Страница 54 из 55
Оберштурмбаннфюреру Рингель.
Предполагается, что в скором времени в Кенигсберге будет проведена операция «Грюн». По этой причине Вам необходимо провести акцию янтарной комнаты и доставить ее в известный вам Б. III… После проведения операции входы, как условились, замаскировать, в случае если здание еще сохранилось, — взорвать.
За выполнение приказа Вы несете полную ответственность. После выполнения вернетесь к известному Вам пункту, где Вас встретят, или получите дальнейшие указания.
В Главное управление имперской безопасности.
Приказ выполнен. Акция янтарной комнаты окончена. Входы, согласно предписанию, замаскированы. Взрыв дал нужные результаты.
Передано руководителю транспорта 30 ящиков с плитами янтаря и ящики коллекций янтаря согласно приказу Главного управления имперской безопасности.
Ниже:
Транспорт принял.
Рудольф Рингель приехал в Калининград летом 1959 года. Совершенно искренне, от всей души он пытался помочь в розысках «бункера № 3». Но не смог.
— Это не тот город, который я знал, — заявил Рингель. — В моей памяти остались руины, завалы, темные, мрачные дома, иногда освещаемые заревом пожарищ, испуганные люди. А сейчас все цветет, толпы жизнерадостных советских граждан на улицах, всюду движение, жизнь, рост… Нет, я не узнаю города.
10
Чем дальше шли поиски, тем чаще Сергеев ловил себя на мысли, что уже не одна янтарная комната интересует его в этом разрушенном и возрожденном городе, но и сам он, весь этот город, в восстановлении которого Олег Николаевич принимал такое деятельное участие, дорог ему. Сергеев жил этим новым городом, видел его перед собою, ежечасно думал о нем. Правда, этот новый, великолепный город существовал пока главным образом в его воображении, он только в самых общих чертах был нанесен на ватман — темные кварталы без разбивки отдельных зданий, сады, улицы.
Есть люди, которые видят вещи, только когда они встают перед глазами. Архитекторы умеют вообразить себе то, что они видят в линиях чертежа. Сергеев видел восстановленный город так реально, словно он уже существовал. Не раз, бывало, он со своими помощниками лазил по развалинам и, уставая, садился на груду кирпичей. В эти минуты он был рассеян, потому что мысленно бродил по улицам возрожденного города.
— О чем вы думаете, Олег Николаевич? — спрашивали его.
Он отвечал задумчиво:
— Здесь слишком оживленное автомобильное движение, на углу неизбежны простои — это нехорошо.
Собеседники его удивлялись:
— Автомобильное движение? Где?
Сергеев смущенно улыбался:
— Нет, я думал о новой улице, которая пройдет по этим местам. Вы представляете: высокие дома, пересечение двух магистралей, никаких боковых ответвлений — сколько газа и копоти напустят эти машины! Нужны площадь и сквер, чтобы создать простор и обеспечить приток чистого воздуха. Как по-вашему?
И все эти мысли о городе жили в нем одновременно с мыслями и заботами, связанными с поисками янтарной комнаты.
Еще одна забота одолевала Сергеева. Анна Константиновна, самый близкий ему человек, все еще жила в Ленинграде. Считалось, что ей мешают уехать семейные обстоятельства — родители, которых трудно везти с собой в Калининград, потому что они, как и большинство людей их возраста, да еще перенесших блокаду, были больны и немощны. Но на самом деле существовала еще одна причина, о которой в семье не говорили, но о ней знали оба. Анна Константиновна не хотела покидать Ленинград, с которым у нее было так много связано. «Найдет янтарную комнату — и вернется обратно», — говорила она себе.
И Сергеев тоже считал, что ей, в самом деле, нечего делать на новом месте: ведь переезд был бы не только переменой квартиры:
Это была странная семейная жизнь — они встречались во время отпуска или командировок. «Еду к жене в командировку», — шутливо писал Сергеев, но в шутке этой была горечь. Анна Константиновна, чувствуя ее, старалась делать вид, что ничего не замечает.
