Страница 7 из 18
Вадик был готов исчезнуть, провалиться сквозь пол.
Сухое, морщинистое лицо Серафимы Ефимовны прояснилось.
— Ах, вот что! — торопливо заговорила она, подошла к Вадикову отцу, посмотрела на него чуть ли не ласково. — Вы очень хорошо сказали. Прекрасные слова! Нельзя занимать чужое место — это нечестно.
Она взяла его руку, крепко ее пожала и рассмеялась:
— Я-то, старая, подумала, что и вы станете просить… Правильно вы рассудили. Спасибо вам!
Вадик подумал, что Серафима Ефимовна, пожалуй, чем-то похожа на его родную бабушку. Та же морщинистая улыбка, такие же худые руки, немножко согнутые плечи… Ему стало невмоготу смотреть на преподавательницу и отца. Вадик шмыгнул за шкаф и притаился.
— Шалости, конечно, раздражают, рассказывала Серафима Ефимовна. — Но ведь и абсолютно никакого слуха… А я всю жизнь отдала музыке. Пела в хороших театрах с большими артистами…
Они разговаривали долго, мирно и даже весело, Серафима Ефимовна говорила так хорошо, с такой душевной любовью к музыке, что Вадик забыл о неприязни.
…Отец, еще раз попросив прощения, пошел к двери.
— Вадим!
Посмотрел вокруг, глянул за шкаф, выволок оттуда запачкавшегося мелом Вадика.
— Что, стыдно? Позорно?
Щеки, шея, уши Вадика пылали, как зарево. Казалось, тронь их — обожжешься.
— Серафима Ефимовна, — еле слышно вымолвил он, — простите меня.
Она быстро подошла и принялась стирать с него мел. Ну точь-в-точь как бабушка. Отец мягко, почтительно отстранил ее, подтолкнул Вадика к двери.
В коридоре отец, спросил:
— Теперь ты понял?
— Да, папа, — поспешно ответил Вадик.
— Что же ты понял?
— Чужое место занимать нельзя.
— А еще что?
— Музыка… — Вадик запнулся, подбирая нужные слова. — Музыка… это для нее — как для тебя моторы! А я ей сказал…
— Правильно понял, — сурово сказал отец. — Палку о твои бока обломать мало, чувствуешь?
— Угу.
— Не бока — палку жаль… Вижу — кругом у тебя кляксы, не только в тетрадях. На меня, на мать ты их насажал, перед людьми стыдно.
Они вышли и зашагали вдоль улицы. К остановке подошел автобус, но отец и не взглянул на него.
— К музыке ты оказался непригодным, — с горькой усмешкой сказал отец. — Пианино сегодня передвинем к Рузиным… Посмотрю, на что ты вообще годишься. Может быть, и к письму у тебя такие же способности? Тогда — долой из школы и прямехонько в музей. Люди будут пальцами показывать: смотрите, ха-ха, неграмотный! Один такой на нашей земле отыскался!..
Валька Гребнев советовал:
— Переходи, Вадик, ко мне: вдвоем интересней. У меня заводной медвежонок есть — танцует, как живой! Я бы ни за что на свете не стал с Сашкой Желтоватой сидеть… Из музыкальной ты ушел — и правильно. Пусть девчонки пищат, они это любят.
Вадик слушал, но следовать его советам не спешил. Дружба их поколебалась после случая с рожицей. «Сашенька учительнице не наябедничала. Почему же ты не признался?» — думал Вадик и отходил в сторону.
На уроках он теперь сидел тихо и во всем старался подражать Саше. Она кладет промокашку под руку — и он кладет; она чистит перо — и он тоже; она начинает писать — и он за ней.
«Неужели я и к письму неспособный?» — размышлял он.
Буква за буквой…
Две — три буквы он выводит старательно, а потом рука сама собой, будто заведенная, вдет все быстрее и быстрее, а буквы начинают валиться в разные стороны, как пьяные. У Сашеньки строчка, у него — две. Но какие они неприглядные, эта строчки!
«Стоп!» — командует себе Вадик, косит глазами в тетрадь соседки, старается попасть в ее ритм.
