Страница 66 из 75
На прощанье Ольга сказала:
— Ко мне не приходи, жди. Если будет литература, сама принесу.
Я ушла ни с чем. Отойдя уже довольно далеко, вдруг вспомнила, что мы с Ольгой не условились о каком-нибудь знаке в окне на случай ее бегства в лес. Но возвращаться не было времени, я спешила в столовую.
Прошла неделя — Ольги нет. К концу подходила вторая, а ее все не было. Я выжидала, но «клиенты» меня терзали. В особенности Белкин с утра до вечера не давал покоя. Он начал действовать самыми сильными средствами, апеллируя к моей совести.
— Ну какой ты агитатор! — говорил он. — Под лежачий камень вода не течет. Ну что стоит тебе пойти? Нет так нет, но почему же не узнать?
Я подумала: в самом деле, может быть, Ольга боится появляться в столовой, ведь ей это запрещают. Я тоже боюсь идти к ней. Мы обе будем бояться, а к чему это приведет? Нет, нельзя отсиживаться, надо выполнять свой долг.
Возле дома Шевченко остановилась в нерешительности: окна квартиры плотно закрыты ставнями, это было необычно. Я сразу почувствовала: Ольги нет, а квартира пуста и опасна. Все же тихо постучала. Молчание… Подождала и стукнула еще раз. Молчание… Я стояла и думала… Нет, во двор не стоит идти, надо скорей уходить отсюда. Вдруг из-за дома Ольги вышел человек в тулупе. Он так и вышел с повернутой в мою сторону головой и, не спуская с меня пристального взгляда, стал медленной походкой переходить улицу, пока не скрылся за углом противоположного дома.
Я быстро пошла прочь той же дорогой, вслед за человеком в тулупе. Но где он, куда девался? Будто сквозь землю провалился. Тревожила мысль: не следит ли кто, не идет ли по моим пятам? Я оборачивалась, но никого подозрительного не заметила. Значит, в гестапо узнали об Ольге и она бежала в лес? В квартире, наверное, засада, так всегда бывает. Но почему же меня не схватили? Ведь сама полезла в лапы к зверю! Какое-то чудо, редкое везение. Наверное, спас меня ранний час, гестаповцы дрыхли и не слышали стука. У них все по часам, даже аресты… Так думала я, но так ли думали гестаповцы?
На другой день перед самым открытием столовой ко мне подошла Мура и сказала:
— Тебя спрашивает какой-то молодой человек, он в зале.
Я вышла, и увидела худенького, бледного блондина лет двадцати.
— Вы Мельник? — спросил он.
— Да.
— Пойдемте туда, — тихо сказал он, и мы вышли в боковой зал, где никого не было.
— Вот записка от Сергея, он и Ольга ушли в лес, перед уходом Сергей просил меня передать вам эту за писку.
Сергей писал: «Ольга ушла, я тоже ухожу, к нам не приходи, если можешь, помоги чем-нибудь Жоржу, он туберкулезный».
— Сергей просил передать на словах, — сказал Жорж, — чтобы вы ни в коем случае не только близко не подходили к их квартире, но даже не появлялись в том районе. За ними приходили из гестапо, но опоздали. По всей вероятности, в квартире засада…
А я вчера была там, на счастье, не зашла во двор и благополучно унесла ноги…
— Нет, нет, ни в коем случае не показывайтесь даже в этом районе, — еще раз повторил Жорж.
Он говорил, слегка заикаясь.
— Связь будете держать со мной, я должен ее наладить с лесом, получить инструкции и дать вам задания.
— Хорошо.
Я вынула из сумки сто рублей и протянула Жоржу со словами:
— Сергей просит вам помогать, считаю это своим долгом. Вот пока сто рублей, сейчас у меня больше нет.
— Садитесь, я накормлю вас обедом, и приходите каждый день.
Деньги Жорж взял, но от обеда отказался.
— Приходить сюда обедать я не могу, в вашей столовой меня кое-кто знает, это небезопасно, да и вообще мне надо избегать людных мест. В следующий раз я вызову вас во двор или к воротам, а сюда не стану заходить.
— А кто вас знает? — спросила я.
— Официантка Катя, я жил у нее во дворе.
Жорж ушел, оставив меня в радостном настроении.
