Страница 9 из 18
— Никогда лесным воздухом не надышаться, — говорит мама, лежа на траве, полузакрыв от удовольствия глаза.
— Угу, — поддакивает Галинка и тоже жмурит свои большие кроткие глаза.
Вадик не мог понять, как у них хватает терпенья целыми днями любоваться одними и теми же деревьями, восхищаться… воздухом! Как не надоест собирать бесконечные букетики из гвоздик и ромашек… В первый день, действительно, занятно, на второй — терпимо, а потом — просто скучно.
Отыскав яркий цветок, мать звала детей:
— Смотрите!
— Ах, какой славненький колокольчичек! — восклицала Галя. — Надо его в самую серединку букета.
— Таких «колокольчичков» полный лес, — ворчливо возражал Вадик. — Маменькина дочка, вот ты кто. Скучно с тобой.
…В общем, через неделю тихие прогулки в сосновый лес, почти вплотную подступающий к деревне, стали для Вадика нестерпимыми. Лазить на деревья категорически запрещалось. Ягоды еще не поспели, а букетики да веночки опротивели. Хотя бы уж поскорее Женя приезжала.
Вадик приноровился увиливать от прогулок. Он оставался с бабушкой, которая хлопотала по хозяйству и на огороде; он даже пытался полоть, копать, подвязывать малину. Это было нелегко и не слишком приятно, но все-таки занятнее вдыхания «соснового воздуха». Притом Вадику хотелось закалиться, поднабраться сил.
К Косте Криволапову его отпускали редко. А тот весь, день был занят интересными делами. Он умел вырезывать из ракитовых прутьев свистульки; выпиливать из фанеры красивые, будто кружевные полочки; мастерить бумажные змеи, которые залетали под облака.
Улучив минутку, Вадик старался улизнуть к Косте. Однажды Вадик видел, как Костя носил соседской тете Татьяне дрова и воду, мыл посуду, кормил кур. Оказалось, что она заболела, а сын ее находился на курсах комбайнеров в городе. Вадик обо всем рассказал своей бабушке, и с этого дня она перестала препятствовать встречам мальчиков. Отпуская их купаться, бабушка наказывала Косте присмотреть за Вадиком.
…Невозможно придумать в летний день лучшего удовольствия, чем купанье. Вода в Оби прохладная. Входишь в воду — она будто булавками покалывает; и от уколов на теле вскакивают мелкие пупырышки. Окунешься — вода становится ласковее материнской руки. Она охлаждает и бодрит, веселит и нежит.
Костя с готовностью взялся учить Вадика плаванию. И тот старался. Через несколько дней он мог держаться на воде, изо всей мочи загребая руками и отчаянно колотя ногами. Костя советовал ему зря не растрачивать силы. Хороший пловец не выбрасывает ноги на поверхность — от этого один вред.
По утрам Вадик вставал с мыслью о плаванье. Выбегал в огород, делал зарядку, на все лады повторял плавательные движения, подтягивался на жердях изгороди, усердно развивал руки или, как говорил Костя, «плечевой пояс».
В траве, в укропе, в огуречных листьях блестела щедрая россыпь росы. Хорошо! Вадик бежал умываться ключевой водой, брызгал себе на грудь и на спину, взвизгивая от колючего холода.
Когда ему удалось самостоятельно проплыть метра три, ликованию не было конца.
Костин отец обещал взять мальчиков на рыбную ловлю, но у него протекала лодка, и рыбалка откладывалась. Тогда Костя предложил пойти рыбачить удочками. Вадик, не любивший долго сидеть на одном месте, относился к удочкам свысока. Он издали видывал, как мальчишки часами упрямо торчали над водой, умирая, наверное, от скуки. Послушав приятеля, знавшего места отличного клева, Вадик все же согласился. Костя дал ему очищенный от коры ракитовый прут — удилишко — и крючок, бабушка скрутила из тонких ниток леску. Дождевых червей накопали с вечера и рано поутру отправились лесными тропинками вдоль берега. Они торопились: известно, утром рыба хочет завтракать, потому клюет лучше, чем днем.
У тихой заводи сделали остановку, насадили червей и забросили крючки. Минут через пять Вадик воткнул удилище в землю, а сам занялся стрижиными норами, тут и там видневшимися в высоком глинистом берегу.
— Клюет, приглушенно воскликнул Костя. — У тебя!
Вадик опрометью кинулся к удочке, рванул ее, и на воздух поднялась серебристая трепещущая рыбка.
