Страница 17 из 84
Дома выяснилось, что это Никита сказал отцу, где меня нужно искать. У него сорвались опыты, Марк Иосифович заболел. Никита забрел в районную библиотеку, но долго высидеть там не смог. Выбор литературы в читальном зале был небогатый. Он взял пару брошюр на абонемент и вернулся домой. А дома, естественно, поинтересовались, где он потерял сестру. Мысли Никиты оказались заняты несостоявшимися опытами, и он сначала ответил правду, а уж потом подумал, стоило ли это делать.
Теперь он смотрел на меня виноватыми глазами, старался во всем угодить. Куда уж там! Обида на брата переполняла до краев. Ведь именно из-за него на меня весь вечер кричали. Отец наложил запрет на мороженое, кино и вечерние прогулки. Но самое главное: мне запретили даже смотреть в сторону Ивана. А ведь чудеса только начинались. Начинались, да тут же и закончились. Когда я возвращалась домой, мне очень хотелось поделиться происшедшим с Никитой. Теперь - дудки!
Я вообще замолчала. Переживала про себя эту историю долго. Тем более, отец грозился пойти в школу, все рассказать и тогда с меня снимут галстук. А что "все", он не объяснял. Мои же чувства были такими противоречивыми - просто ужас. С одной стороны, виновата как никогда. Я действительно чувствовала себя провинившейся. С другой стороны, а в чем собственно виновата? Что такого плохого сделала? Не понимала. Вот и молчала. Нужно было о чем-нибудь спросить - спрашивала. Спрашивали меня - отвечала. Но не больше. Все думала, думала.
Иван был объявлен врагом семьи. Даже Никите запретили с ним дружить. Никита пытался добиться справедливости у мамы. Где там! Мама, как улитка, спряталась в свою раковину. Она никогда по-настоящему не пыталась нас защитить, все время уходила в тень отца. Вот и получалось, что истинными нашими воспитателями были бабушка и отец. Личности сильные, неординарные. Только бабушка была далеко. Отец же - рядом. Мы не могли с ним не считаться, не прислушиваться к его мнению. Особенно, учитывая, что он щепетилен и честен. Суховатый, жесткий, со многим в этой жизни не считающийся? Да. Но по-своему надежный, порядочный человек. Вот. Получилось, что я совсем запуталась.
На следующий день в школе Иван подошел ко мне. Мы с девочками шли на физкультуру в спортзал. Их класс шел с физкультуры. А у меня, как назло, развязались шнурки на туфлях. Пришлось задержаться, чтобы их завязать. Иван тоже отстал от своих ребят. Дождался, когда рядом никого не оказалось, и подошел. И я от него отвернулась. Буркнула, чтобы не подходил, что мне запрещено даже стоять рядом с ним, и отвернулась. Иван обошел вокруг и остановился прямо перед моим носом. Помолчал, внимательно меня рассматривая.
- Ты настоящая пионерка. И примерная дочка. Твой папа может тобой гордиться.
Вроде, сказал он приятные слова, а прозвучали они как оскорбление, как пощечина. Сказал, развернулся и ушел. Мне выть хотелось, пока я смотрела ему вслед. И он прав, и папа прав. Одна я, выходит, виновата.
С тех пор Иван долго даже не глядел в мою сторону. Когда мы с Лидусей сидели у них дома, он собирался и уходил. Не здоровался и не прощался. Не дергал за косы, не насмешничал. Я превратилась для него в пустое место. Лидуся ничего не понимала. Приставала ко мне с расспросами. А уж если Лидуся действительно чего-нибудь хотела, то не мытьем, так катаньем, но своего добивалась. Однажды мне не удалось вовремя остановиться. Выболтала ей эту историю.
- Ух, ты! - прореагировала Лидуся. - Как в кино поцеловал?
- Ты совсем ненормальная?! - испугалась я. - Не-е-ет... В щеку только чмокнул... Как тебя иногда.