Я опять почувствовала под ногами твердую почву. Остаться без связи — все равно, что в море кораблю «без руля и без ветрил». Просьбу Сергея помогать Жоржу я расценивала, как указание подпольной организации. Отрывая от семьи, давала Жоржу деньги, покупала в буфете батоны, хлеб, папиросы. Но он приходил редко и как-то мало интересовался моей скудной помощью.
Однажды я пригласила его к себе домой обедать. Жорж пришел точно в назначенное время. Разговорились. Он рассказал, что вместе с матерью был арестован гестапо. Их жестоко пытали, жгли раскаленным железом.
— У меня вся спина в страшных рубцах.
Жорж вскочил и стал расстегивать ворот рубашки, но я остановила:
— Не надо, я верю.
С тех пор я стал заикаться, — продолжал он. — Мать не выдержала пыток и умерла. Меня выпустили, не было улик, а я ничего не сказал. Раньше я жил в одном дворе с вашей официанткой Катей, но теперь скрываюсь от гестапо, ночую в разных местах. Я радист. Последнюю ночь провел в сарае, работал на рации по заданию леса. Промерз до костей. Представьте себе, каково в этот мороз и метель в пустом, заброшенном сарае!
Я предложила Жоржу ночевать у нас.
— Сегодня не могу, — ответил он, — но учту на будущее.
Когда Жорж ушел, мы с мамой его пожалели: бедный мальчик, такой худенький, туберкулезный, видно, очень нервный. А вот оказался стойким, вынес пытки и не признался. Потерял мать, замученную гестапо. Не удивительно, что стал заикаться.
Как я уже говорила, Жорж приходил редко, и каждый раз я спрашивала его:
— А для меня есть задание?
Но он отвечал:
— Потерпите, никак не могу наладить связь с лесом, но не беспокойтесь, скоро получите задание.
На центральных улицах города расклеивали плакаты с изображением Крыма, на котором были нарисованы шеренги вооруженных солдат с пушками и другим оружием — как символ неприступности немецких укреплений. Надпись убеждала крестьян спокойно заниматься сельским хозяйством, пахать и сеять, так как Крым, де немцы не отдадут. Наша пропаганда советовала делать то же самое, но по другой причине. Мы знали: что посеют при немцах — пожнут уже после освобождения. Клеили плакаты на высоте поднятых рук, густо смазывая клейстером всю оборотную сторону. Вот этот плакат в последний свой приход Жорж предложил мне сорвать и передать ему.
— Для чего? — удивилась я такому странному заданию.
— Приказано передать в лес, — сказал Жорж.
Я не стала задумываться над этим: ведь передают же в лес фашистскую литературу, значит, надо. Всякое слово организации — для меня закон. Но дело оказалось нелегким. Плакаты расклеены только в центре города, и попытка сорвать какой-то из них не увенчалась успехом. Клей оказался крепким, и плакат рвался на куски.
Я уже знала о связи Муры с печатниками и решила обратиться к ней. Мура охотно согласилась помочь. На другой день она сообщила:
— Плакатов больше нет. Но там удивились: странное задание! Имей в виду: все, что печатается в типографии, отправляется в лес непосредственно из типографии. Таких плакатов можно было послать двадцать штук, зачем же срывать со стен? А что это за молодой человек, ты его хорошо знаешь? — спросила Мура.
Этот простой вопрос меня ошеломил.
— Нет, конечно!
— Как ты могла поступить так легкомысленно?! — воскликнула Мура. — А тебе не пришло в голову, что Сергей арестован гестапо, а вовсе не ушел в лес, и записка подложная?
Но, Мурочка, дорогая, кроме Ольги и Сергея, меня больше никто не знает, а я в них совершенно уверена. Откуда же Жорж мог узнать о моем существовании?
— Ты говоришь, он боится заходить в столовую? Я расспрошу Катю о нем, — сказала Мура.
Через полчаса она подошла ко мне и зашептала:
— Твой Жорж — провокатор. Катя говорит, что он пьянствует и по ночам режется в карты…
Подобной характеристики было достаточно. Подпольщик не может так себя вести. Но оставалось сомнение: откуда Жорж мог узнать о моем существовании и связи с Сергеем и Ольгой? Целый день я ломала голову и вдруг к концу дня вспомнила: Жорж пришел на другой день после того, как я в последний раз ходила к Ольге. Все совершенно просто: он следил за мной до самой столовой и на следующий день явился с подложной запиской. Теперь сомнений больше не оставалось. Жорж — провокатор!