Страница 13 из 18
Однажды пришла маленькая посылочка. На ней были написаны адрес, фамилия и имя мамы, а внизу стояло: «Для Вадика».
— Не троньте! Сам буду распаковывать, — категорически заявил Вадик.
Он знал, что мама, например, любит покупать сладости, папа — что-нибудь дельное…
Заводной трамвайный поезд из трех желто-красных вагонов с открывающимися нажимом кнопки дверьми, с подымающейся и опускающейся дугой, новенький, блестящий лаком был хорош. Приглашенный в этот же вечер Валька Гребнев сказал примерно так: «Вот эт-то механика, это техника на уровне!..» Он предложил сменяться на подвесную дорогу, но Вадик и слушать не захотел — «Папин подарок!»
В первый момент Вадик не заметил надписи на боку коробки с игрушкой: «За отличные успехи в ученье, за трудолюбие — от папы». Слово «трудолюбие» было подчеркнуто цветным карандашом.
Это был горький упрек, Вадику сделалось не по себе — будто он и не имел права на подарок, будто он чем-то сильно оскорбил папу.
Много раз Вадик брал в руки коробку, не раскрывая, читал надпись и откладывал. Затем принимался за тетрадки. С усердием выписывал он каждую букву, учил запущенные правила, повторял таблицу умножения и убеждался, как удивительно много можно успеть за один день. После этого он с чистой совестью мог запускать трамвайный поезд и показывать его ребятам.
Теперь Вадик, придя из школы, не прятал сумку за шкаф. Женя притихла, перестала хвастать четверками.
Настроение было такое хорошее, что хотелось прыгать, бегать, как ветер, плясать посреди улицы.
Как раз тут-то Вадик и заметил, что за книжками чуть не прозевал весну — время, когда все меняется, словно по волшебству.
Остатки снега сползали с земли, как обветшалые лохмотья. Давно ли здесь были высоченные сугробы, а теперь стремглав неслись веселые, звонкоголосые ручьи.
Ручьи прямо-таки сводили с ума.
Можно бросить в мутновато-желтую воду щепку и во весь опор мчаться за ней, пока она, взлетая на волнах, не ускользнет вместе с шумным потоком в канаву или в приоткрытый уличный люк. Можно пускать простые лодки, парусные красавицы-яхты, стройные крейсеры или тяжеловесные авианосцы — все, что подсказывает неукротимая юная фантазия; вода несет любой корабль, знай только поспевай! Как тут не забудешь и книжные приключения, и мелкие домашние неприятности, да и уроки тоже…
С месяц, наверное, Вадик не лазил на соседнюю стройку, не прятался и не улепетывал от бородатого сторожа. На стройке установили новый подъемный кран, который мог ходить вдоль широченных рельс, навезли бетономешалок и транспортеров.
Бабушка бранилась всякий раз, когда он возвращался с улицы: «Наказание ты мое!» Грязь, будто нарочно, липла к штанам и курточке, а ноги… Ну, как их сохранишь сухими, коли вокруг вода и вода!
Однако настоящая весна в Сибири наступает только после первомайского праздника.
Первая робкая, реденькая, такая приятная травка в сквере! Первый голубоватый цветок выбирается погреться на солнце… А кто, ребята, раньше всех найдет развернувшуюся трубочкой тополевую почку?
В такую-то изумительную пору заболела бабушка. Для нее, оказывается, весна не была желанной: косточки ноют, поясница болит… Дома сразу стало очень скверно. Вадику приходилось каждое утро бегать в булочную и в магазин.
Честно говоря, он обрадовался, когда заметил, что Женя Рузина принялась им помогать ухаживать за бабушкой, учить Галинку держать комнаты в чистоте.
Пока она командовала только Галинкой, жизнь была сносной, но когда Женя попыталась прибрать к рукам и его, Вадика, жить стало просто невмоготу.
Вадик нечаянно подслушал, как Женька, захлебываясь от важности и удовольствия, рассказывала подружкам во дворе:
— Все сразу, одно к одному. Понимаете, у моей мамы вечерняя работа на заводе. Как на грех бабушка Чудненко заболела. У них двое ребятишек, да у меня сестренка Верочка. Ну, хоть разорвись! И туда, и сюда… Вся квартира на моих руках.
Вадику до зуда в руках захотелось оттаскать Женьку за косы. Он осторожно подошел сзади и, заложив пальцы в рот, приподнявшись на носки, свистнул прямо ей в ухо.