Вопрос в принципе был интересный. Мы весь вечер разрабатывали волнующую тему, как золотоносную жилу. Ничем другим серьезно не занимались.
- А все-таки зря ты Ванечку обидела, - подвела итог обсуждению Лидуся.
- Ванечка, он хороший. И тебе ничего плохого не сделал. Он, конечно, грубый. Все равно... Зря ты...
Ага! У Лидуси хорошими считались все без исключения. В редких случаях она раздражалась, и тогда становилась еще грубее, чем Иван. Кстати, зря он на нее наговаривал. Я никогда не видела Лидусю плачущей. Вот раздраженной - сколько раз. В обычном состоянии Лидуся обожала весь мир. Естественно. У нее не было такого отца, как у меня, который везде и во всех замечал одни недостатки. Такого правильного папочки. Ее отец, дядя Вася, выпивал. По пьяной лавочке нередко поколачивал всю семью, зато трезвым был необыкновенно добр. Не боялся проявить свою любовь и заботу. У Лукиных чуть ли не у первых в доме появились радиола, магнитофон. И не для себя с женой покупал их дядя Вася. Для своих ребят. Были у них и велосипеды, и фотоаппарат. Часто Иван с Лидусей получали деньги на пластинки, кино, мороженое. Даже мне нередко перепадало от щедрот Василия Сергеевича. А вот избалованными его дети при этом не были, никакой работы не боялись. Да и работали весело: с песнями, с шутками. И если Василий Сергеевич бывал трезв, они шли к нему с любыми проблемами. Он и сам нередко интересовался их делами. Если я попадалась ему на глаза, он и моими делами интересовался. Спрашивал, глядя веселыми и в то же время внимательными серо-синими глазами:
- Ну, дочка, как жизнь? Помощь не требуется?
Я смущенно улыбалась. Иногда действительно делилась с ним кое-чем. Мне нравилось у Лукиных: хорошо, большей частью спокойно. У нас же дома вечно случались мелкие конфликты. Отец считал, что ни к чему лишнее баловство, детей надо держать в ежовых рукавицах, жестко приучать к порядку во всем. Сам шутил редко и не понимал шутки других. Петь и вовсе не пел. Музыка его раздражала. Мы с Никитой не смели лишний раз громко рассмеяться, пробежать по квартире. Если обращались к отцу с какими-то вопросами, то потом, как правило, жалели об этом. И всегда были виноваты. Не в одном, так в другом. Нет, Лидуся сейчас не сможет понять меня. Не сможет понять, почему я так поступила с ее братом.
- Ты говоришь, зря? Ты ничего не понимаешь! А если кто отцу расскажет?
Лидуся не нашла, что ответить. Лишь вздохнула. Да я не ждала ответа. Мне было плохо и без ее высказываний. Ведь на самом деле получалось, что я предала не только Ивана, но и отца тоже, поскольку в душе была на стороне Лидусиного брата.
CЕЙЧАС
- Екатерина Алексеевна! Мы к вам с делом огромной важности!
Я недовольно взглянула в сторону приоткрытой двери. В класс заглядывала наша математичка Людмила Николаевна, за ее спиной маячила географ Нона Петровна. Обеих дам я не переносила на дух, но предпочитала не портить с ними отношения. Хотя сдерживаться частенько удавалось с великим трудом.
- Какое дело?
В данном случае недовольство мое было законным и справедливым. Я терпеть не могла, когда ко мне в класс среди урока вваливались посторонние. И не важно, зачем. Урок нельзя прерывать. Преподаватель теряет мысль, ритм занятия сбивается, детишки тут же начинают расслабляться. Чтобы восстановить накал урока, нужно потерять несколько драгоценных минут.
- Вот тут документик один подписать надо.
Я мысленно чертыхнулась. Приспичило же нашим старым грымзам притащиться с каким-то "документиком" прямо на урок. Подождать не могли, неймется им.