Уже после поездки в Ленинград, когда, казалось, они обо всем договорились, Олег Николаевич получил письмо: отъезд откладывается. Сергеев написал жене, что речь идет о том, будет ли, наконец, у них семья или нет. Это было резкое письмо, Сергеев долго носил его в портфеле, не отправляя, — он знал, что оно доставит жене боль.
А на третий день после того, как письмо было брошено в ящик, пришла телеграмма: «Встречай, еду». Ни ласкового слова, ни привета. Номер поезда и вагона — больше ничего. Сергеев угадывал в каждом слове невысказанный упрек, обиду и боль — нелегко давалось Анне Константиновне прощание с любимым городом. Но, прочтя телеграмму, он вздохнул глубоко и облегченно. Пусть приезжает недовольной, расстроенной, неласковой, — все это неважно, настроение изменится — только бы приехала!
Но Анна Константиновна вышла из вагона, против ожидания Сергеева, веселая, первой побежала ему навстречу.
Он повел ее к машине и сам сел за руль. Анна Константиновна уселась рядом.
— Ты очень устала? — спросил Сергеев. — Поедем сразу домой или прокатимся?
— Нет, я не устала, — сказала она. — Покажи мне город.
Они поехали по улице Маяковского. Здесь начинался район самых больших разрушений, от кварталов после войны остались только развалины. Но Анна Константиновна не видела руин: на их месте были разбиты цветочные клумбы, посажены кустарники. А кое-где уже поднимались многоэтажные дома — новые, яркой окраски, с широкими окнами и балконами.
— Отсюда начинался средневековый, бюрократический и финансовый центр Кенигсберга, — сказал Сергеев. — Ты, надеюсь, догадалась, что скверы эти — временные, только чтоб прикрыть разрушения. Скоро на их месте будут воздвигнуты новые дома.
— Надеюсь, дома не временные? — пошутила Анна.
— Нет, — рассмеялся Сергеев. — Дома настоящие. Тебе понравятся.
Они въехали на остров, где стоял Кафедральный собор. Даже сейчас, наполовину разрушенный, он поражал своей грандиозностью. Анна Константиновна вышла из машины, постояла у могилы Канта.
Развалины Королевского замка заинтересовали ее еще больше, чем Кафедральный собор. Она потребовала, чтобы муж показал ей, где хранилась украденная янтарная комната. Они поднимались по полуразрушенным лестницам, опускались в подвалы, проходили под арками. Анна Константиновна качала головой, глядя на метровые стены, распавшиеся от взрывов авиабомб.
— Здесь лучше, — сказала она, выбравшись на свежий воздух.
Теперь они ехали по Житомирской улице — главной улице города. Развалин на ней уже не было. Новые нарядные дома поднимались по обеим ее сторонам, за ними виднелись заборы и краны — строились целые кварталы.
Когда они проехали площадь Победы, Анна Константиновна повернула к мужу возбужденное лицо.
— В общем, я понимаю, почему ты не хотел уезжать, — сказала она. — Здесь, в этом царстве разрушения, особенно чувствуется, как идет созидание. Да, конечно, это тебя должно было увлечь — и строительство, и поиски янтарной комнаты. Я понимаю, — повторила она.
Сергеев наклонился к ней и сказал мягко:
— Надеюсь, и тебя это теперь увлечет.
11
Очередное заседание в облисполкоме закончилось поздно: сегодня окончательно решался вопрос о перспективном плане восстановления и реконструкции Калининграда. Снова несколько часов подряд рассматривали эскизные проекты, любовались тщательно вычерченными на ватмане перспективами будущих улиц, красотой новых зданий, по-хозяйски спорили, соглашались, возражали, доказывая свою точку зрения. И вот теперь время близится к полуночи.