Что тут было! Писк, визг, крик, хоть убегай. Зато Женька не пыталась больше командовать или бранить его за мокрые, грязные штаны. Справедливость торжествовала. Самостоятельность была восстановлена.
Сидеть дома просто не было никаких сил. Когда Вадик пытался улизнуть на улицу, Галинка напоминала:
— За лекарством не сходил?
Вадик хмурил брови, размышлял две — три секунды. Конечно же, он любит бабушку, для нее он готов пойти куда угодно!.. А со двора доносились возбужденные, радостные голоса приятелей. Как тут поступить?
Он отводил сестренку в сторону, давал рецепт и деньги.
— Знаешь аптеку? Через дорогу, наискосок. Сбегай.
Вечером новую букву научу писать.
— Ладно, — соглашалась покладистая Галя.
Галинка у него молодцом, всякое дело можно доверить. Неловко ее надувать, ну да ничего: мама букву покажет.
Иногда Вадик вспоминал, что скоро конец учебного года. Он успокаивал себя: экзаменов в третьем классе ее бывает.
…И вот мама принесла из школы не похвальную грамоту, а только обыкновенный ученический табель, как у всех. Досадно, но двоек не было, и то хорошо.
Свобода! Гоняй мячик до упада, бегай на стройку, залезай на деревья — некуда спешить, благо бабушка выздоровела, благо всегда готов обед, всегда к твоим услугам сухие носки и чистая рубашка.
…Папа приехал неожиданно. Он должен был испытывать дизель-моторы еще месяца полтора, не меньше, а он вот приехал. Суровый, нахмуренный.
Папа улыбался, когда целовал Вадика и Галинку, маму и бабушку, однако чувствовалось, что у него большие неприятности. Он отдал детям подарки. Когда все сели за стол, вбежала Женя Рузина.
— Можно к вам?
Вадик, нахмурившись, подумал: «Без стука влетела, в комнату, подошла к столу, а теперь спрашивает».
Папа сказал:
— Пожалуйста, Женя.
Она вежливо поздоровалась, протянула вытащенную из-за спины бумажную трубку, развернула, и все увидели яркую, золоченую похвальную грамоту.
— Я перешла в пятый класс. — Глаза у Жени блестели так, словно она построила летающую модель самолета.
У Вадика порозовели щеки, невольно сжались кулаки. Как у нее хватило совести хвастать! Ага, своего папы нет, так прилетела к чужому? Да, ссориться с ней можно, но мириться… Ну, погоди же!
Вадик смотрел на папу широко раскрытыми, вопрошающими глазами.
— Молодчина, — произнес папа, рассматривая грамоту. — Поздравляю тебя, Женя.
Женька убежала, тряхнув косичками. Ей, наверное, надо было успеть похвастаться еще сотые человек!.. А мама положила перед папой табель сына — сплошные тройки. Вадик отвел глаза, затаил дыхание.
Папа вдруг протянул руку, привлек к себе Вадика, прижал крепко-крепко.
— Вадик, Вадим… Что случилось с тобой?
Взглянув снизу вверх в такое знакомое, родное папино лицо, Вадик увидел на нем морщины, которых раньше не было, складочки на лбу, около глаз и губ, почувствовал в горле боль, будто от ангины. Ему было трудно сдержать слезы.
Потом папа резким движением отстранил его, сел строго, прямо.
Вадик кинулся бы к отцу, обнял его, спрятал горящее жаром лицо на груди. Хорошо почувствовать на голове сильную, добрую руку! Но от стыда и горечи он не мог двинуться с места.
Отец задумчиво смотрел куда-то мимо. Вадик торопливо ел, склонившись к тарелке, напряженно ожидая слов отца. А он точно не замечал сына; как будто того и не было за столом.
После обеда отец объяснил, что испытание нового дизеля прошло неудачно. Одеваясь, отец сказал:
— Мне немедленно надо на завод. Доложить дирекции и потом браться за доводку мотора.
Вадик ждал, что папа заговорит с ним, но тщетно.
— Вернусь поздно…
Минуту Вадик размышлял, потом сорвался с места и стремглав вылетел в дверь. Он догнал отца на улице.
— Папа!
Отец медленно, молча обернулся.
— Папа, папа… — сбивчиво заговорил Вадик. — Ты… тебя огорчили тройки, да?