха. Они думают только о мести. Ведь батальон продержался три дня в деревне, хотя враги наступали двумя полками».
Строгов еще несколько минут стоял в нерешительности, не зная, как перешагнуть официальную черту, отделявшую командира батальона от командира взвода. Наконец, уловив на себе взгляд подполковника, он приободрился, ему показалось, что командир понимает, зачем он пришел, что волнует его.
— Иван Алексеевич, не сочтите это за вмешательство в ваши дела, — начал Евгений взволнованным голосом, — я хочу спросить вас, как же вы сказали нам «ни шагу назад», а теперь, когда немцы выбиты, приказываете отходить…
Подполковник делал вид, что рассматривает ящики с патронами, но вдруг выпрямился, брови сдвинулись, он закашлял, выдавая внутреннее волнение.
— Я считаю, — продолжал Строгов, еле сдерживая негодование, — мы не имеем права отступать. Больше отступать некуда.
Морщины на лице Миронова внезапно разгладились, оно просветлело.
— И я так же считаю, — тихо кивнул он. — Время, когда мы отступали, прошло. Теперь мы не отступаем, а воюем. Но воевать — не значит стоять на месте и умирать, нет, этого надо избегать. Сегодня мы не отступаем, а отходим! Заметьте разницу! Мы не можем продолжать лобовой бой с батальоном против двух полков. Значит, мы должны найти новый маневр, чтобы навязать немцу наши правила войны, а не подчиняться его правилам. Что ж, может быть, мы сегодня отойдем, а на рассвете нападем на немцев с фланга. Сейчас уже неважно, отойти ли десять километров на восток или пробиться на десять километров к западу, важно уничтожать, уничтожать во что бы то ни стало немцев, уничтожать как можно больше, чтобы они не могли и шагу шагнуть без жертв. Нас шестьсот человек, а мы должны уничтожить две с половиной тысячи немцев! И не пропустить их! Понимаете? Мы им прикажем подохнуть, когда они думают, что уже убили нас. И горе вам, если после боя у вас во взводе будет много выбывших. Выбывать должны враги. Внушите вашим бойцам, что не тот герой, который умер, а тот герой, который убил много врагов, а сам остался жив и еще больше их убьет! Поняли?
Евгений слушал командира и чувствовал, как постепенно тает ледяной ком в его груди, возвращается прежняя любовь к командиру, за которым они шли и дальше пойдут до последнего шага.
Отойдя на десять километров, батальон залег в лесу. В деревне остался только небольшой заслон, продолжавший постреливать, чтобы ввести немцев в заблуждение. Всю ночь немцы вели ураганный огонь по пустой деревне. И когда на рассвете вошли в отбитое село, увидели, что стальной ураган смел не только русские укрепления, но и тела убитых, потому что ничего не напоминало в деревне о тех силах русских, о которых командиры полков доносили в штаб, оправдывая свое промедление.
В эти дни в Берлине стоял под парами поезд для иностранных корреспондентов, готовившихся по первому зову проследовать в завоеванную Москву. Для Гитлера готовили белого коня, на котором он должен был въехать в побежденную столицу. Генеральные штабы высчитывали потери русских, и Гитлер объявил всему миру, что с Красной Армией все покончено, она больше не существует.
А в десятках километров, оснащенные новым вооружением, сосредоточивались свежие русские дивизии. Советские генералы нацеливались, чтобы обрушить на врага всю силу народного гнева. На растянутых коммуникациях немецких армий все чаще и чаще взрывались поезда, шоссейные дороги неожиданно оказывались под обстрелом. Начиналась зима, а немецкая армия все еще донашивала летнее обмундирование, переполняя лазареты и госпитали обмороженными. Все было не так, как обещал фюрер.
И совсем не того ждали немцы, занявшие Глухово и варившие в ведрах украденных кур, когда с двух сторон одновременно раздались яростные крики русских, застрочили автоматы и винтовки. И не скоро они пришли в себя, а многие совсем не опомнились, так и оставшись в снежных полях, другие опомнились только в колоннах, уходящих к Москве под охраной русских солдат.