Страница 11 из 18
Вадик в раздумье поднял шапку и, не надевая ее, побрел к дому.
В дверях квартиры повстречалась Женя Рузина.
— Накатался? — спросила она.
— Угу, — мрачно пробормотал он.
Сняв лыжный костюм, он вытащил из сумки книги, тетрадки, потом отложил, их в сторону и, пригорюнившись, сел на кушетку. Из коридора послышалось ворчанье бабушки:
— Опять, непутевый, в кучу все свалил: шапку, костюм, рукавицы…
Что за жизнь!.. Вадик пересел за стол. Не могут понять, что человеку и безухого тоскливо. Прощайте лыжи, прощайте азартные гонки… Сиди теперь дома, жди лета.
Вадик первым долгом взялся за задачи. Арифметику он любил. Папа говорил, что математика — душа техники. Она нужна инженеру, токарю, мореплавателю, летчику.
Отца недавно перевели в экспериментальный цех завода, и он уехал в командировку испытывать новые дизель-моторы.
Скучно без папы… Вадик знал, что мама с бабушкой частенько спорят о его, Вадика, воспитании, даже иногда ссорятся. Такому странному положению он немало удивлялся. Они воображают, будто ученик третьего класса ничего в жизни не смыслит, будто любой шаг его надо контролировать… Папа ни с кем не спорил, а слушаться каждого его слова, было приятно. Он скажет — и не подумаешь, что можно, не исполнить или забыть.
Покончив с арифметикой, Вадик вспомнил, что Женя вчера обещала принести из библиотеки новую книжку. Что еще на сегодня задано? А-а, повторить стихотворение «Осень». Выдумала же Нина Матвеевна: «Осень» повторять весной! Он это стихотворение выучил вместе с Женей, когда был дошкольником.
Женя не сразу дала книжку. Она распоряжалась в комнате, будто настоящая хозяйка, наводила порядок. (Ох, и любит Женька подражать взрослым!) Поправила сбитый Вадиком половик, смахнула с этажерки несуществующую пыль, потом взялась пересказывать содержание книги. Известно, язык у Женьки без костей.
— Не надо, перестань! — Вадик зажал уши. — Читать будет неинтересно.
Женя посмотрела на него чуть свысока, но Вадик не рассердился. В те далекие годы, когда он еще не учился в школе, его злило, что Женя «задается». Теперь нисколечко. Неважно, что она на класс старше. Зато он дважды получал похвальные грамоты, а Женя за три года — ни разу. Жаль только, что Женя вон какая долговязая, а он почему-то маленький. Все говорят, будто он за зиму вырос, а Вадик этого не замечает. Женька, как липка под окном, — тянется и тянете я! «Я — в маму», — любит говорить она. Это, наверное, правда; тетя Аня в самом деле высокая, повыше, пожалуй, даже Вадикова папы.
— Ты послушай, послушай же, — тараторила Женя, которую конфетами не корми, а дай вволю поговорить. — Ну, послушай, Вадечка.
— Не хочу, — с достоинством отвечал Вадик, подчеркивая твердостью тона свое равноправие с Женей.
Ушло время, когда его называли «ребенком» и еще — «вихрастым». Он теперь стригся так, чтобы вихра на макушке не было, — довольно челочки надо лбом.
И вот он получил книжку, убежал в спальню, зачитался. Приходила бабушка, за что-то по привычке укоряла, а он, тоже, по привычке, пропускал замечания мимо ушей. Сказка про китайцев, братьев Лю, которые в огне не горели, в воде не тонули, заступались за бедных и не боялись коварных богачей, оказалась на редкость занимательной; не оторвешься, пока не перевернешь последнюю страницу. Вадик слышал, что сказки сочинял не один человек, а много-много людей — народ, потому они, наверное, такие интересные.
На следующий день Вадик снова отправился к Жене.
— А уроки? — спросила та подозрительно. — Смотри, как бы Нина Матвеевна… Мало за уроками сидишь!
— Сколько надо, столько и сижу, — отчеканил Вадик.
Она сердито двинула острыми плечами, но все же позволила выбрать книжку из своей библиотечки.
Так продолжалось до тех пор, пока не были прочитаны и перечитаны все до одной Женины книжки.