Дома он теперь занимается с Женей. Она толкует: «Главное — терпение. Терпения, Вадик, у тебя ни на грош». Женя ведет себя, как настоящая учительница, даже отметки ставит цветным карандашом. Важничает, конечно. Этого самого терпения у нее, должно быть, тоже не очень-то много… Но — надо покоряться.
Вадик слышал о папе: «Чисто работает. Золотые, умелые руки». Руки, значит, можно научить, чтобы они стали «умными», стоит лишь постараться.
«Стой!» — снова командует Вадик своей забывшейся руке, она послушно останавливается.
А в общем-то Женя, наверное, права: самое трудное — это терпение, прилежание.
Частенько на помощь ему приходила Саша. У нее постоянно был запас промокашек и новых перьев. Кроме того, у нее неистощимый запас старательности, а им, оказывается, тоже можно поделиться с товарищем.
В Вадиковой тетрадке стали появляться не только тройки, но и четверки. Четверки ему ставила лишь Нина Матвеевна; дома же, у строгой Жени Рузиной, заработать больше тройки не удавалось.
И все-таки терпение да старание делали свое доброе дело. Однажды Сашенька, посмотрев Вадикову домашнюю работу, сказала:
— Будет пятерка!
Вадик с волнением ждал следующего дня. И вот он наступил. Нина Матвеевна, раздав всем тетради, Вадику подала последнему. Он жаждал увидеть круглую, сияющую, красную, как огонь, пятерку; глянул и огорчился: стояла угловатая, обыкновенная цифра «4».
— Ты как будто не рад? — рассмеялась учительница. — Я тебе поставила твердую четверку. Твердую, понимаешь?
— Что тут понимать, — угрюмо сказал Вадик. — Четверки все одинаковы.
— Твердой называю потому, что троек у тебя больше не будет. Ведь так? — Она говорила ласково, доброжелательно и в то же время уверенно.
Ее уверенность передалась Вадику. «Не будет, — подумал он. — Смогу!»
— Так, — подтвердил он и энергично кивнул головой.
— Значит, договорились.
«Какая у нас учительница добрая и справедливая», — решил Вадик, глядя в ее молодое, довольное лицо. А она, лукаво прищурив глаза, сказала:
— Теперь можешь идти на свое место.
Вадик растерялся. Он привык к новому, месту, да и к Сашеньке тоже. С ней легче быть терпеливым и прилежным. Сможет ли он удержаться на «твердой четверке» рядом с Валькой Гребневым? А вдруг опять вернутся на страницы позорные кляксы?
Несколько секунд он колебался, застигнутый врасплох, потом взял портфель и перешел к Вальке. Тот не скрывал радости, ему надоело одиночество.
Наблюдавшая за ними Нина Матвеевна громко сказала:
— А с Сашей сядет Валя Гребнев.
Эти слова прозвучали для Вальки, как гром с ясного неба. Он вскочил, открыл рот да так и остался стоять с открытым ртом, ни слова не мот вымолвить.
— Иди, — шепнул ему Вадик. — Иди, слышишь? И сразу признайся Сашеньке, что рожицу вместе со мной рисовал. Если не признаешься — не буду с тобой водиться. Никогда!..
— На время или как? — уныло спросил учительницу Валька.
— До твердой четверки, — сказала Нина Матвеевна.
Долгожданное лето
В семье все были довольны: Вадик перешел во второй класс с похвальной грамотой. Он чувствовал себя победителем. Вон Женя Рузина перешла в третий, но грамоты ей не дали — даром, что ростом вымахала на целую голову выше Вадика.
Он давно старался в чем-нибудь перегнать Женю, которая, пользуясь правом старшей среди детей в квартире, всегда не прочь покомандовать ими, а Вадик этого не переносил.
Мама купила ему темно-синий матросский костюмчик и морскую бескозырку с ленточками. В костюме он выглядел значительно взрослее, как будто даже ростом повыше. У него была мечта: стать моряком, плавать в морях и океанах, смотреть в дальнозоркий капитанский бинокль, отдавать приказания — «Полный вперед!»
Мечта уносила в дальние страны, но Вадик был практичным человеком и потому всерьез пока желал немногого: поехать в пионерский лагерь, на берег лесного озера. Там можно вдоволь поплавать — пусть не на эсминце под парами, не на яхте под парусами, а в лодке на веслах, — и то здорово!