Страница 2 из 42
Другой парень. Постарше. Пытался перебраться через стену. Подстрелили. Целый час пролежал, обливаясь кровью, пока его вытащили уже мертвым. А в окнах люди, смотрят, молчат, боятся…
Люди в окнах. Это целая история. Скоро эти окна замуруют. Последний взгляд на то, что видел целую жизнь. Улица, дом, газетный киоск.
Стена неумолимо шагает через всё. Разрезает пополам усадьбы, дома, участки. Западная часть дома сохранилась, восточная разрушена. Здесь всё сносится подряд, проходят бульдозеры. И на фоне этого плакат, обращенный к западному берлинцу: «Обернись! Твой враг за твоей спиной. Он проиграл последнюю войну, а теперь хочет, чтобы ты шел и умирал за него». Убедительно!
А вот и дорогой наш Никита Сергеевич. Смотрит на стену и ухмыляется. Молодцы, молодцы, показали им кузькину мать! А вокруг морды, рыла, одно другого тупее. На другой фотографии Косыгин. Как всегда, уныл и печален, ухмылочки никакой, не то что бы стыдно, но и радости, думаю, не ощущает.
Кеннеди. Вместе с Аденауэром. У Бранденбургских ворот. Между колонн натянуты красные полотнища — это Ульбрихт натянул, чтобы народ зря не глазел.
И среди этого ужаса и трагедии нет-нет и радостные лица. Это те, кому удалось… Молодой человек, австриец по происхождению, обнаружил в одном из автомобильных салонов на Курфюрстендамм машину таких габаритов, такую низкую, что ему на ней, вместе с невестой, удалось промчаться под пограничным шлагбаумом, не задев его. Вслед за ним такой же номер проделал аргентинец, тоже с невестой… После этого все шлагбаумы были оборудованы какими-то вертикальными приспособлениями.
Еще одно улыбающееся лицо. Счастливцу удалось, смастерив примитивный моторчик с пропеллером, проплыть под водой (5 часов!) 25 километров до Дании и только там улыбнуться. С его легкой руки некая солидная западногерманская фирма стала выпускать такие моторы серийно для спорта и… побегов. Оба аппарата — экспонаты музея.
Переплюнуты все Дюма и Рокамболи. Тридцать шесть ребят, в основном студентов, и одна девушка, в течение шести месяцев рыли туннель. И прорыли 145 метров на глубине 12 метров. Спускаться в него можно было по канату из уборной одного из домов восточной зоны. Кончался же он в булочной на Бернауерштрассе. Хозяин сдал ребятам за 100 марок в месяц. 3 октября 1964 года 28 человек спаслись по этому туннелю, включая старика-сердечника, вылезшего из-под земли с синими губами, и пятилетнего пацана, которого удивило только то, что в туннеле не оказалось никаких чудовищ. О наличии их на поверхности он, по-видимому, не догадывался.
Еще одна счастливая четверка. Переоделись в советских офицеров и по всем правилам, отдав честь пограничникам, спокойно проследовали сквозь заставу. Компаньонку упрятали в багажник.
И еще, и еще… Сто тысяч ухищрений. На фотографии растерянный, обалдевший мальчишка, которого папаша прикрепляет к обыкновенному блоку. Потом по натянутому канату его на этом блоке препроводили с крыши шестиэтажного дома в свободную зону.
За 17 лет существования стены — с августа 1961, рискуя жизнью, бежало из Восточного Берлина 175 287 человек.
Вот из этих-то бежавших, помоложе и поактивнее, и сколотился коллектив, организовавший музей. Во главе его немолодой уже Райнер Гильдебрант, автор книги о восстании 17 июня 1953 года. Сейчас передо мной другая книга — «Это происходит у Стены» — сборник фотографий, которые должны знать все.
2
Надо увидеть, чтобы понять. Есть такое выражение. Да, берлинскую Стену надо увидеть, чтобы понять — или окончательно перестать что-либо понимать.
В существование ГУЛага на Западе долгое время не верили. Многие просто не хотели верить. Воочию не видели, очевидцам, жертвам не доверяли. Пошатнулись и даже ужаснулись после Солженицына… А берлинская Стена тут, перед твоим носом. Незыблемая, как символ.