Когда на дворе сыро и пасмурно, лучше всего устроиться возле окна с книжкой про зверей, про морские путешествия или про летчиков. Бабушка, конечно, не может утерпеть: «Опять уроки что-то скоро сделал». Она не хочет понять, как увлекательно в океане выслеживать огромного кашалота и как жутко впервые подыматься на реактивном самолете в поднебесье!
Вместо лыж и коньков у Вадика были книги. Как много необычайных историй описано в них! Далекие страны, безбрежные моря, сильные, смелые люди… Чудесный мир!
Первую в году тройку Нина Матвеевна поставила, как показалось Вадику, совершенно незаслуженно. И было бы за дельное, а то — за «Осень!» Подумаешь, запнулся раза два — три; всегда же он рассказывал стихотворения лучше всех. Нужно было это учесть. У него просто не хватило времени повторить давно всем известную «Осень»…
Мать удивилась, сказала, что Вадик избаловался, что он не любит свою маму и готов наделать ей неприятностей. Это же явная неправда!.. Вадик надулся. Он был уверен, что плохая отметка гораздо огорчительнее ученику, чем родителям.
Вдобавок мать, увидев у него книжку «Кортик», отобрала ее и запрятала. Тоже манера — прятать… Папа сказал бы: «Положи» — и больше никаких разговоров.
— Будешь лучше учить стихотворения, — сказала она.
Вадик не ожидал от доброй мамы такого жестокого наказания. Во-первых, книжку ему удалось выпросить на один-единственный денек; во-вторых, «Кортик» числился в списке книг для третьеклассников. Где же справедливость?
Когда все уснули, Вадик без труда отыскал «Кортик» среди маминых бумажных выкроек, со всеми предосторожностями включил настольную лампу и не лег до тех пор, пока по радио не сказали: «Спокойной ночи, товарищи!»
Немало стараний приложила бабушка, чтобы поутру он открыл глаза. Открыты-то, наконец, открыл, да не встал.
— Бабушка, дорогая, разреши поспать полчасика.
Она, растроганная ласковостью внука, ответила:
— Хорошо. Поспи, Ваденька, милый, поспи.
Прошло полчаса. Минул час, полтора, Вадик спал. Бабушка прикрикнула:
— Завтракать. Бегом!
Вадик не решился больше просить отсрочки, оделся, но голова у него кружилась, глаза закрывались, и весь он был, по выражению бабушки, «как вареный».
Он учился во второй смене, времени на уроки было довольно, но делать он положительно ничего не мог. В школу пришел с головной болью. Нина Матвеевна обычно спрашивала его редко, а в этот день вызывала к доске дважды. Первый раз попалась знакомая задача, Вадик решил ее сразу, заработал пятерку. На последнем уроке Нина Матвеевна совсем неожиданно спросила его новое правило по русскому языку. Вадик не знал. Она спросила второе, он тоже не знал. И в дневник, как гром с ясного неба, свалилась двойка. Нет, он не заплакал; закусил губу, свесил голову к тетрадке, зажмурил глаза… Он слышал шепот девочек за спиной: «Чудненко получил двойку!»; слышал сочувственный вздох Сашеньки Желтовской. Ему не помотали утешения Вальки Гребнева, говорившего:
— Ничего, бывает. Подумаешь, происшествие. Пойдем к нам, покажу тебе подвесную дорогу. Эт-то, действительно, да-а!..
Вечером идти домой не хотелось. Валька зазвал его к себе. Подвесная дорога, в самом деле, оказалась искусным «инженерным сооружением». А когда тот же Валька поднял магнитом лист бумаги, Вадик был окончательно повержен в изумление. Несмотря на то, что Валька тут же «попался» — под лист он подкладывал лезвие безопасной бритвы, — занимательные опыты задержали Вадика у Гребневых до темноты.
О двойке он вспомнил только на улице. И снова расхотелось идти домой. По пути он останавливался у магазинных витрин, у афиш или просто любовался снующими вдоль улицы машинами.
Возле ворот дома Вадик заметил маму и побежал к ней, как будто кто подтолкнул его в спину. Мама повернулась к нему лицом, он увидел ее широко раскрытые усталые глаза. Вадик понял, что мама долго разыскивала его.
Она прижала Вадика к себе, тихонько всхлипнула. И потому, что мама не бранила, не упрекала его, даже не расспрашивала, Вадика охватило раскаяние; он стал сбивчиво рассказывать про Вальку Гребнева, подвесную дорогу и магнит.