— Через голову кидай! — приказал Костя. — Бывает, срывается.
Так Вадик выудил первого в своей жизни чебачка и пустил его в ведерко, позаимствованное у Галинки.
Пожалуй, не такое уж скучное занятие — удить рыбу.
Одного за другим поймал двух чебаков и Костя. У Вадика загорелись глаза. Сердце билось часто и гулко; казалось, что его громкие удары могли спугнуть рыбу.
Над Костей опять стремительно взвилась отдирающая перламутром рыбка. Азарт рыболова захватил Вадика. Он вытащил крючок и дрожащими пальцами переменил на нем червяка.
— Кто? — не оборачиваясь, спросил он Костю.
— Чебачишка…
От нетерпения руки нервно перебирали удилишко; на воде играла мелкая рябь. Вадик пытался успокоиться, но когда Костя выкинул на берег еще одну рыбку и проговорил: «Ага, окунишка-плутишка попался», — острая, как колючка боярышника, зависть больно кольнула Вадика.
«Ясно, самый невезучий я человек на свете, — сокрушался он, искоса посматривая на счастливчика Костю, молчаливо вытаскивавшего сверкавших на солнышке маленькими молниями желанных чебаков. Наверное, виноваты червяки!»
Вадик начал их часто менять, Костя пытался помочь ему советом:
— Поосторожнее насаживай. Называется — «нажива», понимаешь? Чтобы как живая, значит. Рыбу обмануть. Она ведь хитрая, нелегко провести…
А он, захваченный азартом и черной завистью, не слушал; копался в банке с червяками, выискивая наш лучших, самых толстых, первосортных.
— Не тревожь попусту, — остановил его Костя.
— Это по-очему? — вспылил Вадик. — Вместе копали. Имею п-полное п-право!
— К чему ж портить-то? — возразил Костя и ловко «подсек» удочку, затем выбросил на траву окуня.
— А-а!.. Порчу, да? Я их пять штук взял, а ты вон полбанки истратил!
— Зато десять чебаков поймал да двух окуньков впридачу.
Голова у Вадика пошла кругом, в глазах помутилось. Он почувствовал себя смертельно оскорбленным.
— Ты… Ты! — от злости он задохнулся. — Ты забрал лучших червей! Подсунул мне негодное удилишко. Вот, вот! — Он через колено, переломал удочку на куски, забросил в реку, яростно пнул ногой банку с червями. — Вот тебе «нажива», Кот криволапый! — крикнул он, подхватил Галинкино ведерко, выплеснул из него воду вместе с единственным чебаком и пустился бежать.
— Эй, городской! — насмешливо закричал вслед ему Костя. — Прямо по тропке шатай. Не заблудись! Искать придется.
Послеобеденный отдых считался для всех обязательным. Мама объяснила, что «тихий час» бывает и в детских садах и в пионерских лагерях; он предписан врачами.
Вадик не мог привыкнуть спать днем. Он вертелся с боку на бок, рассматривал; надоевшие трещины в потолке, старые фотографии на стенах. Тихий час тянулся томительно долго.
В тот день, когда в деревню приехали Рузины, ему особенно не терпелось. Он мельком видел Женю и не успел ей ничего показать. После ссоры с Костей он изрядно скучал без друзей. Стыд и гордость мешали ему пойти; к приятелю, попросить прощения. Волей-неволей приходилось заниматься цветками и веночками.
Рузины устраивались в избе на другом: конце деревни. Вадикова мама ушла им помогать.
…Когда издалека донесся звонкий Женин голос, Вадик не выдержал. Он боялся, что Женя сама, без него, посмотрит деревню, бор и, главное, реку. Он осторожно привстал на своей кровати-раскладушке, чтобы она не скрипнула. Огляделся, прислушался. Выйти через дверь, нечего было и думать: бабушка в сенцах возилась с посудой. Для бегства годилось окно.
Несколько секунд спустя Вадик стоял, склонившись, на подоконнике. Он отодвинул занавеску и, оглядевшись, увидел открывшиеся вдруг глаза Галинки. На мгновение замер, потом выразительно погрозил ей кулаком. Галинка покорно опустила веки. Вадик бесшумно скользнул за окно.
Улицей он летел со всех ног, энергично работая руками, как делал Костя Криволапов. К избе, в которой собирались жить Рузины, Вадик решил подойти огородом. Тут он увидел Женю, выбивавшую палкой одеяло, и позвал ее.