У каждого она вызывает свои эмоции. Аденауэр, рядом с Кеннеди, думал, очевидно, о немецком народе, нации — навеки ли будет разделена или есть какие-то сроки? Кеннеди — не знаю о чем, возможно, об этом же, а вот темпераментный Эмка Коржавин, хотя и поэт, но, стоя на вышке у Бернауэрштрассе, выражал свои эмоции простым и очень громким матом по адресу проезжавшего внизу ГДРовского джипа.
Меня же берлинская Стена, кроме всего прочего (а его предостаточно, и оно не прочее, а основное), натолкнула на мысль озаглавить книгу так, как я ее озаглавил. По обе стороны Стены.
Пятнадцать лет назад мне крепко досталось от незабвенного нашего Никиты Сергеевича за книгу со сходным названием «По обе стороны океана». В ней я, наивный чудак, вернувшись из Италии и Америки, пытался разобраться в том, что увидел за океаном, и что-то сопоставить с тем, что вижу каждый день дома.
Попытка оказалась явно негодной. Сопоставления никому не нужны. Нужны разоблачения, выведение на чистую воду. У меня это не получилось, и вполне естественно, что мне дали по мозгам, доказав мою полную несостоятельность. В фельетоне «Известий» очень точно подметили, что «В. Некрасову понравились небоскребы на Золотом берегу в Чикаго, но можно дать справку: один квадратный фут стоит что-то около 20 тысяч долларов. Естественно, что квартирная плата в этом районе по карману только миллионерам, поэтому противопоставлять их архитектуру московским Черемушкам по меньшей мере нелепо. И уж совсем непонятно, как умудрился советский писатель не увидеть социальных контрастов и классовых противоречий американской жизни, военного психоза, разжигаемого империалистическими кругами. Вот уж, действительно, приехал турист с тросточкой».
— Ну, зачем вы, — на полном серьезе корили меня потом на бесчисленных парткомиссиях, — сравниваете какой-то там флорентийский кабак с киевским подвальчиком «Абхазия»? Ведь напротив прекрасный, многоместный, самый большой в Европе ресторан «Метро»? Почему вы о нем ни слова? Нет, далась вам эта паршивая «Абхазия», ее, кстати, вскоре закрыли. Нехорошо, нехорошо, товарищ Некрасов… И не тринадцать в нью-йоркском телевидении каналов, а всего одиннадцать. Не только вы в Нью-Йорке бывали. Были люди и пообъективнее вас… Вот так-то, товарищ Некрасов. Малость передергиваете. И в чью пользу? Не нашу, не нашу…
После свержения Никиты очерки вышли отдельной книгой. Но сколько битв пришлось мне выдержать в кабинете милейшей Валечки Карповой, главного редактора «Совписа». Не отставные следователи-пенсионеры, а на этот раз квалифицированные литераторы вполне серьезно пытались доказать мне, что я преувеличиваю военную помощь Америки в прошедшей войне. «Простите, дорогой Виктор Платонович, но как вы, автор такой правдивой книги о войне, можете писать о какой-то там свинотушенке, когда на ваших глазах героически умирали наши солдаты?»
Вспоминаешь это сейчас и не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать, то ли плюнуть и забыть. Последнее легче всего. Мне не надо теперь ходить на Б. Гнездниковский, 10, подниматься на лифте на десятый этаж, ждать приема у товарища Лесючевского, а потом узнавать, что на тебя бумаги, увы, не хватает. А на Софронова и Грибачева? Рука тянется к ящику письменного стола: «Хотите, я вам покажу, сколько заявок мы на них получили? От библиотек, воинских частей, различных заводов и предприятий?» И крыть нечем. На меня никаких заявок нету. Не хочет читатель читать, и всё — что тут поделаешь…
Но всё это в прошлом. Стоит ли вспоминать? Сразу и не ответишь — стоит, не стоит. Ушел в небытие волюнтарист, ушел со всеми своими гидропониками, кукурузой, домишками из дерьма (было и такое в Киеве, не все знают), а стало ли лучше? И что значит лучше? В каком смысле? Кому?
Мне — лучше. Потому что «драпанул». Инфляция еще не задушила. Пишу, что хочу, разъезжаю по Европам…
— Ну, куда поедем сегодня? — спрашивает меня Володя Загреба.
Он приехал два года тому назад из Ленинграда, работает анестезиологом в чудном (знаю по собственному опыту) госпитале малюсенького эльзасского городишки Альткирш. Все его там любят, подарили даже добрые люди старенькую, но упрямую еще машину «Ауди», а он в этом деле псих.